Как раз в ту пору мой хозяин, окончательно отчаявшийся найти еврейских работников, нанял трех таиландцев. Особого смысла оставаться на той ферме у меня не было, и в декабре я поселился в «маахазе» Инбалим, где как раз в тот момент организовывалась ферма. Маахаз этот был расположен на том самом месте, с которого я показывал когда-то Сергею и Ольге Иудейскую пустыню.
Так случилось, что как раз в те самые дни переезда я случайно встретился с ней в Иерусалиме. Я купил себе настольную лампу в каком-то магазине на улице Агриппас и у самого выхода столкнулся с этой странной особой.
Ольга мне явно обрадовалась. Несколько месяцев назад она звонила и предлагала повидаться, но, памятуя о нашей прежней нелепой встрече, я отказался, сославшись на занятость.
Теперь, не находя вежливого способа уклониться от беседы, я согласился посидеть с ней вместе в ближайшем дворике.
Видимо, припомнив, что я охотно поддерживаю хевронскую тему, Ольга решила начать именно с нее. Она рассказала, как у них празднуют Хануку, как каждое еврейское окно светится десятками свечей и как это нервирует международных наблюдателей, обласканных местными арабами.
Рассказывала Ольга забавно, я смягчился, и когда она, как и ожидалось, начала расспрашивать о рукописи, я плавно перешел от вопроса о ее местонахождении к вопросу о ее содержании и рассказал об открытии Андрея, что Иисусов было два, один из которых, по его мнению, был казнен на Песах, а второй – на Суккот.
– Удивительно! – воскликнула Ольга. – Этот твой друг вообще знает, что похожая теория существует? Ведь Рудольф Штайнер считал, что Иисусов было два.
– Как? – в свою очередь изумился я. – А с чего Штайнер это взял?
– Ясновидение. Штайнер ведь очень серьезный мистик. И не удивительно, что то, что ему открылось, он назвал Пятым евангелием… Кроме того, он обнаружил подтверждение своему прозрению в канонических Евангелиях. Ведь в них имеется разночтение в родословных.
– Вот как? Ты можешь рассказать подробнее?
– Штайнер считал, – начала Ольга, – что миссия Иисуса столь велика, что ее должны осуществлять два человека, две души. Одна душа должна была хранить в себе весь земной опыт человечества, а другая должна была быть новой небесной душой. Первая – старая умудренная душа – была душой Заратустры. Эта душа инкарнировала и прежде. Благодаря этим инкарнациям к моменту вселения в Иисуса это была самая зрелая человеческая душа… И эта душа воссоединилась с другой совершенно новой душой, с душой другого Иисуса…
– Подожди, подожди, – остановил я Ольгу, узнавая по тому легкому чувству брезгливости, которое во мне появлялось, что я уже где-то это слышал, – Не об этом ли шла речь тогда в московском общежитии, когда мы познакомились?
– Не помню точно, но вообще-то об этом речь в той компании заходила… Так вот, теперь главное… По Штайнеру, в соответствии с противоречивыми историями, рассказанными Матфеем и Лукой, при Ироде жили два Иосифа – один в Вифлееме, другой в Назарете. Тезками были также и их жены – их звали Мариями. Своих первенцев они также назвали одним именем – Иисус. Оба Иисуса происходят из Давидова рода, вифлеемский – из основной ветви, которая восходит к царю Соломону, назаретский происходит от Нафана, другого сына Давида, как собственно и написано об этом у евангелиста Луки. Оба Иисуса рождаются в Вифлееме. Первым рождается Иисус – потомок Соломона. Родители бегут с ним в Египет, спасая его от Ирода. Когда опасность минует, они возвращаются в Израиль и селятся в Назарете. Потом рождается Иисус у Иосифа – потомка Нафана, который оказывается в Вифлееме ради переписи, после которой родители с новорожденным возвращаются в Назарет. Обе семьи с какого-то момента живут в одном городе. При этом Штайнер приходит к выводу, что старший Иисус умер, когда младшему исполнилось около двенадцати лет. По его мнению, в Евангелии описана жизнь лишь одного взрослого Иисуса – сына Нафана. Душа Иисуса – сына Соломона – присоединилась к нему. В каббале это, кажется, «дибук» называется?
– Нет, давай уже каббалу к этому не будем примешивать... – забеспокоился я. – Но в целом, конечно, любопытно. Андрею, наверняка про эти родословные будет интересно узнать. У тебя, может быть, книга на эту тему имеется?
– Книга есть. Но только по-немецки… Я даже не уверена, что она существует в русском переводе.
- Интересно. Обязательно расскажу про это Андрею.
- Мне тоже интересно было бы встретиться с ним и послушать его, – сказала Ольга.
Мы простились уже вполне по-дружески.
***
Когда мы созвонились с Андреем по телефону, я, разумеется, пересказал, что услышал от Ольги.
– Все это, конечно, очень интересно, – признал Андрей. – Но едва ли имеет отношение к тем двум Иисусам, которых я обнаружил. То, о чем твоя Ольга говорит, – это противоречие внутри синоптиков, а у меня речь идет о противоречиях между синоптиками и Иоанном.
– Но ты, я вижу, с самой идеей двух Иисусов как-то ужился?
– Ужился? Пока нет, но стараюсь. Я действительно все больше убеждаюсь в том, что Иисусов было двое, и пытаюсь как-то проинтерпретировать такую возможность в христианском духе. Но и с идеей Штайнера поближе познакомиться тоже бы не мешало. Все-таки о двух Иисусах человек говорит. Ольга не сказала, где об этом можно прочитать?
– Нет, не сказала. Попробуй в Интернете поискать.
– В Интернете!? – удивился Андрей. – А что это?
– Ты разве не слышал? – в свою очередь удивился я, - всемирная компьютерная сеть. Там в «Альтависте» можно найти книги, существующие в электронном виде.
Трехлетний опыт работы на ферме и некоторые сбережения, сделанные за этот период, позволили мне войти в долю с основным владельцем хозяйства – Шимоном. Мы завели более ста голов овец и коз, из молока которых изготовляли сыр, держали также и кур, приносящих каждый день до пятисот яиц. Продавали мы эти яйца почти в два раза дороже обычной рыночной цены, но покупатели находились. Во-первых, питались наши куры натуральным кормом, и яйца были вкусные, а главное – жили птицы привольно, и у покупателей была уверенность, что они не участвуют в истязании живых существ. К сожалению, на многих фермах курицы томятся в тесных клетушках, простаивая всю свою злосчастную жизнь на решетках.
Маахаз мой находился в десяти минутах езды от Кохаша, и Сарит часто заезжала ко мне на ферму, чтобы показывать своей дочке мою живность. В первую очередь пятилетнюю Тамар интересовали, конечно, ягнята. Она все время целовала их, прижимала к себе, нарекала самыми смешными и нелепыми нежными именами.
– Какие они в самом деле трогательные... – говорила Сарит, глядя на дочь. – Эти овцы, наверное, самые счастливые матери на свете. Не смейся!.. Если этот ягненок вызывает такое умиление у нас, существ от него столь далеких, то подумай, что должно твориться в душе у овцы...
Я представил себе плачущую от умиления овцу, засмеялся и посмотрел на Сарит. Вот она-то точно была очень трогательной вместе с дочкой и всеми этими ягнятами.
– Сами вы ягнята! – сказал я, радуясь, сам не зная чему.
Я постоянно навещал Сарит. Работать большей частью приходилось допоздна, и обыкновенно, когда я появлялся в Кохаше, Тамар либо уже спала, либо укладывалась спать. В этом ей помогала не только Сарит, но и десятилетняя соседская девочка, которая иногда за Тамар присматривала.
Девочка эта поначалу просто читала вместе с Тамар молитву, но потом на моих глазах преобразила это чтение в некоторое удивительное таинство. Она представила дело так, будто архангел Габриэль, наблюдающий за молитвой Тамар, каждый раз клал ей под подушку скромные подарки в виде стеклянных шариков и личных посланий, в которых хвалил Тамар за усердие, проявленное в молитве. Тамар благоговейно хранила эти сувениры в специальной коробочке и периодически просила Сарит или меня перечитать ей эти трогательные и одновременно величественные ангельские послания.
– Мне уже самой стало трудно верить, что эти письма просто какая-то девочка написала, – смеялась Сарит. – Кажется, что они и в самом деле с небес.
После того как Тамар засыпала, мы с Сарит перекусывали и что-нибудь вместе делали: слушали записи лекций известных раввинов, смотрели фильмы или просто болтали.
Однажды в один из таких вечеров я показал Сарит место в Гемаре, в котором рассказывалось, как во втором веке до нашей эры рабби Йегошуа бен Перахия вместе со своим учеником Йешу из Назарета бежали от преследований царя Янная в Египет. После того как гонения кончились и они вернулись обратно, им устроили роскошный прием в гостинице. Рабби Иегошуа воскликнул: «Как прекрасна эта гостиница!», но слово «гостиница» – «ахсания» – означает также и хозяйку гостиницы. Йешу понял рабби Йегошуа именно в этом втором значении слова и ответил: «Мне так не кажется. У нее слезятся глаза». Тогда рабби Йегошуа рассердился: «Нечестивец! – воскликнул он. – Вот оказывается, что тебя занимает – (женщины)!» После этого он объявил Йешу «херем» – отлучение. Несколько раз Йешу возвращался к своему учителю и просил принять его обратно. Но Йегошуа бен Перахия был непреклонен. Однажды, когда Йешу снова пришел просить у него прощения, рабби Йегошуа решил было его принять и сделал знак, чтобы тот подождал, пока он кончит молитву. Но Йешу показалось, что его снова гонят. Тогда Йешу пошел установил кирпич и публично поклонился ему. Когда же рабби Йегошуа позвал его, Йешу ответил: «Я выучил от тебя, что тому, кто согрешил и совратил многих, не предоставляют возможности раскаяться».
