Тот ознакомился с ее содержанием и пришел в еще больший восторг:
— Эрмитаж? Так это же замечательно! Мы вас застрахуем по самой льготной программе! Это ведь честь для любой страховой компании — заполучить такого знаменитого клиента! Самая лучшая реклама для нас!
— Я вообще не по поводу страховки, — и Старыгин изложил цель своего визита в той же редакции, которую перед тем выдал любвеобильной даме.
Если Бромелиус и расстроился, то он никак этого не показал.
Напротив, он оглядел посетителя с новым интересом и проговорил, немного понизив голос:
— Ну, конечно, настоящей дворцовой мебели вы здесь не найдете. Вы же понимаете — война, блокада… кроме того, в первые годы после революции здесь помещался детский дом, а детдомовские обитатели — это настоящие разбойники!
— Извините, — перебил его Старыгин, — а комиссар Василий Бромелиус не приходится ли вам родственником?
— Это мой родной дед, — Андрей Виссарионович потер переносицу и прищурился. — А откуда вы о нем знаете?
— Встречал его имя в архивных документах, — уклончиво ответил Старыгин.
— Замечательный был человек, — Бромелиус вздохнул. — Я его, к сожалению, почти не помню, когда он умер, мне было только три года… значит, страна еще помнит его! Большой был человек, прирожденный руководитель! Я ведь, знаете, тоже не всегда в страховой компании работал, пришлось потрудиться на руководящих должностях. И в химической промышленности, и в энергетике, и в профсоюзах… Потом, когда все развалилось, я не опустил руки, не поплыл по течению. К счастью, у меня знакомых и друзей — полгорода, так что я в эту страховую компанию пришел со своей клиентурой, и очень многочисленной. А в страховом бизнесе как — чем больше у тебя своих клиентов, тем больше тебя ценят и тем больше тебе платят… Ну что ж, давайте я покажу вам наше здание. Конечно, настоящая дворцовая мебель не сохранилась, но все же кое-что вам стоит увидеть.
Андрей Виссарионович выбрался из-за стола. При этом он случайно задел рамку с фотографией. Она упала на стол, и Старыгин увидел, что на снимке запечатлены не дети и не внуки Бромелиуса, а великолепный кот — пушистый, черный, с белым пятном на морде, придающим ему несколько разбойничье выражение.
— Какой красавец! — не сдержал Дмитрий Алексеевич восхищенного возгласа.
— Это мой Серафим! А вы тоже кошатник? — оживился Бромелиус.
— Еще какой! — И Старыгин предъявил фотографию своего рыжего Василия, с которой он никогда не расставался.
Андрей Виссарионович отчего-то пригорюнился, однако повел Старыгина по коридорам старинного особняка.
Действительно, Дмитрий Алексеевич не увидел здесь ничего, представляющего для него интерес, не говоря уже об ампирной горке и столике гефидон, запечатленных на эскизах Боровиковского к портрету Нарышкиной.
Экскурсия уже подходила к концу, когда Бромелиус, тяжело вздохнув, проговорил:
— Расстраивает меня Серафим! Несколько дней уже не ест, не играет… сидит в углу дивана, такой грустный… вы, как котовладелец, должны меня понять…
— Что вы говорите? — переполошился Старыгин. — А ветеринара вызывали?
— Разумеется! Но ветеринар попался какой-то невнимательный и, извиняюсь, бестактный. Сказал, что это у Симы возрастное и чтобы я не обращал внимания… а как я могу не обращать внимания? Это же мое самое любимое существо!
— Я вас очень понимаю! — искренне проговорил Дмитрий Алексеевич, у которого мелькнула некая корыстная мысль. — А сколько ему лет, вашему Серафиму?
— Четырнадцать! — гордо ответил Бромелиус. — Но он в очень хорошей форме.
— Я бы хотел на него взглянуть! — решительно заявил Дмитрий Алексеевич. — Знаете, кое-какой опыт у меня все же есть.
— Я вам буду очень признателен! — оживился Бромелиус. — Если вы не против, поедем прямо сейчас. Я живу совсем недалеко, за двадцать минут доберемся.
— А как же работа? — удивился Старыгин.
— Моя основная работа — привлекать в фирму клиентов, а не сидеть у себя в кабинете.
По дороге Старыгин попросил остановиться возле зоомагазина и купил там пакет свежей травы.
— Травка — это самое лучшее лекарство для кота! — заявил он авторитетно.
— Не знаю, будет ли он ее есть? — засомневался Бромелиус. — Он даже свои любимые лакомства в рот не берет.
Ехали они действительно недолго.
Бромелиус жил в хорошем «сталинском» доме неподалеку от Смольного.
Поднявшись на третий этаж, они вошли в просторную квартиру, где царил такой стерильный порядок, какой бывает только в доме старых убежденных холостяков.
— Серафим! Сима! — позвал хозяин, едва переступив через порог. — Вот видите, он даже не отзывается! А раньше непременно встречал меня у дверей.
Они прошли в гостиную, и первое, что Старыгин увидел, был изящный круглый столик на одной ножке в стиле ампир — тот самый гефидон, который он знал по рисунку Боровиковского. Не веря в свою удачу, Дмитрий Алексеевич едва удержался, чтобы не устремиться прямиком к этому столику.
«Не ошибся старый дворецкий! — подумал он, вовремя остановившись и сдержав свой порыв. — Как он и предполагал, комиссар Бромелиус не отдал гефидон детдомовцам, а забрал его к себе домой. Ну, зато столик и сохранился до наших дней».
Бромелиус же бросился в другой угол комнаты — туда, где на старинном диване со спинкой красного дерева возлежал черно-белый кот, чья цветная фотография украшала рабочий стол Андрея Виссарионовича.
Правда, кот выглядел гораздо хуже, чем на фотографии.
Шерсть его утратила блеск и свалялась, глаза потухли, и выражение морды было страдальческое.
— И правда, он выглядит больным! — всполошился Старыгин. — Скажите, а чем вы его кормите?
— Ну, утром и вечером — сухим кормом… я покупаю самый лучший, для пожилых котов, с витаминами и минералами.
— И это все? — недоверчиво осведомился Дмитрий Алексеевич.
— Ну, конечно, иногда я даю ему что-нибудь вкусненькое.
— Что, например?
— Ну, кусочек ветчинки или котлетку… в последний раз — немножко гусиного паштета.
— Гусиного паштета?! — в ужасе переспросил Старыгин. — Чему же вы удивляетесь? Для пожилого кота это слишком жирная пища! Это слишком большая нагрузка на печень. Неудивительно, что он заболел! Гусиный паштет и для нашей-то печени тяжеловат, а коту, да еще немолодому, он полностью противопоказан!
— Но он так просил…
— Мало ли что просил! Что-что, а попрошайничать они умеют. Видели бы вы, как мой Василий выпрашивает у меня всякие вкусности! Нет, хороший хозяин должен иметь железную волю. Если вы любите своего кота и хотите, чтобы он прожил долго и счастливо, — необходимо соблюдать диету.
— А сейчас-то что делать?
— Попробуйте предложить ему травки.
Бромелиус с сомнением развернул пакет.
Неожиданно кот оживился, повел ушами и спрыгнул с дивана.
— Видите, он сам понимает, что ему требуется!
Хозяин вместе с котом удалились на кухню, а Старыгин, проводив их взглядом, устремился к столику.
Вспомнив наставления Василия Васильевича Сверчкова, специалиста по мебельным тайникам, Старыгин присмотрелся к произведению мебельного искусства.
Это было, несомненно, изделие знаменитого французского мастера Жакоба-Демальте. Изящные формы столешницы, тонкая резьба, безупречные линии отделки…
На первый взгляд Старыгин не замечал никаких признаков тайника. Вполне возможно, что его здесь и нет, тогда придется продолжить поиски в другом направлении.
С кухни доносился умильный голос Бромелиуса:
— Кушай, мой хороший! Кушай, мое золотко!
Видимо, травка пошла на «ура».
Старыгин опустился перед столиком на ковер, внимательно разглядывая резную ножку.
Ее густо покрывал изящный орнамент в виде переплетающихся венков и копий. Дмитрий Алексеевич повернул столик вокруг оси, чтобы осмотреть другую сторону.
Декоративный узор и с этой стороны был строго симметричным. Венки и копья сменяли друг друга через равные интервалы. Теперь Старыгин смотрел на столик снизу, там, где изящная резная ножка крепилась к столешнице. Ему показалось, что в одном месте узор резьбы немного изменен. Он прикоснулся к резному венку и понял, что он ничем не отличается от соседних, просто почему-то сильнее запылился. Однако, дотронувшись до этого венка, Дмитрий Алексеевич скорее почувствовал, чем услышал легкий щелчок. Он внимательно оглядел столик, но на первый взгляд с ним ничего не произошло. Старыгин напряг зрение, разглядывая детали орнамента. Он надеялся, что, прикоснувшись к венку, привел в действие потайной механизм и где-то должна открыться секретная дверца, — но ничего подобного не произошло. Неужели щелчок ему только послышался?
С кухни доносился воркующий голос Бромелиуса. Если он сейчас вернется и застанет своего гостя в таком странном положении, Старыгину довольно сложно будет оправдаться, и, во всяком случае, он потеряет шанс более тщательно обследовать злополучный столик.
