Итак, он отправился следом за дамой. По какой–то непонятной причине она шла пешком, несмотря на поздний час, но это лишь упрощало его задачу. Сначала он подумал, что она живет где–то поблизости, недалеко от бара. Но они все шли и шли, и Ломбард понял, что ошибается. Потом ему пришло в голову: не могла ли она заметить слежку и попытаться нарочно запутать его и сбить со следа? Но он решил, что вряд ли это так. Она не проявляла ни малейших признаков беспокойства. Она шла не спеша, ленивой походкой, явно никуда не торопясь, то и дело останавливаясь, чтобы получше разглядеть темные витрины попадавшихся на пути магазинов или чтобы погладить бродячую кошку. Очевидно, она шла куда глаза глядят, но лишь потому, что ей так хотелось. В конце концов, если бы она желала избавиться от преследования, она могла бы просто остановить такси или подойти к полицейскому и сказать ему пару слов. Несколько раз за это время по дороге встречались полицейские, но она не подошла ни к одному. И ему не оставалось ничего другого, как объяснить ее блуждания тем, что она и сама не знала, куда направляется, и брела наугад. Для бездомной она была слишком хорошо одета, так что он зашел в тупик, пытаясь понять, в чем тут дело.
Она миновала Меситтон и вышла на Пятьдесят седьмую улицу, затем повернула на запад и дошла до Пятой. Она прошла два квартала на север и присела на одну из скамеек, которые квадратом стоят вокруг статуи генерала Шермана. Она просидела так некоторое время, невозмутимо, словно все это происходило в три часа дня. Наконец ей надоело, что каждая третья машина, проезжающая мимо по дороге в парк или из парка, многозначительно притормаживает, поравнявшись с ней. Она поднялась и неторопливо пошла на восток, миновала Сорок девятую улицу и остановилась у витрины художественного салона, внимательно разглядывая все, что там было выставлено. Ломбард тем временем начинал терять терпение.
И вот наконец, когда он уже стал опасаться, что она собирается пешком отправиться через мост Квинсборо на Лонг–Айленд, она вдруг свернула в сторону и зашла в маленький, ужасно грязный отель в самом конце Пятьдесят девятой улицы. Ему удалось заметить, что она расписывается в регистрационной книге. Значит, отель был такой же импровизацией, как и вся ее предыдущая прогулка.
Как только она скрылась из глаз, он зашел следом и, чтобы как можно быстрее узнать, под каким именем она записалась и какой номер получила, тоже попросил комнату. Расписываясь в книге, он прочитал имя на предыдущей строчке: «Фрэнсис Миллер» — и номер комнаты: «214». Ему удалось получить соседний, 216–й, — он забраковал два или три предложенных номера и наконец получил то, что ему было нужно. Отель, казалось, вот–вот рухнет, так что поведение клиента было вполне оправданно.
Он ненадолго поднялся в свой номер, главным образом для того, чтобы понаблюдать из холла за ее дверью и убедиться в том, что она наконец устроилась на ночь и никуда не денется до того времени, как он вернется. На большее он не мог надеяться. Он видел свет через матовое стекло над ее дверью. В этом потрепанном отеле ему не составляло труда слышать все звуки, доносившиеся из ее комнаты, и даже догадываться, что она делает. Вот в стенном шкафу звякнули металлические вешалки–плечики, когда она вешала туда верхнюю одежду. При ней конечно же не было никаких вещей. Он слышал, как, двигаясь по комнате, она что–то напевает себе под нос. Он даже смог разобрать, что именно: «Чика–чика, бум» — песенку, которую она слышала в театре, куда вы ее пригласили в этот вечер. Он слышал, как льется вода, когда она умывалась перед сном. Наконец свет в ее комнате погас, до него донесся скрип пружин, когда она укладывалась на ветхую кровать. В заключительной части своего признания он весьма красочно и во всех подробностях описывает все это. Он, не включая света, пересек свою комнату, выглянул в окно, выходившее на унылый грязный пустырь, и попытался разглядеть что–нибудь в ее комнате. Штора на окне была спущена и лишь немного не доходила до подоконника, но ее кровать стояла так, что, встав на свой подоконник и высунувшись наружу, он мог в темноте разглядеть огонек сигареты, которую она держала на вытянутой в сторону руке. Между их окнами проходила водосточная труба, и на круглую скобу, которой она крепилась к стене, вполне можно было поставить ногу. Он отметил это про себя. Значит, можно проникнуть туда таким путем, если это будет необходимо.
Убедившись, что свидетельница в его руках, Ломбард вышел из отеля. Было уже почти два часа ночи.
Он взял такси и поспешил в бар «Ансельмо». В этот час там было уже довольно пустынно, и ему представлялась прекрасная возможность доверительно побеседовать с барменом и все выяснить, что возможно, если вообще было что выяснять. Дождавшись удобного момента, он заговорил о той женщине, задав совершенно безобидный вопрос типа: «А кто эта дама, которая так одиноко сидела вон в том углу некоторое время назад?» Просто чтобы начать разговор.
Все бармены не прочь поболтать, только спроси, и любой из них выложит все, что знает. Да, она уже заходила сюда около шести часов, ушла вместе с каким–то человеком, потом они вернулись, и, наконец, он ушел, а она осталась.
Несколько ловких вопросов, и Ломбард узнал то, что его интересовало больше всего. Что вы заговорили с ней почти сразу же, как пришли туда, и что было это в самом начале седьмого. Другими словами, его худшие опасения подтвердились. Она не просто могла бы косвенным образом подтвердить вашу невиновность, она обеспечивала вам абсолютное, не подлежащее сомнению алиби. Он должен был что–то предпринять. И немедленно.
Берджесс вдруг прервал свой рассказ и спросил:
— Я не надоел вам со всеми этими подробностями?
— Речь шла о моей жизни, — сухо заметил Хендерсон.
— Он не стал откладывать дело в долгий ящик, а приступил немедленно, на глазах у немногих посетителей, засидевшихся в баре. Этот бармен был из тех, кого легко подкупить, во всяком случае, слыл таковым; Ломбард видел, что плод созрел и был готов упасть прямо в руки. Несколько осторожных намеков, и дело было сделано; они ударили по рукам. «Сколько бы вы хотели за то, чтобы забыть, что вы видели, как этот парень познакомился здесь с женщиной? Вам не надо забывать его, забудьте только ее». Бармен заявил, что его устроила бы вполне скромная сумма. «Даже если окажется, что делом интересуется полиция?» При этих словах бармен заколебался. Но Ломбард разрешил его сомнения, предложив сумму, которая раз в пятьдесят превышала его самые смелые ожидания. Он дал бармену тысячу долларов наличными. У него была при себе толстая пачка денег, задаток, который он собирался использовать для обустройства в Южной Америке. Это обеспечило успех дела, бармен конечно же согласился. Правда, его убедили не только деньги. Ломбард подкрепил свою просьбу парой угроз, произнесенных тихим голосом, но так, что от них кровь стыла в жилах. Вполне вероятно, что угрозы не были пустыми, он не шутил, и его собеседник чувствовал это.
И бармен стоял на своем до конца, даже после того, как ему стали известны все факты; ни мы, ни кто другой не смогли ничего с ним поделать, из него было не вытянуть ни слова. И несомненно, не только тысяча долларов была тому причиной. Он был крепко напуган, как и все остальные. Вы видели, до чего это в конце концов довело Клиффа Милберна. В этом Ломбарде есть что–то зловещее. Это человек без малейшего чувства юмора. Всю жизнь он был слишком близок к природе.
Обработав бармена, он отправился дальше, снова повторив весь путь, который вы проделали несколько часов назад. Не стоит утомлять вас подробностями этой кампании. И театр и ресторан, конечно, к тому времени были уже закрыты, но ему удалось узнать, где находятся нужные ему люди, и отыскать их. Ему даже пришлось быстро съездить в Форсет–Хиллз и обратно, чтобы вытащить одного из них из постели. К четырем часам он закончил свою работу. Он нашел еще троих, чьим молчанием ему необходимо было заручиться: водителя такси Элпа, метрдотеля из «Мезон Бланш» и кассира из «Казино». Он дал им разные суммы. Таксист должен был просто отрицать, что видел ее, метрдотель должен был дать указание обслуживающему столик официанту, который, кстати, полностью зависел от него, и проследить, чтобы тот не подвел. Менеджера из «Казино» он наградил так щедро, что практически сделал своим союзником. Именно от него Ломбард узнал, что один из музыкантов оркестра хвастал направо и налево, какое впечатление он произвел на ту самую женщину, — это он крепко вбил себе в голову, — и именно менеджер посоветовал Ломбарду поговорить и с ним тоже. Ломбарду удалось добраться до него только на следующий день после убийства, но ему опять повезло, мы совершенно упустили из виду этого парня, так что задержка не принесла никакого вреда.
Итак, за час до рассвета он сделал все, что хотел. Он заставил ее исчезнуть, насколько это было возможно. Теперь ему оставалось только позаботиться о ней самой. Он вернулся туда, где оставил ее, чтобы выполнить эту часть работы. Как он сейчас сам признает, он уже принял решение. Он не собирался покупать ее молчание, он собирался получить его более верным способом — убить. Тогда ни одно звено в его цепи не порвется. Любой из подкупленных может не сдержать обещания, но никаких доказательств не останется.
