…Вот и ворота первой городской. Хорошо запомнились. Тогда, много лет назад, тоже в них заезжал. За телом друга…
12. Сотрудник уголовного розыска
Подъезд заперт. Конечно, ночью вход в больницу с другой стороны. Совсем замотался, если забываю простые вещи. По мокрому асфальту иду вдоль корпуса. Можно было и на машине сто метров проехать. Нет, надо пройтись по воздуху, расслабиться. Предстоит встреча с родителями. Подобные сцены требуют массы нервной энергии, особенно в такой тягостной обстановке.
Сгусток боли города – вот что такое больница «Скорой помощи». Кто считает это просто красивой фразой, пусть «погуляет» под утро по тихой дорожке больничного парка. Фонари почти не горят, так, едва тлеют. Сумрачно. Неестественно яркий свет в широких окнах операционной. Возможно, где-то там, за одним из этих окон, под яркими рефлекторами бестеневой лампы лежит на операционном столе та девушка?
Месяц назад, не споткнись я на лестнице, когда брали троих «гастролеров», и мне пришлось попасть туда. Это в лучшем случае…
Навстречу медленно идет санитар в зеленых хирургических штанах, неся в руках большой полиэтиленовый бак, полный окровавленных бинтов и ваты. Ему-то все равно, он привык, а мне, честно скажу, не по себе. Хорошо, что родители Светланы еще не приехали. Неизвестно, как бы они себя повели, столкнувшись с таким «мусорщиком»…
Вот-вот должны подъехать. Я им сам звонил. Как можно мягче и туманнее сказал, что, кажется, их дочь попала в больницу, и попросил приехать сюда. Как же, обманешь родителей. Мать буквально засыпала меня вопросами.
Только я подошел к дверям приемного покоя, как в ворота «влетел» автомобиль Горяевых. За рулем «сам». Лихо развернувшись, он резко тормозит и выскакивает из машины. Быстро осмотрев покрышки, переходит на другую сторону и подает жене руку.
В приемный покой входим вместе. Это я делаю быстро, чтобы пресечь вопросы. Эмоций получим еще более чем достаточно.
Дежурит пожилая женщина. Показываю удостоверение, объясняю, зачем мы здесь. Она, молча, берет трубку и набирает несколько цифр. Начинаются нудные переговоры. Потом набирается еще один номер. «Королева» со «Скорой», очевидно, не поинтересовалась фамилией. Приходится для уточнения тихо говорить о характере ранения, подробностях состояния. Но Горяева слышит. Вижу, как она бледнеет. У отца лицо непроницаемо-каменное. А запонка на месте.
– Больная в реанимационном отделении. Операция прошла нормально… – дежурная кладет трубку на рычаги, – можете подняться в хирургию. Вам разрешили.
Она встает и подходит к старому шкафу с облупившейся белой краской, открывает дверцу. Недолго роется в нем и, наконец, протягивает матери застиранный халат без завязок. Другой такой же халат получает Горяев. Я жду своей очереди. Но дверцы шкафа со скрипом закрываются.
– Нет-нет, – говорит дежурная, видя мой удивленный взгляд, – Только родители.
Безропотно сажусь на потертый диванчик. Нет, так нет. Пожалуй, даже спокойней.
…Не прошло и пяти минут, а уже возвращаются? Она быстро идет, почти бежит с потерянным лицом. Супруг тяжело шагает сзади.
Я, естественно, встаю им навстречу. Неужто произошло самое страшное?
Горяева чуть ли не натыкается на меня, секунду изумленно и зло смотрит и вдруг хватает за лацкан.
– Где моя дочь?! Где? Скажите правду, что с ней?
Она кричит и трясет меня, как тряпичную куклу. Он пытается ее оттащить. Я стою чурбан-чурбаном и ничего не понимаю. Это не их дочь? Тогда кто?
Дежурная дает несчастной матери выпить что-то остропахнущее из мензурки. Она залпом проглатывает лекарство и дает себя увести.
Выхожу следом за ними, муж усаживает ее в машину. Чуть помедлив у своей дверцы, он возвращается ко мне.
– Вы понимаете… это не она.
– Как это? – у меня, наверное, глупый вид, но сейчас не до этого.
Отец пожимает плечами.
– Не она и все… Жена говорит, что это подруга дочери, Люда Рюмина. Они со Светкой похожи… Извините, до свидания.
Сутулясь, делает несколько шагов к автомобилю, но, остановившись, опять поворачивается ко мне.
– Может быть, вам это пригодится… Жена не знает… – говорит мне, но смотрит куда-то вниз, в сторону. – Света иногда ночует у бабушки. У моей матери. Если нужно, я смогу дать вам адрес.
Холодно как! Наверное, старость началась именно с ощущения озноба. Раньше я согревала вещи, передавая им свое тепло, а теперь они мне отдают свой холод. Видимо, совсем недолго осталось противиться этому знаку судьбы…
Нет, я спокойна, смерть, собственно, логическое завершение бытия. А когда бытие совсем потеряло всякий смысл, зачем противиться и переживать? Жаль только, что со мной кончится мой мир. И этот маленький бюстик Пушкина станет просто предметом для сдачи в антикварный магазин, а не дорогим моему сердцу подарком от Саши, который он сделал в первый же день после приезда из Германии, после войны. Затащил меня на Арбат и купил. На память. О войне, о победе, о нас. Полковник, а все ещё как мальчишка. Хотя, кто в те дни был сдержанным и спокойным? О чем только мы не мечтали? «Долго жили и умерли в один день». Вон как растянулся мой день без него…
Говорят, старики замучают своими воспоминаниями. Ну что же делать, если у некоторых кроме воспоминаний больше ничего не осталось?
«Дорогая мамочка, мы решили, что тебе лучше жить в отдельной квартире, Мы не хотим тебя беспокоить, у тебя давление, нервы, а мы шумим, отдыхать мешаем». Мне, может, как раз их шум – лучше всякого лекарства? А сын хоть бы слово сказал. Чем она его так приворожила? Не в отца пошел. Нет, не в отца – характер не тот. Я, может, быть плохая мать, но были времена, когда мне очень хотелось, чтобы они развелись. Нет, почему же, она не плохая. Заботлива, готовит хорошо, вкус отменный, образована. Только глаза у нее холодные. Я потом это поняла. Сначала радовалась удачной семье сына. Но вот поняла…
Теперь размышляю, как же это люди перестают понимать друг друга? Я, чтобы людей видеть, в литературный музей пошла работать. Через два дня, на третий. Все при деле. И среди людей. Оттого и холодно мне так, что близким-то тепла моего не нужно. Внучка приезжает, и та чужой становится. Мне она родная, а я ей уже не очень. Ей до меня нет забот, свои дела. Такая же – сама по себе, как и остальные. Но внучка ведь, сердце-то болит!
Утром, часов в шесть, позвонил какой-то, как это называется, сыщик, что ли? Очень корректный, вежливый. Долго извинялся, что так рано беспокоит, разбудил, наверное. Пришлось его успокоить, меня трудно разбудить, я, почитай, и не сплю. Пригласила в дом. Волновалась сильно. О девочке волновалась. Да с милицией раньше никогда не общалась по таким вопросам.
Ожидала увидеть некого Шерлока Холмса, патера Брауна. А в дверях стоял не очень высокий, не слишком молодой, плотный человек. Лицо приятное, благодушное. Глаза очень цепкие, как у кота в засаде на воробьев.
– Когда вы в последний раз виделись с внучкой?
Спрашивает совсем как в кинофильмах. У меня все отнялось. Я же помню, что обычно дальше бывает.
– Что с ней? – не отвечая, спросила я. – Что-то серьезное?
– Пока не знаю, – помедлив, ответил он и оглядел комнату. Словно каждый предмет сфотографировал, – Разрешите, я присяду…
– Да, пожалуйста… Может быть, чаю?.. Со Светой мы виделись вчера днем. Она зашла, посидела немного, а потом попросила денег.
– Сколько вы ей дали?
– Да сколько было. Рублей семь с мелочью, А что, не надо было?
Сыщик неопределенно пожал плечами.
– Она не говорила вам зачем?
– Куда-то собиралась идти с подругой. Я понимаю – не нужно баловать. Но где девочка еще понимание найдет, как не у бабушки?
– Вы не вспомните, куда именно они хотели идти?
– Ну, куда сейчас ходит молодежь. На танцы, в кафе…
– Вы сказали понимание. Что, у вашей внучки не слишком хорошие отношения с родителями?
Как быстро он задает вопросы. Даже подумать некогда. И о вещах не слишком приятных. Ну, как рассказать о моем отношении к их жизни?
– Их жизнь я не смею обсуждать. Светлане, по-моему, там не очень уютно. Не примите это за стариковское ворчанье.
– В семье что-то произошло?
– В любой семье что-то происходит. Как оценить со стороны? Теперь я к их семье имею мало отношения…
– Простите, она раньше исчезала из дома?
Мне стало неприятно. Незнакомый человек лезет в нашу жизнь. Напористо, бесцеремонно. Не верю я, что со Светой могло случиться страшное. Может, и не стала бы отвечать ему, но желание обезопасить внучку, застраховаться, заставило меня продолжать разговор.
– Исчезать не исчезала. Уходила. Не надолго. Ко мне, к подругам… У нее сложный возраст. А мать думает, что для дочки обеспеченность это все…
– В котором часу она вчера ушла от вас?
– По-моему, в пять. По радио начали радиостанцию «Юность» передавать. У меня трансляция всегда работает. С войны привычка…
