Виктор что-то хотел сказать, но она не дала. Ей нужно было выговориться:
– После рождения Вани я стала тверже. Я научилась давать отпор. Материнство делает женщину сильнее. Он больше не пользовался мной сексуально, и я получила немного свободы. Глоточек, но и ему была рада. Тогда-то я и отправилась в центр помощи людям, прошедшим через домашнее насилие, физическое, моральное, сексуальное, и предложила свою бескорыстную помощь. С тех пор прихожу, когда есть время, сижу с ребятами, на кухне что-то делаю, отвечаю на звонки. Знаешь, сколько таких, как я? Прошедших через домашнее насилие в юном возрасте? Десятки тысяч. Семьдесят процентов из общей массы изнасилованных пострадали от опекунов или, что страшнее, от родителей. Почти все молчали об этом до последнего. А многие до сих пор молчат. Потому что стыдно и страшно.
Виктор тоже молчал. Но Ксюша по глазам видела – не понимает. И не поймет никогда.
Значит, правильно сделала, что не рассказала тогда, два с половиной года назад.
А если и неправильно, то теперь уже ничего не изменить…
Виктор ушел, так ничего и не сказав. Просто встал, проследовал к двери, открыл ее и закрыл.
Ксюша надеялась, что он вернется. Прислушивалась, не раздадутся ли шаги. Ждала, что сейчас, вот в эту секунду, затренькает звонок. Она пойдет открывать, увидит на пороге Виктора и бросится в его объятия. Он будет шептать ей ласковые слова, гладить ее по голове и целовать в ямку на шее. Как недавно и как давно…
Но звонок так и не затренькал. Когда до Ксюши дошло, что Виктор не вернется, она заплакала. И проревела очень долго. Часа полтора. Так бы, наверное, и не прекратила, если б ее слезы не пугали Ваню. Ксюша взяла себя в руки, выкупала ребенка и уложила спать. Сначала тоже хотела лечь, но потом поняла, что не сможет сомкнуть глаз. Решила подышать воздухом. Ваня все равно не проснется. Так что минут десять у нее есть. Пройдется немного, проветрится. Потом можно будет попробовать уснуть.
Ксюша накинула куртку и вышла из квартиры.
На улице оказалось даже прохладнее, чем она думала. Застегнувшись, Ксюша пошла по тротуару в сторону соседнего, стоящего перпендикулярно дома. За ним был небольшой скверик, там приятно гулять.
Когда Ксения шла мимо дома, заглядывала в окна. Она любила это. Особенно когда на улице темно и холодно, а в квартире уютно и горит свет, Но однажды где-то прочла, что привычка заглядывать в чужие окна свидетельствует о психическом отклонении, и стала ее стыдиться.
Малова скользила взглядом по окнам и балконам. И тут на одном из них увидела знакомое лицо. Тетя Лиля. Ксюша совсем недавно с ней познакомилась. Хотя жили они по соседству довольно давно. Но уж такой он, большой город, можно ходить мимо друг друга годами и не замечать.
– Добрый вечер, тетя Лиля, – поприветствовала она женщину.
Та кивнула и быстро скрылась. Ксюша увидела, как она торопливо захлопывает створки балкона, и хотела пойти дальше, но тут ее окликнули:
– Девушка, постойте.
Ксения вновь задрала голову. Света было недостаточно, чтобы хорошо рассмотреть человека, позвавшего ее, да и высоко он стоял, но это был явно мужчина. Оказалось, женщина находилась на балконе не одна.
– Не уходите, прошу вас. Я сейчас выйду. Мне надо с вами поговорить.
Заинтересованная Ксюша замерла на месте и стала ждать тети-Лилиного знакомого.
Он появился через минуту. Шел быстро, почти бежал. Тетя Лиля стремительно следовала за ним, что-то говоря на ходу. Полы и рукава ее шелкового халата трепал ветер, но она как будто не чувствовала холода.
– Здравствуйте, – сказал Ксюше мужчина. Когда он подошел, девушка легко его узнала. Марк Штайман.
– Здравствуйте. Не ожидала вас тут увидеть…
– Вы давно знакомы с Лили? То есть с Лилей? Вы ведь знакомы, правда? Я слышал, как вы назвали ее по имени, желая доброго вечера.
– Месяца два назад познакомились.
– При каких обстоятельствах, если не секрет?
– Тетя Лиля подошла ко мне, когда я гуляла с сыном. Он игрушку выронил, она подняла. Мы разговорились.
Марк посмотрел на женщину.
– Я тебе все объяснила уже, Марик, – выпалила она. – Я не знала, кто она. Это случайность.
– До этого ты уверяла меня, что видела девушку на балконе. Но не подходила к ней. А что у Ксении мальчик, якобы не знала. Зачем ты врала мне, Лили? И как вообще ты могла мне врать? Мы ведь никогда ничего друг от друга не скрывали…
Лили молчала. Штайман снова перевел взгляд на Ксюшу.
– Она рассказывала вам что-нибудь?
– Да. Что-то о себе.
– А об отчиме вашем?
– Нет.
– И фотографию не показывала? – Он покосился на тетю Лилю. – У тебя ведь была припрятана копия, не так ли? – И снова обратился к Маловой: – Ксения, показывала она ее вам?
– Какую?.. – И тут ее осенило: – Так вот кто мне фото и записку в коляску сунул! Вы, значит? – И она сделала шаг к тете Лиле.
– О какой фотографии и записке идет речь? – спросил Штайман.
– На снимке моя мама и отчим за несколько секунд до ее смерти. А в послании сказано, что ее убил Алексей Алексеевич. И тому есть свидетель – ученик моего отчима Марк Штайман.
– Теперь ты расскажешь мне всю правду? – обратился он к Лили. Марк был ниже ее. Но сейчас женщина горбилась. Ее плечи и голова были опущены, и они казались одного роста.
– Давай потом, – пробормотала Лили. – Не при посторонних.
– Да какая ж она посторонняя? Ты сама ее втянула. Рассказывай.
– Мне нужны были деньги, и я потребовала их у Старикова. Он дал. Они быстро кончились. Я снова пошла к нему. И снова он дал. Я знала, на какую точку надавить. Давно наблюдала за ним и за ней. – Она кивнула на Ксюшу. – И все поняла.
– Долго ты его доила?
– Два с половиной года.
– Но однажды он сказал тебе «нет»?
– Именно. После этого прибежал к твоему брату. Я дала старику понять, что инициатива исходит от него.
– Алексей Алексеевич не поверил, что ты… то есть мой брат исполнит угрозу, поэтому отказал. Ему, пенсионеру, просто негде было взять денег. Тогда ты подкинула Ксении фотографию и записку. Причем свидетелем назвала меня. Чтоб в случае чего остаться в стороне. Все предельно ясно. Кроме одного… Куда тебе столько денег, Лили? На что ты их тратила? Ты из дома-то выходишь раз в неделю! На что?.. И почему, если тебе не хватало, ты не попросила у меня?
– Спускаю их в интернет-казино. В покер играю, но пока не везет. И на это ты бы мне не дал.
– Записка в моем кармане – твоих рук дело?
– Мне нужно было, чтобы ты составил завещание. Я знала, если ты это сделаешь, то включишь в него меня.
– Завтра я его составлю. Но тебя уже в нем не будет, Лили. А можно еще вопрос?
– Да иди ты к черту, Марик!
– Нет. Все же ответь. После того как я завещал бы тебе часть денег, ты бы меня убила?
– Дурак ты. Я люблю тебя. Люблю как умею. И никогда не причиню вреда. Но я должна была позаботиться о себе. Когда ты сказал, что Старикова отравили, я испугалась. Подумала, что эта девочка мстит за мать. И не только ему, убийце. Но и тому, кто знал о преступлении и смолчал. То есть тебе.
Она больше ничего не сказала. Ни ему, ни Ксюше. Развернулась и пошла прочь. Ветер усилился. Подол ее халата вздулся парусом. Ксюша только сейчас заметила, что на ногах Лили валенки.
– Это ведь не вы, правда? – услышала девушка голос Марка.
– Что не я?
– Отравили Старикова.
– Нет. Я планировала другую месть.
– Кажется, я догадываюсь какую. Это вы прислали нам с братом приглашения на банкет?
– Я. Вас в списке Алексея Алексеевича не было. Я внесла вас, воспользовавшись тем, что заниматься этим он поручил мне.
– Вы собирались прилюдно назвать его убийцей и призвать меня в свидетели?
– Да.
– Почему пригласили нас обоих?
– Логичнее обоих. И вернее. Один вы могли бы и не пойти. А тут компания.
Он кивнул.
– У вас все? – спросила его Ксения. – А то у меня ребенок один дома, мне надо возвращаться.
– Не смею больше задерживать… и… Простите меня и Лили. Мы должны были вам сказать.
– Должны.
– И что случилось бы, если б вы узнали правду тогда, много лет назад?
– Убила бы его. Отравила.
– Видите, кто-то это сделал за вас… Пусть и спустя годы.
– Да, – выдохнула она. А когда развернулась и двинулась к дому, пробормотала себе под нос: – И я, похоже, знаю, кто именно…
Убийца.
Стояла ночь. Да такая темная, что не видно ничего за окном: ни деревьев, ни зданий, ни даже той черты, где земля с небом сливаются. Непроглядный мрак. Завораживающий, но не страшный.
Убийца стоял у окна и вглядывался в ночь. Что он хотел рассмотреть во мраке, кто знает? Быть может, частичку своей души? Ту, что отмерла, когда он лишил жизни двух человека?
Мысль о том, что эти люди скончались, никак не укладывалась в его голове.
