– Я сначала подумал, что ты мне снишься.
Вероника засмеялась, но этот смех граничил с едва сдерживаемой истерикой.
– Как ты очутилась здесь? – спросил Артем.
– Решила навестить тебя перед сном, – уклонилась от прямого ответа она.
Мысленно же Вероника кляла себя, что позволила так легко обвести вокруг пальца – она ведь ничего не заподозрила, увидев заходящего в палату к Артему мужчину в медицинском халате! Но последовавшие за этим визитом хриплые выкрики и звуки борьбы заставили ее тут же сорваться с места.
– Что здесь происходит? – пролепетала медсестра, потрясенно глядя на здоровяка, который неподвижно распластался на полу.
– Здесь чуть было не произошло убийство, – обыденным голосом пояснила Вероника и убрала с лица прядь волос. – Пожалуйста, позвоните в полицию.
В одиночестве
В то время, когда жизнь мэтра российской юриспруденции вновь висела на волоске, Анатолий находился у себя дома. В роскошной четырехкомнатной квартире было тихо и сумрачно – он не любил много света, и даже днем окна в его доме плотно закрывали жалюзи.
Мужчина сидел на просторном диване, держа в руках скрипку. Даже в домашней обстановке на нем был иссиня-черный костюм. Он позволил себе лишь снять галстук, расстегнув ворот шелковой рубашки. Его пальцы слегка дрожали, и он никак не решался начать играть. Наконец скрипач резко, словно шпагой, взмахнул смычком в воздухе и отложил инструмент в сторону.
Для того чтобы родилась музыка, нужно настроение, а как раз его-то у Анатолия не было. Что толку бессмысленно пиликать, когда внутри все разрывается в клочья, будто там поселился бешеный дикобраз?!
«Вероника, Вероника, Вероника», – безостановочно долбилось в его мозгу.
– Это какая-то одержимость, – пробормотал он вслух, беря в руки телефон.
Судорожно листая галерею фотографий и видеофайлов, Яковлев выбрал короткий ролик и нажал воспроизведение. На картинке появилась Вероника, на ней была замшевая весенняя куртка, густые волосы девушки небрежно рассыпаны по плечам.
«– Зачем ты снимаешь? – спрашивает она, глядя на Анатолия.
– Потому что я хочу видеть твои глаза в этот момент, – слышится его собственный голос. В кадре мелькает его рука, в которой виднеется миниатюрная розовая коробочка.
– С праздником, дорогая, – торжественно начинает он. – Восьмое марта – прекрасный праздник, но я хочу, чтобы и все другие дни в году ты чувствовала себя королевой, перед которой любой из живущих сочтет за честь преклонить свое колено…»
Вероника игнорирует пафосное поздравление, все ее внимание сосредоточено на бархатисто-розовой коробочке. Она открывает ее, и на нежном лице его возлюбленной вспыхивает изумление, которое на мгновенье накрывает тень недоумения и даже испуга.
«– Ты это заслужила, – говорит Анатолий.
Вероника смотрит прямо в камеру:
– Это что, настоящие бриллианты?
– Разумеется, дорогая. – Голос скрипача пронизывают нотки высокомерия с примесью обиды – мол, как так?! Разве она могла усомниться, что он не способен подарить любимой женщине ювелирные украшения с бриллиантами?!
– Спасибо, конечно, Анатолий, но… наши отношения не предполагают…
– Это кольцо и серьги самой высшей пробы. Они сделаны по специальному заказу. Очень надеюсь, что я угадал с размерами. Я…
– Послушайте, я не могу принять такой дорогой подарок».
Камера чуть вздрагивает, сместившись чуть влево, потом возвращается обратно.
«– В чем проблема, Вероника? – мягко спрашивает Анатолий. – Вы знаете о моих чувствах к вам. Это самое меньшее, что я могу преподнести вам в этот праздничный день! Я был бы несказанно рад, если бы вы примерили эти украшения!
– Анатолий…
– И это вовсе не дорогой подарок! – перебивает он ее и теперь в голосе Яковлева слышится плохо скрываемое раздражение. – Для меня это безделушки!»
Лицо Соколовой меняется, и он запоздало понимает, что сболтнул лишнее.
«– Благодарю, Анатолий, – произносит сухо она, возвращая ему коробочку. – Думаю, что будет лучше, если эти украшения пока останутся у вас. И прекращайте вести свой репортаж, это сейчас совершенно некстати.
– Вероника! Вы совсем не так меня поня…»
Камера вновь дрожит, Соколова разворачивается, и ролик обрывается.
Скрипач горько усмехнулся. Он вспомнил, что в порыве гнева швырнул эту злосчастную коробочку в грязную лужу, после чего попытался догнать Веронику, чтобы объясниться. Однако разговора с упрямой девушкой не вышло, и он, одумавшись, торопливо вернулся назад. К счастью, коробочка была там, куда он ее бросил…
Поднявшись с дивана, музыкант медленно прошелся по гостиной и, остановившись у высоченного шкафа из кедра, открыл дверцу бара. Тускло блеснули бутылки элитного алкоголя, выстроенные в ровные ряды. Несколько секунд Яковлев безмолвно взирал на свои запасы, затем решительно закрыл дверцу.
Нет. Он не такой слабак, которому при каждой неудаче свойственно заливать горе (и просто плохое настроение) вином или виски. Здесь нужен незамутненный мозг и чистое сознание.
Но…
Тонкие губы Анатолия скривились, как от зубной боли.
Как же хреново, когда все мысли крутятся возле одного и того же!
«Точнее, одной и той же», – кипятясь, поправил он себя.
И чем он не угодил этой самонадеянной девчонке?! Деньги, бизнес, квартира, большой загородный дом, дорогие автомобили – все у него есть! Он не урод, следит за своим здоровьем… Конечно, он не в такой форме, как этот треклятый адвокат Павлов, но что теперь поделать?!
Анатолий вышел из гостиной. Медленно переставляя ноги, он брел по темному коридору, пока не остановился у громадного зеркала. Он включил свет, пристально вглядываясь в собственное отражение.
– В чем прокол, дружище? – прошептал музыкант, немигающим взором таращась на самого себя. – Где ты упустил возможность подобрать ключик к ее сердцу?
Схватившись за голову, скрипач простонал:
– Боже, и почему нельзя отключить часть памяти, чтобы выбросить из головы все мысли о тебе! Противная, упрямая сучка! Чего тебе еще надо?! Какие жертвы я должен принести, чтобы заслужить твой теплый взгляд?!
Сам того не осознавая, он ударил себя по щеке. Затем еще раз. Глаза повлажнели от слез.
– Что… тебе… еще надо?! – процедил он, вновь и вновь отвешивая себе хлесткие пощечины. Лицо Анатолия раскраснелось, щеки блестели от катящихся слез,
