– У бабы одной. И там еще много народу собралось. В картишки перекинулись с братвой, я – человек азартный, в крутой минус ушел, так что братва должна это помнить.
– Вот как…
Залесный, казалось, задумался.
– А ружье где вы взяли?
– Какое ружье?
– То, из которого вы всего час назад пытались застрелить Филиппа, мы в расчет брать не будем. Сейчас речь идет про охотничий карабин Вани, из которого застрелили Романа. Как вы его раздобыли?
– Так это… – растерялся Михаил, но тут же нашелся и ответил: – Не брал я ничего!
– Ох, зря вы это! Видели вас с ружьем.
– Где видели?
– В лесном заказнике. Там, где вы Романа и застрелили.
Михаил взглянул на следователя и поинтересовался:
– На понт меня взять решили? Не получится!
– Думаете, как я вас сразу узнал? Дело ваше изучил, а там фотографии. А дело ваше я затребовал тоже неспроста. Егерь вас в заказнике увидел и мне ваши приметы описал. Я уже этому егерю и вашу фотографию показал, он вас опознал. Вы были в заказнике. У вас было ружье. И вы стреляли в Романа!
– Вот, значит, как… Правда, егерь меня в лесу видел. Столкнулся я с ним, думал шлепнуть, да после шуму побоялся.
– Он мне вас описал. И карабин, из которого вы стреляли, мы тоже нашли. Понимаете ведь: как тщательно вы его ни вытерли, что-нибудь мы на ружье обязательно найдем. Даже мельчайшая частица вашей кожи или слюны сгодятся. Плюс показания егеря. Плюс ваш послужной список. Я понятно изъясняюсь?
– Да уж куда понятней, – пробурчал Михаил. – К раскаянию меня склоняете, так, что ли?
– К добровольному признанию.
– Ну, что же, коли вам так проще, будь по-вашему. Ружье я взял. Залез в дом и взял.
– Вот так просто?
– А чего тут сложного? Замки плевые. Сторож – лох. Ни собаки они не держат, ни сигнализации нет. Я вам так скажу: хозяева этого коттеджа вообще не заботятся о тех, кто в этом их коттедже живет. Любой может в дом забраться и вынести все, что захочет.
– Например, драгоценности… оружие?
– Ружье я взял, – кивнул своей косматой головой Михаил. – Точно, взял. А драгоценности… не понимаю, о чем вы.
– Драгоценности Насти. Часть их нашлась у сторожа, но большая часть пропала бесследно.
– Про цацки я ничего не знаю.
Но хотя Михаил и сделал это заявление решительным тоном, вид у него сделался какой-то мрачный и задумчивый.
– Романа вы зачем застрелили?
– А это уже мое дело.
– Нет, не ваше. Не только ваше. Объясните!
Но Михаил, казалось, утратил всякую разговорчивость и отделался лишь тем, что буркнул:
– Если убил, значит, было за что.
– А Филиппа?..
– Его точно надо было кокнуть! Да вот не довелось!
Филипп, который до сих пор сидел с закрытыми глазами, открыл и спросил:
– За что ты меня ненавидишь?
– За то, что ты дочь мою ограбить решил!
– Я?!
Филипп задохнулся от гнева. Он был так возмущен, что даже попытался приподняться в кресле. Но слабость не позволила ему это сделать. Он упал назад на подушки:
– Сволочь неблагодарная! Я воспитывал все эти годы твою Евлалию, словно родную дочь.
– Только воспитывал ты ее на мои денежки!
– За тот долг я давно с тобой расплатился! Весь долг выплатил тебе с лихвой.
– Весь – да не весь!
Филипп взглянул на Залесного:
– Вот и разговаривай с ним после этого! Ты ему говоришь, как есть, а он тебя не слышит. Как он нас с Настей измучил за эти годы – не передать. И те деньги, что когда-то он дал Насте на сохранение, а я вложил в бизнес, я этому человеку уж трижды вернул, если не четырежды.
– Говори да не заговаривайся, – рявкнул на него Михаил. – Все, что у тебя есть, только благодаря Насте и моим деньгам, что она тебе дала.
– Так не просто так дала, а чтобы я их ей вернул с процентами.
– Сам признаешься! – с торжеством завопил Михаил. – А значит, ты мой должник по жизни. Мой и вон еще ее!
И он ткнул пальцем в сторону Евлалии.
– Значит, вы считаете, что Филипп вам еще что-то должен?
– Должник он мой! – твердил Михаил. – И всегда будет им! Покуда живой!
– Но вы же вроде бы собирались его убить? Как бы он мертвый вам долг возвращал?
– Насчет покушения – ничего вы не докажете!
– Вы же его похитили!
– Вовсе нет! Перенес в местечко поспокойнее.
– Предварительно оглушив. Его и еще двух человек.
На этом месте Ваня, изнывающий от любопытства, не выдержал и вмешался. И, почесывая все еще заметную шишку на голове, он спросил у Михаила:
– Кстати, чем это вы нас так?
– Камнем.
– Просто камнем?
– Из пращи. Я мальчишкой, бывало, сойку мог с дерева из пращи сбить. Легко и просто. И искать специально ничего не надо. Пращу из любого ремня сделать можно. А камней всегда вокруг полно.
– Но зачем вы похитили Филиппа? И еще ружье на него наставляли?!
– Да я его припугнуть всего лишь хотел, чтобы он девочку мою не обижал.
Евлалия с благодарностью взглянула на Михаила и выпалила:
– Так и есть! Отец всегда был на моей и маминой стороне. Я была не против, чтобы он иногда призывал Филиппа к порядку. Если бы вы знали, каким Филипп иногда бывает прижимистым, каждой копейкой нас с мамой попрекал! Ну а после разговора с отцом он на какое-то время становился щедрым в отношении меня и мамы.
– Но в этот раз Михаил собирался решить вопрос кардинально. Он не пугать собирался ружьем Филиппа, а убить его!
Евлалия разинула рот. А потом воскликнула:
– Не верю!
– Зря. У вашего родного батюшки уже и предсмертная записочка от имени Филиппа была заготовлена.
– Что?
– Из ее содержания следует, что Филипп, не выдержав разлуки с любимой женой и сыном, сам решил свести счеты с жизнью.
– Отец?!
Евлалия взглянула в сторону своего родного отца, но тот ей ничего не ответил. Он молчал, смотрел в пол и выглядел раздосадованным, как человек, который упустил из виду что-то очень важное. Записка и впрямь была немаловажной уликой. Еще одной, свидетельствующей о намерении совершить против Филиппа куда более серьезное злодеяние, чем то, в котором уже признался Михаил.
А Залесный между тем продолжал:
– Но это, как я понимаю, уже не первая ваша попытка пообщаться с Филиппом по душам. В первый раз в лес тоже вы его заманили. Заманили под предлогом, что знаете имя убийцы его сына.
– А что делать, коли этот слюнтяй нормально со мной разговаривать не хотел? Охранников завел. В обычное время к нему и не подступиться мне было.
– Но убийство Романа все изменило. Это ведь вы поджидали Филиппа возле сгоревшего магазина?
– Да, я там был.
– И зачем?
– Поговорить.
– Припугнуть, – поправил его Залесный. – И чем пугать собирались?
– Известно чем… Эта сука только одного и боится: как бы жизнь свою драгоценную не потерять.
– Но если вы бы убили Филиппа, то кто бы вам долг-то вернул? Вы об этом подумали?
– А вон она – моя дочь, – кивнул уголовник на Евлалию. – Она бы и вернула. Она в меня пошла, как глянешь, сразу видно – моя кровь, моя порода. Нет в ней гнилой материнской натуры. Не похожа моя Лалка ни на отчима своего, ни на Настю. Та тоже подлая была баба, кто бы ее ни кокнул, уважение мое тому человеку.
– Даже так?
Голос Михаила, когда тот ответил, звучал зло:
– Вроде бы меня она ждать обещала, да скоро за другого мужика замуж выскочила. И это еще полбеды. Так она ведь и дочь мою, и деньги ему тоже отдала.
Теперь друзьям открывалась и другая сторона медали. Михаил вовсе не бросал Настю. Он был готов жить с ней и Евлалией. Это сама Настя предпочла ему Филиппа, сочтя, что лагерная романтика не идет ни в какое сравнение с прочным семейным очагом и налаженным бытом. В этом Михаил ее и винил. И Евлалии, судя по всему, сумел привить свой взгляд на положение вещей.
Но что-то друзьям не верилось в то, что Михаил был в состоянии создать для Насти хороший дом, быть ей заботливым мужем, воспитывать свою дочь. Несмотря на то что сейчас Михаил заявлял обратное, что он был готов стать хорошим отцом для Евлалии и мужем для Насти, с его образом жизни этим планам вряд ли суждено было сбыться.
Этим и пришлось Залесному и его коллегам удовольствоваться. Они повернулись к Евлалии и взглянули на нее. Что она скажет? Но та молчала. Она уже успокоилась и никаких признаков агрессивности не выказывала. Сидела и смотрела на своего родного папашу с непередаваемым выражением на лице.
И если бы Залесный мог предполагать, что Евлалия способна любить, то он бы сказал, что на своего родителя она смотрит именно с любовью и, пожалуй, даже с нежностью. Что в этом огромном неряшливом и угрюмом мужике с его исковерканной судьбой могло вызвать в сердце дочери такие чувства, Залесный понять так и не смог, сколько ни старался. На его взгляд, чистенький и благопристойный Филипп был для Евлалии куда лучшим отцом, нежели матерый уголовник со стажем.
