— Вы не понимаете, — женщина достала увеличивающее зеркальце и поднесла к нему кончик шали с дырочкой. — Видите?
Стукнувшись головами, Чучуня и Алиса таращились в зеркало, потом посмотрели друг на друга.
— Что?.. — взволновалась женщина. — Вы разве не видите? Эта дырочка в форме сердца!
— Пойду принесу чаю, Колобок, наверное, уже заварил, — ретировалась Чучуня, бросив Алису.
— Это не сердце, — заметила равнодушно Алиса. — Это голова змеи. Кобры.
— Силы небесные!.. — скомкав шаль, которая почти вся поместилась у нее в руке, женщина посмотрела на Алису с ужасом обреченного человека. — Вы гадаете?
— Я? Нет, но… А вы — гадалка? — догадалась Алиса.
— Да. И эта шаль — моя судьба. На ней вся моя жизнь! И какой-то поганый слюнтяй, называющий себя колдуном, прожег ее головой змеи как раз в месте второго солнцестояния! Я вас прошу, если вы не можете его уничтожить, просто войдите в доверие и соберите для меня немного его волос — их можно снять с расчески, и слюны — можно просто стащить зубную щетку! Это ведь не слишком сложно, а?
Выглянув из комнаты отдыха, Чучуня поймала взгляд Алисы, покрутила пальцем у виска, потом позвала сладким голосом:
— А вот и чай готов!
— Знаете, что мы сделаем, — предложила Алиса, незаметно подмигнув Чучуне. — Мы заштопаем эту дырочку.
— Невозможно, — категорично отказалась женщина, сгорбившись над парящей чашкой. — Чужие нитки на моей шали — невозможно…
— А мы не нитками. Это ваш природный цвет волос? — Алиса тронула рыжую прядку у виска женщины.
— Да, а что? О! — лицо посетительницы озарилось пониманием и восхищением. Потом озарение медленно стекло, его заменило беспокойство. — Ничего не получится. Я никогда с ней не расстаюсь. Я не могу ее оставить.
— И не надо. Я все сделаю при вас.
— Я не могу отдать ее чужому человеку в руки! — обреченно качает головой женщина. — Она изменит вашу судьбу, этого нельзя делать.
— Но хотя бы иголкой я могу касаться шали?! — завелась Алиса.
И вот женщина выдернула у себя несколько волос, сняла сапог, подняла юбку и спустила чулок. Поставив ступню на журнальный столик, она замерла в кресле, откинувшись и артистично закрыв страдающее лицо ухоженной кистью в перстнях. Теперь она была почти вся Укрыта шалью, а прожженный уголок лежал на ее коленке, как на мячике для штопки. Алиса вдела в иглу первый волосок, примерилась, чуть касаясь кончиком Указательного пальца обнаженной кожи в крошечной дырочке, и услышала, как по телу женщины проходит дрожь. Тогда Алиса решилась и уколола коленку кончиком тонкой иглы с заправленной рыжей волосинкой Сладострастный легкий стон.
— Ладно, — сказала Алиса. — Сидите спокойно я кое-что подготовлю, и через две минуты начнем штопать.
— Вы не должны оставить на шали своей слюны! — встрепенулась женщина. — Ни капельки!
— Ну что вы, как можно!..
— И крови! — дернулась она еще раз. — Как же я забыла о крови!
— А вашу кровь можно оставить? — поинтересовалась Алиса.
— Мою можно, а что?
— Ничего, просто вы так дергаетесь…
Алиса вырезала из туалетной бумаги кружок, подложила его на колено под дырочку, и первые стежки по ее кромке, по кругу, захватили и ткань, и бумагу.
Потом на месте дырочки бумага была вырвана, началась штопка. Мама любила штопать, она мастерски подбирала оттенки ниток и, ловко орудуя иглой, иногда пела, а иногда объясняла: “Сначала кладем ровные ряды, вот так: туда-сюда, туда-сюда. Потом проводим нитки перпендикулярно и тоже рядами, как будто плетем циновку, помнишь, Алиска, как мы плели с тобой коврики из камыша? Иголка прячется под одну нитку, она ее боится, а сверху следующей ложится — не боится.
Вот так: боимся — не боимся, боимся — не боимся, подгоняем плотней. Следующий ряд — все наоборот: где боялись, там не боимся, проводим иголку сверху волоска, потом снизу следующего… Знаешь что, я сплету тебе пугалочку из моих волос!
Пугалочка? Это такая малюсенькая циновка из волос, а посередине вышью желтым шелком лисью мордочку. Когда приснится страшный сон или захочешь избавиться от неприятностей, скажешь шепотом пугалочке, и все забудется, как не было… Какая же ты, Алиска неловкая, ну ничего, вспомнишь меня когда-нибудь в разлуке и не заметишь, как заштопаешь носок, и еще сама удивишься, как хорошо получится!”
Пугалочку сжег отчим, как идола пещеры.
Я уколола хозяйку персидской шали три раза. Капельки крови оставили крошечные следы на кружке туалетной бумаги, которую я после штопки осторожно выщипала иголкой.
— Пусть его укусит змея! — после третьего укола женщина не дернулась, а только скривилась. — Три раза!
— Ш-ш-ш…
Кончики волосков хорошо бы закрепить капельками прозрачного клея из пчелиного воска. Стирка, похоже, в этой жизни шали не грозит… Но я даже не решилась предложить такое хозяйке, чтобы не выслушивать всех трагических последствий подобного вмешательства посторонней органики в шаль ее судьбы.
Поэтому я отвела оставшиеся после штопки кончики волосков мелкими стежками вдаль, в стороны от дырочки, потревожив, вероятно, таким образом установившееся прошлое и ожидаемое будущее, и рыжие стежки уходили по синему изношенному шелку в стороны от штопки едва заметным пунктиром моей нечаянной изобретательности.
— Потрясающе, — недоверчиво покачала головой женщина, тронув пальцем яркое плетеное солнышко из ее волос.
— Это называется пугалочка. Больше курильщик вас не обидит.
— Благодарю, — женщина встала и поклонилась, серьезно и церемонно.
— Не за что, — кусаю я губы, чтобы не допустить и намека на улыбку. — Пугалочке можно жаловаться на обидчиков, еще она прогоняет плохие сны.
— Плохих снов не бывает, — удивилась женщина и засомневалась в моем могуществе. — Сны бывают предупреждающие и объясняющие.
— Да, конечно…
— Я хочу заплатить, это очень тонкая работа.
— Ну что вы, — переполошилась я, — это вам спасибо, вы мне о маме напомнили, и вообще…
Хотела добавить, что уже неделю подыхаю от скуки и тоски, но тут внедрилась Чучуня и подала женщине прейскурант.
— Я ничего не понимаю, — посетительница дернула плечиком, — это очень долго читать, сорок восемь пунктов! Скажите лучше сами, сколько я должна.
— Так, минуточку… Это у нас получается “услуга, оказанная по личному желанию кого-либо из персонала в особых случаях”. Вот же, в самом конце.
— Чучуня, послушай, эта моя услуга…
— Не перебивай старших! — строго уставилась Чучуня поверх позолоченной оправы очков. — Поскольку штопка была произведена в помещении прачечной и при помощи производственного инструмента, — она показала на иголку, — это должно быть оформлено как оплачиваемая услуга!
— Послушайте, я устала от вас. У вас жуткая энергетика, просто жуткая!
— схватилась женщина за виски и закрыла глаза. — Этого хватит? — она вынула из сумочки зеленую пятидесятку и положила на стол.
И я, и Чучуня уставились на бумажку, вероятно, с одинаковым изумлением, которое женщина поняла по-своему. Она тут же достала еще одну, такую же.
— Все, я больше не могу здесь находиться! Вы меня вампирите! Извините, если не секрет, сколько вам лет? — поднялась женщина, отошла подальше и, пока натягивала перчатки, осмотрела Чучуню всю.
— Шестьдесят два! — гордо, с вызовом объявила Чучуня.
— Силы небесные, вы умом ребенок, а по судьбе вся в крови! Вся! Как будто вам не меньше ста десяти лет!
— Почему именно ста десяти? — опешила Чучуня.
— Потому что, только если бы вам было около ста десяти, вы смогли бы пробежаться галопом по всем войнам двадцатого столетия и так перепачкаться чужой кровью. Прощайте.
Проходя мимо Колобка, она рукой в перчатке ласково потрепала его по щеке;
— Не волнуйся. Свои следы я заберу с собой! Дождавшись звука захлопывающейся двери, я без сил опустилась в кресло, Колобок присел, разглядывая пол, и тут же встал, довольно улыбаясь, — ничего! А Чучуня трижды повернулась вокруг себя и раз двадцать сплюнула через левое плечо, приговаривая: “Уйди, ведьма, уйди, черт, где ваш нечет, там мой чет!”
— Не бойся, — похлопала она меня после этого по плечу, — ненормальные приходят часто, агрессивных пока не попадалось, а вот ведьма — в первый раз!
В понедельник следователю Лотарову с самого утра по телефону сообщили, что в озере в Сюсюках всплыл труп, по описанию похожий на труп Гадамера Шеллинга, что туда уже отправлена бригада, что вдове позвонили, предложили к вечеру явиться в морг специзолятора для опознания, но она пожелала опознать своего мужа непосредственно в месте обнаружения тела и уже выехала в Сюсюки.
— И что? — Лотаров разгребал папки на своем столе и сортировал результаты экспертиз.
— Да неудобно получилось, — гундосил в трубку незнакомый Лотарову сержант. — Она приедет, а там два тела.
— Почему — два?
