– С успешным выполнением задания.
– Задание считается выполненным, когда зачищены все вопросы, недоделки, недоплаты, – занудливо тянул Михась, но Епихин нисколько не огорчался его тону – это было хотя бы объяснимо, иного он и не ожидал.
– Ты опять о деньгах?
– Так у нас же нет другой темы... О чем нам еще говорить? Я готов, начинай.
– Проблем не возникло?
– У кого? – Михась явно дерзил.
– Слушай, Михась, – Епихин неожиданно разозлился. – Не надо со мной так. Сам же говоришь, что проплаты не до конца выполнены... Вот и веди себя прилично.
– Еще приличнее? – удивился Михась. – Мужик... Я не знаю, спишь ли ты спокойно или ворочаешься во сне... Может, ты стонешь, вскрикиваешь, может, пот прошибает... У меня, например, все это в наличии каждую ночь. Каждую, понял?
– Вот так тебя проняло это маленькое происшествие? – улыбнулся Епихин, услышав, что не только он колотится по ночам, не только ему паршиво.
– Отвечаю... Подобные маленькие происшествия не закрываются годами, если точнее, то они не закрываются никогда. Прости меня за красивые слова, но это незаживающая рана. И она нуждается в том, чтобы ее постоянно смазывали хоть каким-нибудь эликсиром... Болеутоляющим. Это одно... И потом... Разве я требую чего-то нового, невыполнимого, разве я проявляю ненасытность? Я просто напоминаю о твоих же ранее сделанных обещаниях... Разве нет?
– Я от них не отказываюсь. Я только приехал. И мчаться с вокзала за деньгами... Это, кроме всего прочего, еще и неграмотно. И тебе, как опытному специалисту в своем деле, тоже не мешало бы об этом знать и помнить! – Епихин злился и не хотел себя сдерживать.
– Я похудел на семь килограмм, – неожиданно сказал Михась.
– А Алик? – усмехнулся Епихин.
– Поменьше, но тоже... Понимаешь, мужик... Да, нам удалось слинять из Немчиновки, но все продолжается... И они продолжают копать.
– Кто они?
– Они. Которым положено копать. Нет, на меня не вышли... Но водитель, который нам помог в тот день... Он колотится.
– Он был со своими номерами?
– Нет, но колотится.
– Что же его беспокоит?
– Деньги.
– Разбирайтесь с ним сами. Вы умеете, я уже в этом убедился, – и Епихин отключил связь.
Можно было, конечно, еще поговорить, было о чем, но он сделал главное – убедился, что мир не поплыл, что умом он не тронулся, а что касается снимков, свитерков и прочего, с этим нужно просто разобраться. Михась жив, он на месте, канючит, и это тоже хорошо, потому что привычно и ожидаемо.
И он, успокоенный, вернулся в ангар.
Но когда в дверь кабинетика раздался негромкий стук, Епихин вздрогнул.
Обернувшись, увидел входящего Костю.
– Я, конечно, извиняюсь, – сказал он, – но дело в том, что... В общем, я забыл сказать одну вещь...
– Ну?
– В милиции спрашивали...
– Что спрашивали?!
– Про вас, Валентин Евгеньевич... Интересовались.
– Чем интересовались?!
– Когда вернетесь из отпуска, – глядя Епихину в глаза и удивляясь его нервозности, проговорил Костя.
– А им какое дело до того, когда вернусь, вообще вернусь ли... Какое им дело?
– Так ведь это... Уголовное дело.
– Что уголовное дело?!
– Возбуждено. По факту.
– Какому факту?! Костя! Говори внятно! С чувством, с толком, с расстановкой, в конце концов!
– По факту убийства. Долгова.
– А я тут при чем?
– Так ведь уголовное дело, Валентин Евгеньевич... Все должны дать показания. Только вы остались... Поскольку были в отъезде.
– А что я им могу сказать, если был в отъезде?
– Ну как же... Тут и я сообразить могу... Вместе работали, решали всякие проблемы... Налаживали производство... Может, кто угрожал, может, кто чего требовал, крышу, например, предлагали, а вы отказались... Вот крышеватые ребята, к примеру, и обиделись... Решили доказать, что зря вы от них отказались... Может, какие у кого личные мотивы... Или, как сейчас говорят, человеческий фактор. Это, между прочим, не хухры-мухры, – Костя назидательно поднял указательный палец и со значением посмотрел на Епихина.
– И в чем же заключается этот человеческий фактор? – уже с облегчением проговорил Епихин, осознав, наконец, что в словах Кости о милиции для него нет ничего опасного.
– По-разному бывает, – Костя задумчиво посмотрел на Епихина. – Ну вот, к примеру, вы приударили за секретаршей, а она оказалась женой охранника. А охранник, он того... Бывший чемпион по боксу. Возьми да и обидься на вас... И вы два месяца не можете исполнять служебные обязанности. И шеф вынужден взять на это время другого заместителя. А тот оказался настолько шустрым, что директор заменить его никем не пожелал... Представляете?
– В общих чертах, – неохотно откликнулся Епихин.
– Или другой вариант... Вы, к примеру, заместитель, а захотели стать директором. И накатали на действующего директора бумагу в налоговое управление... Не зная, что начальник налогового управления – лучший друг директора... И вот этот самый директор вызывает вас к себе и смотрит улыбчиво так, ласково и ничего, кроме заботливости, о вас у него во взоре нет... Представляете?
– Ласковый взгляд директора? С трудом.
– Это уже ваши проблемы... Вас, естественно, он гонит в три шеи. И правильно делает. Но, уходя, вы забираете с собой списки поставщиков, оптовиков и прочей шелупони... Что происходит дальше? Производство лихорадит, сырье закончилось, зарплату не платят... новых заказов не поступает... О чем это говорит? Вступил в действие человеческий фактор. И уже не имеет значения качество продукции, совершенство станков, стоимость электроэнергии и так далее. Человеческий фактор, – Костя развел руки в стороны, как бы говоря, что тут уж никакая сила не совладает. – Против лома нет приема, – добавил он, чтобы завершить тему.
– Вариантов, как я понимаю, может быть бесконечное множество, – задумчиво проговорил Епихин.
– Конечно, Валентин Евгеньевич, конечно! Заметьте, в своем выступлении я охватил только самые невинные случаи... А передел имущества с помощью наемных убийц! Это же на каждом шагу! Да возьмите того же Долгова Николая Петровича! За что хлопнули мужика? За то, что директор. А это, как я догадываюсь, не всем нравилось. Тут человеческий фактор проявил себя во всей своей сокрушительной мощи. Возникает вопрос, – Костя опять поднял вверх свой указательный палец, устремив его в покатую крышу ангара.
– Говори уже – какой вопрос возникает в твоей умной голове! – не выдержал паузы Епихин.
– Вопрос старый, традиционный, но неглупый... кому выгодно?
– И кому же выгодно?
– Это станет ясно чуть попозже. Думаю, долго ждать не придется. Мы все очень скоро узнаем ответ.
– И как же мы узнаем? – Епихин не мог остановиться, хотя каждое слово давалось ему с трудом.
– Очень просто! – воскликнул Костя, на этот раз воздев обе руки кверху. – Мы все увидим, кто же получит эту выгоду, из-за которой сложил голову доблестный создатель нашего предприятия.
– Его обязанности исполняет Катя, – попытался Епихин направить мысль Кости в ложном направлении.
– Не-е-ет! – Костя поводил указательным пальцем из стороны в сторону. – Катя – пострадавшая сторона. Не нужна ей роль директорши. Эта фабрика и без того была у нее в кармане. Семейное предприятие.
– Может быть, у нее есть претендент на роль директора? – не унимался Епихин.
На этот раз Костя не стал торопиться с ответом. Он склонил голову к плечу и задумался. И, видимо, мысли, которые на этот раз пришли ему в голову, не подлежали оглашению. Он с бесконечным удивлением посмотрел на Епихина и стыдливо опустил глаза, как это бывает с людьми, у которых в эту самую секунду мелькнула мысль совершенно безнравственная. Епихин понял его молчание и вопрос свой повторять не стал.
Побоялся.
Вдруг Костя скажет нечто такое, после чего пути назад уже не будет. Пусть уж лучше повиснет в воздухе нечто недосказанное, непроговоренное, невнятное.
Дорога на Калугу оказалась неожиданно легкой. Ни у Кати, ни у Епихина не было на душе тягостности, которая могла возникнуть, учитывая цель их поездки. На могилу, в конце концов, ехали близкого человека помянуть, поклониться в последний раз.
Катя была в черном свитере, к которому Епихин уже начал привыкать. Сам он тоже оделся поскромнее, в шкафу у Жанны нашел черную рубашку, которую не надевал, наверно, уже больше года. Вот и сгодилась рубашка, вот и дождалась своего часа.
Искоса поглядывая на Катю, Епихин не мог не отметить и ее профиль, и короткие каштановые волосы, посверкивающие на солнце, видел молодой подбородок и высокую шею, которую не мог скрыть воротник свитера, но понимал – это не тема для сегодняшнего разговора.
А вот о свитере он не прочь был поговорить, и медленно, но неуклонно подбирался, приноравливался, с какой бы стороны зайти, чтобы невзначай спросить хоть что-нибудь о нем, о фотографии на Катином столе в ангаре. Для себя решил, что лучше о вчерашнем своем потрясении не думать. Глупость все это и недоразумение – так решил. Впрочем, не он, это природа решает, природа избавляет нас от непосильных впечатлений, непереносимых потрясений, от вещей, которые мы не можем понять и объяснить. Природа попросту стирает их в нашей памяти, как ненужные, вредные, убийственные.
