И она рассказала, как из-за кулона не поехала на ложное прослушивание, и как этот же кулон спас ее от маньяка в машине, и как он остановил черную собаку.
— Вы думаете, я свихнулась? — прошептала она, не сводя со Старыгина лихорадочно блестевших глаз.
— Нет, ничего подобного! — горячо возразил реставратор. — Я думаю, что мы с вами случайно оказались замешаны в какую-то темную и очень подозрительную историю.
— Это все из-за клавесина! — выпалила Лиза. — Если бы я не пошла в тот магазин… если бы оставила все как есть… Лена осталась бы жива!.. А теперь… теперь я не знаю, что делать! Не знаю, как выпутаться из этой жуткой истории! Я боюсь! Боюсь идти домой, боюсь играть — вон, руки дрожат!
— Я знаю только одно, — твердо проговорил Старыгин и накрыл своей рукой дрожащие тонкие пальцы. — Мы не можем дать задний ход. Мы должны идти до конца. Те люди… те силы, с которыми мы столкнулись, наверняка ищут то же самое, что и мы с вами. И мы не можем отдать им победу!
— Да… я понимаю… вы правы… — выдохнула Лиза. — Но я уже потеряла всякую надежду… мы никогда не найдем это… да мы даже не знаем, что нужно искать!
— Вот, кстати… — Старыгин полез в карман. — Я кое-что уже нашел. Очередной конверт.
Он достал его, открыл и протянул Лизе листок нотной бумаги.
Девушка оживилась. Простая, конкретная задача придала ей новые силы. Вооружившись карандашом и листком бумаги, она переписала нотную запись современными знаками, затем — буквами и передала листок Старыгину.
Операция была уже отработана. Дмитрий Алексеевич взял старинное настольное зеркало в серебряной оправе, поднес к нему листок с шифрованной записью и еще раз переписал латинский текст, поочередно разворачивая слоги.
— Ну, что у вас получилось? — взволнованно проговорила Лиза, наклоняясь над листком с расшифровкой.
— Одну минуту… — пробормотал Старыгин. — Сейчас, только переведу текст с латыни.
Он дописал последние слова и прочитал:
«…где победителя мощи похоронены заново в месте его победы, где камень над сыном черного служителя, там поверни трижды и погаси негаснущее…»
— Что это за белиберда? — удивленно спросила Лиза. — Вы уверены, что правильно перевели?
— Уверен, — отозвался Старыгин, наморщив лоб и раскладывая все три листка в ряд друг за другом. После чего положил рядом три листка с переводом.
— Вот что гласит полное письмо, — сказал он, — слушайте:
«Великое сокровище, святыня первых христианских королей, драгоценность Людовика Святого, реликвия, дарованная королю-солнце, хранится там, где победителя мощи похоронены заново в месте его победы, где камень над сыном черного служителя, там поверни трижды и погаси негаснущее. Того, кто не придаст значения этой реликвии, ждет печальная участь: гнев народа или гнев божий».
Лиза выразительно молчала, так что Старыгин начал сердиться.
— Что вы так на меня смотрите? По крайней мере, начало последней записки — вполне осмысленное: «Где победителя мощи похоронены заново в месте его победы» — это же, по-моему, совершенно понятно!
— Вам, может быть, понятно, а мне — нет! — В голосе Лизы прозвучало раздражение. — Объясните, если вы такой умный!
— Ну вот, вы снова начали язвить — значит, чувствуете себя лучше! — улыбнулся Старыгин. — Уверен, что вы и сами все поняли бы, не будь вы так измучены. В 1240 году войска князя Александра Ярославича победили шведов в битве на реке Неве, после чего князь получил прозвание Невский. Почти через пятьсот лет, в 1710 году, Петр Первый распорядился на месте этой битвы заложить Александро-Невский монастырь. И наконец, в 1724 году по повелению императора мощи святого благоверного князя были перенесены из Владимира, где они до того хранились, в новую столицу империи, в этот самый монастырь. Так что мощи победителя были заново похоронены в месте его победы, то есть в Александро-Невской лавре. Значит, именно туда, в Александро-Невскую лавру, указывает путь эта записка!
— Ну, допустим… — смущенно проговорила Лиза. — Но лавра большая, искать там что-то — все равно что пытаться обнаружить иголку в стоге сена. Тем более что мы понятия не имеем, что ищем. Как в старой сказке: пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что.
— Но в записке есть еще кое-какие указания, — напомнил ей Старыгин: — «…Где камень над сыном черного служителя…»
— Это что — опять намек на культ Гекаты? — Лиза зябко передернула плечами. — Благодарю покорно, мне этих черных служителей уже хватило, больше не хочу иметь с ними дела!
— А мне кажется, что Геката здесь совершенно ни при чем! — успокоил ее Старыгин. — Думаю, здесь имеется в виду кое-что более прозаическое. И гораздо более конкретное. Среди известных людей, государственных деятелей и исторических фигур, похороненных в некрополе Александро-Невской лавры, числится генерал-аншеф Иван Абрамович Ганнибал, главнокомандующий Черноморским флотом России, основатель города Херсона и двоюродный дед Александра Сергеевича Пушкина. Так вот он, как вы понимаете, был родным сыном Абрама Ганнибала, знаменитого арапа Петра Великого…
— Сыном черного служителя! — воскликнула Лиза.
— Вот именно! — подтвердил Старыгин.
— А что значит эта приписка в конце — «поверни трижды и погаси негаснущее»?
— Пока не знаю, — честно признался Старыгин. — И не вижу другого способа узнать, кроме как отправиться в лавру и посмотреть на месте. Может быть, нам что-то и придет в голову.
Дмитрий Алексеевич полагался на случай, удачу и на свое знаменитое везение.
Князь Нелединский-Мелецкий, сильно прихрамывая, пересек многоколонный зал, приблизившись к дальнему его углу, где в своем излюбленном кресле, возле самой печки, восседал Иван Андреевич Крылов. Баснописец, кажется, дремал, сложив руки на животе, однако, когда Нелединский остановился подле него, внезапно приоткрыл правый глаз и совершенно не сонным голосом проговорил:
— А что, князенька, когда ужин-то подавать будут?
— Да уж скоро должны, — с усмешкою отозвался князь. — А как ваше драгоценное, Иван Андреевич?
— Одышка замучила, — со вздохом признался Крылов. — Лекаря звал, немца, так он сказал, что это у меня от гречневой каши одышка. Но разве немцы что понимают? Я так думаю: поросенка с хреном поесть — и все пройдет!
— Нехорошо о скоромном, — вполголоса проговорил князь. — Траур у нас у всех, горе общее. Каждому истинному патриоту, каждому верноподданному жителю Отечества нашего в такое время следует поститься…
— Ох князенька, у меня желудок слабый! — отозвался баснописец.
— Это у вас-то слабый? — Старый князь оглядел его необъятную утробу.
— В том значении слабый, что поститься совсем не пригоден. Стоит его немного недокормить — так не приведи господи, какие он тогда мне мучения причиняет! А вот скажи, князенька, что ты про все эти слухи думаешь, которые по столице ходят?
— Про какие слухи, Иван Андреевич? — Нелединский недоуменно пожевал губами.
— Известно про какие! — Крылов приподнялся в кресле. — Насчет кончины государя нашего!
— Ох, Иван Андреевич, вроде вы только и делаете, что спите да трапезничаете, а все городские слухи раньше всех узнаете! Как только это вам удается?
— А я, князенька, в уголку у себя сижу да ушей не затыкаю. Вот мне все разговоры-то и слышны…
— А вы, Иван Андреевич, досужих-то сплетен не слушайте! Государь наш из Таганрога отправился с инспекцией в Крым. Там он себя не щадил, день и ночь проводил в седле, в заботах своих государевых, вот и не уберегся. Подхватил сильную лихорадку и воротился в Таганрог совсем больным. Никакое лечение ему не помогло, врачи отступились. Перед самой смертью пригласил он соборного протоиерея, причастился святых тайн, исповедался и тихо умер на руках у императрицы… сама государыня своей рукою глаза ему закрыла!
— Тю, князенька, ты это можешь племянницам своим рассказывать! Они у тебя доверчивы, всему поверят. А я, друг мой, другое слышал. Будто в гроб вместо государя положили не то фельдъегеря Маскова, не то унтер-офицера Семеновского полка Струменского. Оба сих, как сказывают, чрезвычайно лицом на государя нашего были похожи, и оба чуть ли не в один день с ним преставились… не случайно гроб с государем, из Таганрога доставленный, в Петербурге даже открывать не стали, так закрытым и похоронили!
— Что за ересь, Иван Андреевич! Где вы только такое услышали? Даже слушать такое мне невместно!
— Птичка на ухо нащебетала!
— А не чирикнула ли вам та птичка, куда в таком случае сам наш государь подевался?
— Говорят, в самый день его смерти часовой видел, как некий высокий человек в простой крестьянской одежде из дома вышел. И будто бы был тот человек как две капли дождевые похож на нашего государя. Не иначе как отправился он по святым местам странствовать, грехи свои замаливать!
