Проснувшись наутро, я ощутил порыв что-нибудь сделать, но окончательно пришедши в себя, вспомнил — день сегодня грозит быть праздным. Казанцев должен допрашивать слуг адвоката и соседа-помещика, исправники с утра начнут только разведывать на своих участках о сдачах квартир, а мы с дядей из-за вынужденного простоя договорились провести день опять на Москва-реке, и лишь к вечеру подъехать к Казанцеву — узнать про дела.
На купальни все приезжали со своими продовольственными корзинами; наше обеспечение взял на себя дядя, и мы, скоро проголодавшись, ели, сидя на траве, холодную курицу, огурцы, помидоры, зеленые перья лука и мягкий черный хлеб, запивали сухим белым вином — простая пища, по мнению дяди, роднит с природой.
А в конце трапезы я рассказал ему о Сашкиной встрече с Дантесом.
Впечатления большого это, однако, не произвело.
— Я о карьерном его восхождении знаю, конечно, — сообщил дядя. —Да, не шуточки — подняться так из положения высланного из России небогатого очень поручика. Только скажу тебе по секрету, по секрету, Серж, я серьезно.
— В могилу с собой унесу.
— Не надо так страшно. Тут приезжал из Парижа наш посол граф Киселев Павел Дмитриевич...
— Я с ним встретился случайно в Донском монастыре.
— А, а мне довелось побеседовать. И сообщил он, что господин Дантес является ценнейшим осведомителем нашего посольства, говорил — что-то в нем сидит вроде долга перед Россией.
Неожиданная эта новость снова привела меня к мысли, что мало мы знаем о человеке, хотя вот часто судим о нем уверенно слишком.
Путь карьерный Дантеса вверх продолжится, через пару лет он станет кавалером, а затем командором Ордена почетного легиона, что не помешает ему продолжать работать на Россию. Впрочем, он не выдавал особых секретов Франции, главное его внимание было сосредоточено на русских, проживавших во Франции и Швейцарии, на тех из них, кто связан был с революционным движением. Уроженец Эльзаса, начавший там карьеру мэром города Сульца, Дантес имел агентуру в близкой Швейцарии и даже исхитрился получить сведения от местных анархистов о готовящемся очередном покушении на Александра II, которое стало уже и последним. Посольство переправило донесение срочным порядком, однако сам Государь не уделил ему большого слишком внимания — и этому есть одно очень странное, но единственное до сих пор объяснение. Роду Романовых были даны предсказания еще в конце XVIII века монахом Авелем, хотя то, что должно случиться после царствования Александра I, пытались держать в секрете. Александру II указано было о гибели на седьмом покушении. Император, поэтому, после промаха первой бомбы, взорвавшейся перед каретой, вышел из нее невредимый, полагая, согласно гаданью, что на шестом-неудачном всё и закончено. Однако не учел он, что седьмое окажется сразу же за шестым — новая бомба смертельно его ранила. Предупреждение Дантеса и расценил Император как предупреждение о шестом нестрашном для него покушении и нисколько не взволновался.
Однако от судьбы самого Дантеса уйти не так-то легко — отчего, например, при полном уже материальном благополучии работал он, не без риска себе, во благо России?
Имел наполовину русских детей, и память возвращала в Северную Пальмиру, где был он обласкан обществом и троном?
Вина за Пушкина?.. Не сразу узнали в России, как горько Дантесу в итоге пришлось расплатиться: дочь младшая, до гениальности одаренная, выучившая отменно русский язык, возненавидела отца за убийство великого поэта, с ненавистью говорила ему о том, а кончилось всё ее сумасшествием. Многие наши злобные языки повторяли, что «Божья кара», немногие — и среди них Достоевский — возмущались пошлости этой и спрашивали: «А ей-то за что?». Только Достоевский спрашивал не у людей, а у Бога; за что кара невинному? — с этим вопросом пришел он в литературу, с ним он писал и мучился, не ответил, но оставил людям навеки свои мученья.
Около шести вечера, утомленные даже многим солнцем, водой и воздухом, заявились мы в кабинет Казанцева; генерал, взглянув, произнес коротко:
— М-да, завидую.
Однако сообщил тут же с довольной улыбкой, что и ему на сегодняшний день грех жаловаться.
Мы уселись, а он приступил к рассказу:
— От слуги адвоката узнал я только, что хозяин его часто отлучался вечерами из дома, но куда — тот не знает, и служит он недавно совсем, так что доверенным лицом хозяина быть не может. Но позавчера еще обратился я к кое-кому из среды дельцов финансовых и любопытные мне сообщили детали: младший по банку партнер покойного — гимназический приятель нашего адвоката. Сама по себе связочка, может быть, и пустяшная, но сказали также, что затевали они что-то нечистое — вроде банкротства банка с переброскою перед этим крупных денег в другое место.
— С полгода назад, — вспомнил я, — писали в газетах о подобной афере.
— Было, — согласился Казанцев, — и будет еще.
— Получается, — констатировал дядя, — гимназическим друзьям была прямая выгода убрать третьего и самого главного от аферы приобретателя.
— Ну, одна из версий, Андрей, потому что и в другом направлении версия складывается. Подтверждается любовная связь жены покойного с их соседом.
— А это как?
— У соседа кухарка, служанка и кучер — имеется собственный экипаж. Кухарку я вызывать не стал, кучер пришел хозяином наученный ничего не сказать — дурака тут валял: «я деревенский, Москвы не знаю, хозяин сам показывал куда ехать» — насмехался надо мною, сволочь. А молоденькая служанка, которую я слегка застращал — что «одну только правду», забожилась сперва, не знает она, куда хозяин ездит, да вспомнила, вдруг: у открытого окна стояла, когда с улицы слышала, громко сказал он кучеру «В Бродников давай».
— Это между Малой и Большой Якиманкой? — переспросил дядя.
— Там, да. Ну и за отсутствием лучшего велел я проверить доходные дома, если там есть. По приметам проверить — мужчина, дама и лошадь. Вороной орловец у него, чистопородный. — Генерал хлопнул ладонью по столу: — Повезло! Два доходных там дома, в одном, получше, снимает квартиру он — месяца как три уже — и дама с ее приметами приезжает. Всё сходится, примите вторую версию.
— И там же, на кухне, могли вместе приготовлять яд, — предположил я.
— Тут версия ветвится. Возможно и так. Но не исключено, дама могла действовать самостоятельно — горничная ее старшая вместе с ней в дом к мужу пришла. Особа, заметно, с характером, к тому же из староверок, помощник мой заметил — в приемной она двумя перстами перекрестилась.
— Митя, а ты не рассматриваешь версию самостоятельных действий любовника этого? Он квартиру ведь мог использовать сразу в двух целях.
— Исключать нельзя, тем более что по справке из Земельного ведомства крупное имение его заложено.
— Выходит, не так он на самом деле богат?
— Выходит. Впрочем, еще есть деталь: опросил пристав хозяина немецкого магазина о покупателе книги о ядах, — генерал кивнул в мою сторону, — вот что Сергей разведал. Покупка та произошла в середине апреля, покупатель был в шляпе, пальто с поднятым воротником, и хозяин хорошо его не запомнил, однако по возрасту, росту и замеченному цвету волос человеку этому адвокат вполне соответствует. Хотя оно всё приблизительно только. А завтра опросят хозяина французского магазина, насчет женской персоны.
— Однако ж, — пришло мне в голову, — книгу из Европы можно сейчас заказать и в других городах — в Петербурге, прежде всего.
— Да, сложная пока композиция. — В дядином настроении вдруг случился, как бывало уже, резкий сдвиг: — Эх, поехали друзья на Грузины слушать цыган! Сбирайся, Митя, там и закусим.
Я не большой знаток цыганского пения, но впечатление от вечера получил замечательное, и от места самого, где перебывало множество «исторического» люда, и куда приезжал Пушкин слушать знаменитую Таню Демьянову. «Грузинами» для краткости зовут бывшую грузинскую слободу — место между Пресней и Тверской, которое в первой половине XVIII века действительно населялось грузинами, хотя жили там также русские и армяне, а с конца XVIII века стали туда натекать цыгане, занимавшиеся ремёслами, но главное — хоровым пением. Культивировать же хоровое цыганское пение начал знаменитый наш граф Алексей Орлов, давший в начале века крепостному своему хору вольную. Долгое время руководил «хоровым табором» крайне одаренный музыкальным и драматическим талантами Илья Соколов. После него руководить всем начал, тоже талантливый очень, Иван Васильев, который находился в приятельском знакомстве с Григорьевым, Островским и, соответственно, моим дядей, с которым и обнялись при нашем приезде. Любили бывать здесь знаменитые наши музыканты Верстовский и Глинка, привозили сюда Ференца Листа, дважды бывавшего в России в сороковые годы, Полину Виардо, саму имевшую цыганскую кровь, Тургенев и Герцен провели на Грузинах немало счастливых часов, и не было, кажется, вообще никого не поддавшегося очарованию цыганской музыкальной поэзии.
