Вдруг доктор тоже улыбнулась и, сразу же спрятав улыбку, распорядилась:
– Минуту дам. Не больше. У нее полостное, проникающее… У нее? Значит, ранена женщина. Влезаю в машину и тут же натыкаюсь на взгляд расширенных от боли глаз. Лицо грязное, потное, слипшиеся волосы. Совсем девчонка. Лет 17, не больше.
– Я из уголовного розыска, – говорю тихо, низко наклонившись к носилкам. Как же тяжело она дышит. – Где Вас ранили, кто?
– …В кафе… были… Потом нас провожали… Эти подошли… Меня потащили. Я рвалась, потом закричала… Дальше не помню!
Слова не произносит – выталкивает. Трудно ей. Но я не могу уйти ни с чем. Она – единственная ниточка.
– С кем вы были? Кто вас провожал? Имена, адреса, телефоны…
– С подругой…, Алик и Виктор… – потерпевшая обессилено закрывает глаза.
Меня трогают за плечо. Время прошло. Но я же так ничего и не знаю! Ну хотя бы еще один вопрос!
– В каком кафе вы были? В каком? Бело-синие губы медленно разжимаются:
– На Комсомольском проспекте… Фрунзенск… – договорить сил не хватает.
Выходя из машины, оглядываюсь. И только теперь замечаю, что на раненой девчонке – пусть грязный, но светлый плащ, и платье в крапинку, о котором вполне можно сказать – в горошек!
– Как ее фамилия? Документы при ней были? – поворачиваюсь на удине к симпатичной докторше, – Обнаружили одну? Подруга где?
– Не знаю. Никого здесь не было, когда мы приехали. Только сторож, который ее нашел. Документов я не спрашивала. Что еще?
«Королева» начинает сердиться? Понятно, ей тоже сейчас не до разговоров.
– Спасибо, все. Куда сейчас?
– В первую городскую, – она пожимает плечами и поворачивается к машине.
– Простите! – окликаю я ее. – Где вас можно найти?
– На станции «Скорой помощи». Доктор Шамрай…
Бело-красная машина, сверкая маячком, уезжает. Провожаю ее глазами и иду к сторожу. А информации пока практически никакой – только предположения.
Сторож – старичок при исполнении служебных обязанностей – шмыгает носом и солидным басом представляется.
– Рожков наша фамилия. Федор Степанович.
– Очень хорошо, – говорю я по привычке, хорошего-то пока мало, – когда вы обнаружили раненую, где? И прошу вас, Федор Степанович, подробнее. Во сколько, что делали, что видели, что слышали?
– Вон тут и нашел, – он кивает на край тротуара. – Я рядом здесь нахожусь. Ну, а так часу во втором слышу – кричат. Честно скажу – не отреагировал. Думай, покричат – перестанут. И вправду перестали. Потом стон. Стонет и стонет. Вроде раненый, думаю. Я ведь на фронте санитаром был, это дело ой, как знаю, как стонут-то. Вот и вышел. А она тутось и лежит…
– Кричал-то кто? Мужчина? Женщина?
– Ну… Поначалу вроде как мужчина чего-тось крикнул. Не разобрал. Радио у меня играло. Приемничек. Потом уж она, девчонка эта. Тонко так, вроде птицы.
– Она лежала как?
– Обыкновенно лежала. На боку. Рука под ней подвернутая. Кровь-то я поначалу и не заметил. Темно…
Старичок продолжает подробно рассказывать. Я киваю головой, уточняю детали, но думаю о другом. Рожков больше ничего интересного не расскажет. Главное изложил. Судя по описанию позы раненой, ее сначала развернули к себе, рванув за руку, а потом ударили ножом. Коротко, без замаха, чуть снизу и в бок. Вполне профессионально.
За что? Оказала сопротивление преступнику? Слишком много знала или не то увидела? Может, просто так, для забавы? Такое в последнее время тоже встречается. Тогда тот, с ножом, еще страшней. Какую еще новую забаву он придумает?
– Так можно или нет?
Вопрос Рожкова прерывает размышления.
– Что «можно»?
– Идти мне можно? Я на посту.
– Нет, Федор Степанович, нельзя пока… Пойдемте со мной.
Завожу его в салон УАЗика, где терпеливый Прокопыч пытается поговорить со старухами, которые сидят рядком перед ним и, стараясь привлечь внимание милицейского начальника, галдят все разом, не слушая никого, кроме себя. Теперь к ним прибавится еще и Рожков.
В салоне тесно. Я киваю доктору Токареву, забившемуся в угол, чтобы выходил.
Отрешенно слушавший старушек, Прокопыч вдруг настораживается и властным движением руки прекращает нестройное гудение. Одна из женщин сказала, что остался платок потерпевшей, когда санитары уносили ее. Это уже зацепка. Вдруг еще что осталось? Прокопыч кивает мне. И я с Токаревым иду на то место. Надо искать…
Даже кобель посмотрел на меня укоризненно, когда я остался в салоне. Ему на дождь, а мне в автомобильном тепле отсиживаться.
Ну конечно, мне всегда лучше всех! И работа не пыльная.
Щелкнул пару раз фотокамерой, позвякал баночками, с кисточками повыпендривался – и вся деятельность.
Дилетанты! Попробовали бы сами поискать пальцевые отпечатки на сложных поверхностях, например, на батарее парового отопления дли на некрашеных досках пола. Да еще чистенькие, хорошенькие, годные для идентификации. А их еще надо снять, сохранить, обработать, дать заключение, вывести дактоформулу. А, кроме того, проявить пленки, напечатать снимки, закончить срочную экспертизу, одновременно отбиваясь от панибратствующих сыщиков, у которых всегда все горит. И все срочно: «Выручи, Витек, за нами не пропадет!» Как же, не пропадет! Результат дашь – сразу забывают все свои славословия. И так, думают, мне прекрасно живется.
А, может, самому последнему оперу в сто раз лучше, чем мне?! «Живая» все-таки работа, всю дорогу с людьми. Там покурит, тут поболтает, туда побежит, сюда сунется…
Хотя, чего считаться. Вместе дело делаем.
Хорошо, что машина «Скорой помощи» так долго стояла. В противном случае нужен не я, эксперт-криминалист, а судмедэксперт.
Прокопьич нудно допрашивает свидетелей. Какие-то старухи. Разговор идет путанный. Пытался вслушаться. Не получилось. Но наш мудрый следователь внимательно выслушивает этот галдеж.
Нет, напрасно я ворчать начал. Мы все вместе силу представляем: и следователь, и оперативник, – и я, и все остальные из бригады.
Вон еще один старик подхода! Места уже нет, значит, мой черед выползать под дождь. Наш славный опер меня уже зовет. Неохота, конечно, в грязь. Тем более работы там у меня будет немного. Помните, фильм такой был «И дождь смывает все следы». Это про нас, про экспертов. Не фильм, разумеется, название. Точно. Слизывает, как языком. А еще поют, что у природы нет плохой погоды. Я уже лысеть начал на производстве экспертиз и знаю, что есть, еще как есть!
Может, мужики нож найдут? Собачка-то, она и по сырому идет, вопреки широко распространенному мнению, что в таких случаях собак не применяют. Ничего подобного. При всей современной технике пока нечем собачку заменить.
Проверим вспышку. Работать пора…
9. Сотрудник уголовного розыска
Троллейбусы стоят плотно друг к другу, бесконечной вереницей, прижав свои штанги-оглобли к крышам. От машин пахнет горелой резиной, мокрым металлом и чем-то уютно-родным, московским. Сколько сегодня людей в них проехало, и каждый оставил частицу своего запаха. Впрочем, эта смесь ароматов интересует только нас, людей. Лешкин пес «зацепился» за один и, повизгивая от нетерпения, тянет нас по улице.
– Не потеряет? – беспокоюсь я, догнав Жданова.
– Не должен… Машина надежная… – на бегу отвечает он, ласково и уважительно называя своего друга «машиной».
С другой стороны от троллейбусов – забор детского парка – высоченные металлические прутья, зажатые между бетонных столбов. Зачем детям такой забор? Одного металла тонны.
Лешкина «машина» бежит как заведенный, вывалив розовый тонкий язык между громадных клыков. Мы едва поспеваем за ним, разбрызгивая лужи. Я чуть приостанавливаюсь, чтобы перевести дух и вдруг, взглянув вперед, замечаю мелькнувшую тень. Человек явно заметил нас и теперь бежит, петляя между троллейбусами. Леха вопросительно оборачивается. Конечно, самое простое – спустить собаку с поводка. Но среди застывших машин трудно работать. Жестом показываю, чтобы Жданов не торопился.
Тот и не думает останавливаться, наоборот, припускается еще сильнее. В этот же момент пес внезапно сворачивает в сторону. Значит, след оставил не убегающий?
– Давай по следу, – кричу на ходу Жданову, – я за этим.
Спринтерский рывок, как в старые добрые времена. Поначалу бег легкий, свободный. Но уже через пару поворотов сердце начинает гулко стучать. Останавливаюсь, пытаясь успокоить дыхание. Слышу, как тихо шелестит дождь, где-то у парка топочет Леха Жданов. И все. Того не слышно. Исчезнуть он не ног. Затаился? Думает, пробегу мимо? Бежать больше не хочется. Медленно крадусь вдоль троллейбусов. Впереди три машины. Дальше некуда удирать – открытое место. Ага, вот он, долгожданный, стоит между троллейбусами. Вижу его через окно и лобовое стекло. Кажется, на крышу собирается забраться? Этого мне только не хватало.
– Эй; – окликаю я его. – Иди сюда…
Он вздрагивает и затравленно оборачивается.
