Ночью Василий свез мешок на подводе в разоренное имение графа Орлова, где и закопал в глубокой яме, а место забросал всяким мусором и хламом.
После убийства крестьянина Комаров убивал уже по строго выработанному плану: приходил на Конную площадь якобы для продажи лошади, быстро и не торгуясь сговаривался с подходящим покупателем о цене и под разными предлогами заманивал его к себе домой. Щедро выставлял выпивку и закуску, а потом, улучив подходящий момент, когда покупатель захмелеет или чем-либо отвлечется, сильно бил тяжелым сапожным молотком несчастного по темечку, не забывая всякий раз подставлять под текущую кровь рогожку или цинковый тазик. Помня случай с ожившим крестьянином, набрасывал на шею жертвы веревочную удавку, которой еще минуты две душил уже бездыханное тело «для верности». Убедившись, что человек мертв, неспешно раздевал его догола, подсчитывал добычу, потом запихивал тело в мешок, который прятал до ночи в кладовку. А ночью вывозил труп куда-нибудь на пустырь, где и закапывал, либо запрятывал его в развалинах разрушенных домов, а то попросту сваливал в Москву-реку. Начиная с временно ожившего крестьянина и заканчивая однополчанином Семеном, осечек более не случалось…
Глава 3. Единственная версия
— Ну вот, опять пошла эта канитель, — глухо произнес старший инспектор уголовного розыска Бахматов, осматривая вместе с опытным Саушкиным очередной труп, найденный в мешке на берегу Москвы-реки возле Нескучной набережной. Тело неизвестного было связано таким образом, что ноги и размозженная голова были стянуты к животу, а связанные руки заведены назад. На шее явственно проявлялись следы удушения. Зрелище, к слову сказать, было весьма неприглядным: язык вылез наружу, глаза выпучены… — Мешок еще сними, — повернулся он к муровскому фотографу Юрию Петровичу Еремину, фотографировавшему труп крупным планом.
— Сделаю, — охотно ответил фотограф. — Вот только еще пару фотографий общим планом.
— А ведь казалось, что он сгинул! — вздохнул Бахматов.
Жора Стрельцов, агент уголовного розыска третьей категории (ниже этого чина могут быть разве что младшие милиционеры), месяц назад принятый в МУР после окончания трехмесячных курсов уголовного розыска, удивленно посмотрел на инспектора. Потом перевел взгляд на Колю Осипова, мол, поясни хотя бы, о чем речь…
Осипов понимающе кивнул и сказал, обращаясь к Жоре:
— Леонид Лаврентьевич хочет сказать, что это уже… — Коля задумался и спросил: — Какой это по счету «жмурик» в мешке, Владимир Матвеевич?
Вопрос был адресован Саушкину, который чаще всего выезжал «на труп», то есть на место преступления именно с первой бригадой Бахматова, занимающейся исключительно убийствами и вооруженными ограблениями.
Надо сказать, что в прямые обязанности Владимира Матвеевича Саушкина, опознавателя и хранителя справочного регистрационно-дактилоскопического бюро Московского управления уголовного розыска, где хранились уцелевшие после пожара досье на преступников различных мастей, не входил выезд на место преступления. Но его часто либо приглашал Леонид Лаврентьевич Бахматов, либо он выезжал «на труп» по собственной инициативе. Ведь Саушкин мог узнать почерк преступника, его руку и тем самым указать его след. Так случилось в восемнадцатом году, когда был убит и ограблен известный всей Москве купец Игнат Селиверстов, владелец крупнейшей шелкоткацкой фабрики и прогрессист, одним из первых установивший на фабрике турбинные двигатели. По характерным многочисленным колото-резаным ранам, нанесенным в область груди и желудка, Владимир Матвеевич сделал предположение, что убийство купца Селиверстова — это дело рук уголовника-рецидивиста Анания Похлебкина по прозвищу Февраль. Крестьянин одного из подмосковных сел, Ананий приехал в Москву на заработки в девятьсот седьмом году, а уже через год попал в арестантские роты за нанесение ножевых ран московскому мещанину Колывану Панину. В девятьсот десятом, через три недели после выхода на волю, московская сыскная полиция задержала Анания прямо на месте преступления, когда Похлебкин, имеющий к тому времени кличку Февраль, с блаженным видом наносил уже бездыханному телу очередной удар ножом из четвертого десятка. Разумеется, преступник был подвергнут судебно-психиатрическому осмотру, поскольку вряд ли психически здоровый человек стал бы тыкать в уже остывающий труп ножиком, получая при этом несказанное удовольствие. Осмотр проводил весьма дельный врач-психиатр Евгений Краснушкин. Он признал Анания психически нездоровым, написав в истории болезни, занимавшей пару дюжин страниц, диагноз: «Маниакальный синдром». Маниака поместили в специальное крепко охраняемое отделение Преображенской психиатрической клиники, из которой Ананий сбежал во время октябрьских событий девятьсот семнадцатого года. В последующие два года Похлебкина в Москве было не видно и не слышно. И вот, похоже, Февраль вернулся… В родные края потянуло.
Предположение Саушкина подтвердилось: Февраль был взят при облаве на одну из «малин» в Марьиной роще, и при нем был обнаружен золотой швейцарский минутный репетир, принадлежавший убиенному ранее купцу Селиверстову. Припертый к стенке данной уликой, Февраль не стал запираться и признался в убийстве купца…
Был еще случай, когда Владимир Матвеевич безошибочно определил убийцу, лишь мельком взглянув на труп, найденный в одном из старых захламленных дворов недалеко от Брянского вокзала.
— Это дело рук Сени Дюбеля, — твердо заверил он.
— Почему? — спросили его.
— Потому что на шее трупа имеется характерный след, — ответил Саушкин. И добавил: — Я такой уже не единожды видел. Первый раз в девятьсот шестом, второй — в девятьсот седьмом. Еще два трупа с такими характерными признаками были в шестнадцатом году. Что за характерный след, вы меня спросите? (Владимир Матвеевич любил такие словесные экзерсисы.) Так я отвечу: он от шелкового шнура. Плюс сильная гематома в области правого виска. О чем это нам говорит? — задал вопрос Владимир Матвеевич и сам же на него ответил: — О том, что преступник — левша. А кто на Москве вот уже полтора десятилетия без малого сначала бьет жертву кулаком в висок, а когда она падает в беспамятстве, душит шелковым шнуром? Вот именно: Сеня Дюбель…
Владимир Саушкин снова оказался прав. Когда взяли Сеню Дюбеля, то у него в кармане обнаружился длинный шелковый шнур, который тотчас отдали на исследование в кабинет научно-судебной экспертизы. «Сведущие лица» через сутки выдали заключение, что именно данным шелковым шнуром задушена жертва, найденная близ Брянского вокзала.
Владимир Матвеевич был просто ходячей уголовной энциклопедией. Он помнил все масти и кликухи известных некогда московскому сыску уголовников, перечень их преступлений и адреса «малин», где те любили бывать, знал имена их приятелей, а также их «марух», у которых преступники могли остановиться на длительный срок. Во многих вопросах уголовного сыска Саушкин был попросту незаменим. Потому-то Бахматов и просил иногда его поехать с бригадой уголовного розыска «на труп». И полноватый седеющий мужчина, продолжающий представляться незнакомым ему людям как «начальник регистрационно-дактилоскопического бюро Саушкин, Владимир Матвеевич, надворный советник», обычно соглашался. И дело тут совсем не в том, что Леонид Бахматов и начальник второй бригады Иван Филиппов сумели отстоять его перед тогдашним начальником МУРа Никулиным, когда в связи с наметившимися в стране преобразованиями решено было освободить Московский сыск от старых специалистов (более того, они даже упросили Никулина сходить с ходатайством в Наркомат внутренних дел, чтобы он добыл разрешение на пребывание на службе Владимира Матвеевича, что тот и сделал: в Службе органов внутренних дел ему дали-таки хоть временное, но «добро»).
И не оттого соглашался Владимир Матвеевич помочь своим вновь испеченным коллегам, что во время очередной недавней чистки милиции от старорежимных специалистов «с темным или сомнительным прошлым» Леонид Лаврентьевич снова обивал пороги начальственных кабинетов, в том числе и НКВД, отстаивая очевидную необходимость Саушкина для всего Московского управления уголовного розыска. И снова получил «добро», хотя опять-таки временное.
А ездил Владимир Матвеевич на места преступлений потому, что бывший надворный советник Саушкин был просто ответственным и честным человеком, что само по себе немало, считавшим борьбу с преступниками главным и единственным делом своей жизни…
Вопрос Коли Осипова не застал Саушкина врасплох. Чуть подумав, он сказал:
— Это восемнадцатый подобный труп. — И горестно покачал седеющей головой.
— Первый труп был обнаружен на Шаболовке весной двадцать первого, — уточнил Бахматов. — Восемнадцатый — сегодня. Ровно за два года — восемнадцать трупов. Это было бы много даже для банды Яньки Кошелька. А тут, похоже, орудует одиночка, судя по почерку.
