Юрасов ей верил, но его интересовало другое.
– Когда вы нашли ежедневник у себя дома?
– Восемнадцатого. Восемнадцатого июня, – уверенно ответила она, открыв начало своих записей. – Вот у меня здесь написано: купить сметаны, картошки, масла… Как только он появился, я сразу стала пользоваться. А чего добру зря пропадать?
– И то верно. А вы не помните, ваш сын накануне был дома?
– В субботу-то? А что, Витя что-нибудь натворил? Он у меня смирный, не пьет, не курит, с дурными компаниями не водится, на скрипке играет. И вообще теперь у него бизнес. Так что некогда моему Вите безобразничать. Это те, что целыми днями во дворе околачиваются да в подъездах водку пьют, набедокурить могут.
– Что у него за бизнес?
– Не знаю, он не рассказывал. Но прибыльный. Телевизор новый купил – молодец он у меня, умный мальчик. А бизнес времени требует, поэтому и вертится он как белочка в колесике, даже поесть некогда. В субботу Витя как раз по делу ушел. А как же иначе заработать? По выходным приходится трудиться. Раньше он все на курсы ходил, самосовершенствовался, а теперь вот пожинает плоды. Ну да, я ему раньше деньги давала. А как не дать, если сын родной и не на что-нибудь, а на учебу? Ленка, дочка младшая, все ругалась, говорила: мама, что ты деньги на ветер бросаешь? На курсы – это не на ветер, а на развитие личности. Кто же еще позаботится о развитии сына, как не мать? Поэтому я готова себе во всем отказывать, лишь бы учился.
– Вы сказали, что Виктор на курсы ходил. Теперь не ходит?
– Теперь у него бизнес. Работает он, значит. Последний раз сходил семнадцатого, и все, отучился.
– Я заметил, что у вашего сына очень выражена индивидуальность. Одевается он не как все. Это он всегда так ходит, и на бизнес тоже?
– У Вити тонкий художественный вкус. Он сам шьет себе вещи, – гордо ответила Евгения Михайловна. – Одевается в свое всегда. Витя пока мало чего сшил: галстук, штаны и смокинг. Смокинг у него для свободного стиля. Как Витя говорит, смокинг придает легкую богемную небрежность. А если куда по делу надо сходить, то он надевает рубашку и штаны. Шляпу любит носить, к ней надевает перчатки и, конечно же, галстук.
Илья Сергеевич смотрел на сидящее в его кабинете чудо природы и поражался, что такое вообще бывает. За свою бытность следователем Тихомиров повидал многое, но все равно Виктор Ивлев вызывал у него гамму разнообразных чувств. Один его вид – смокинг в горошек и криво скроенный галстук в сочетании с длиннющими патлами – наводил на мысль, что у молодого человека непорядок с головой, но это тот случай, когда «сумасшествия нет – просто дурак».
На «деловом костюме» Ивлева были обнаружены микрочастицы стекла от вазы, которой была убита Оксана, и поэтому отпираться смысла не было. Виктор не отпирался. Он молчал с выражением собственной правоты на небритом лице. Между тем Илья Сергеевич продолжал излагать факты и обрисовывать перспективы ближайшего будущего своего подопечного. Следователь не сомневался, что скоро Ивлев не выдержит, и не ошибся.
– Можно, я позвоню маме? – плаксиво промямлил Виктор. Мать была его надеждой. Она всегда вытаскивала его из сложных ситуаций, оберегала, от армии защитила – не дала забрать. Вот и теперь защитит.
– Можно. Но потом. А сейчас вы расскажите, как убили Оксану.
Она была богиней. Настоящей. И не важно, что имя у нее было самым обыкновенным – Оксана, и внешность простая. В ней было то, чего Виктор не встречал ни у кого – умение видеть незаурядное и ценить его. Это Оксана разглядела в нем яркий талант и глубокую, ранимую душу. Она всегда его выделяла среди других, подчеркивала его значимость, восхищалась. Мать тоже им восхищалась. Но мать не считается. Она примитивная, ограниченная, способная только ходить на свою унылую работу, варить борщи и убирать.
Оксана всегда ставила ему оценки, и всегда «отлично»: «как точно ты все подмечаешь», «изящный юмор», «просто молодчина!», «шикарный галстук», «с тобой очень интересно поговорить». И тогда Виктор расцветал. Его выделили, он особенный! Он уже не мог прожить без ее оценок. А когда она почему-то не ставила ему «отлично», нет, не «двойку», а просто ничего не ставила, он чувствовал себя обделенным вниманием и старался в следующий раз обязательно его заслужить. Умными суждениями, прилежанием, юмором, прической – чем угодно.
В тот день Вивальди должен был прийти к Оксане в два часа, но рейсовый автобус, который курсировал до Енотаевскоей улицы, появился на остановке сразу и довез его быстро. Ивлев решил не ждать назначенного времени и отправился к Прохоренко.
На лестничной площадке он слышал, как перед его носом хлопнула входная дверь – вошла Настя, но Ивлев ее не увидел. Дверь была незаперта. Поколебавшись, стоит ли заходить, или для приличия сначала позвонить, он выбрал первое. Осторожно, как бы извиняясь за вторжение, он толкнул дверь. Войдя внутрь, Виктор сразу услышал женские голоса. По всей видимости, дамы ссорились. Он сообразил, что в такой ситуации лучше не встревать, и застыл в темноте коридора, ожидая перемирия.
Гостья Оксаны называла ее шарлатанкой и требовала вернуть деньги ее сестре. В том, что так называли наставницу, не было ничего нового. От невежд никуда не деться. Его Ленка тоже считает курсы самосовершенствования зеленой мутью, но она на курсах никогда не была, поэтому ничего не понимает. Эту девицу он тут раньше тоже не видел. В дверной проем Ивлев разглядел правильный Настин профиль. Из-под резинки выбилась прядь и закрывала правый глаз, на носу блестели очки. Она была взволнована, и это чувствовалось по ее голосу.
– Как ты можешь такое говорить?
– А чего мне стесняться? Говорю, как есть. Меня воротит от этого узколобого сброда, который я терплю в своем доме. Я их всех ненавижу за то, что вынуждена с ними разговаривать, улыбаться им, даже иногда прикасаться. Для удержания контакта нужны прикосновения. После них так и хочется тут же вымыть руки, чтобы не заразиться тупостью и серостью.
Виктор слушал и тихо зверел. До него дошло истинное положение вещей. Оксану раздражали «тупые рожи, которые приходят на семинары и заглядывают в рот». Как выяснилось, она не была никаким психологом, и те, кто называл ее шарлатанкой, были правы. Вся ее деятельность не более, чем способ выколачивания денег, на который велись конченые идиоты. Не скупясь на эпитеты, Оксана охарактеризовала каждого слушателя. Кругом одни тупицы, дауны, маразматики, дебилы. Его она обидно назвала инфантильным придурком.
– Этот невменяшка на самом деле думает, что я могу считать его умным и интересным. Да у него диагноз на лбу написан! Один его прикид чего стоит – смокинг из ситца с жеваным галстуком! Чтобы такое на себя надеть, надо быть не просто убогим уродом, а убогим уродом в кубе…
Оксана не договорила. Ее содержательную речь прервала хрустальная ваза, разбившаяся об ее голову.
Виктор не думал ее убивать. В тот момент он вообще ни о чем не думал. Он хотел, чтобы Оксана заткнулась, чтобы не слышать ее противного голоса. То, что дело плохо, Вивальди понял по кровавым образованиям на голове наставницы. Он с удивлением обнаружил, что не только Оксана лишилась чувств, но и ее гостья тоже лежит на полу.
Виктор в панике рванул к выходу, но по дороге подумал, что нужно забрать деньги, которые он добровольно отдавал Оксане на протяжении нескольких месяцев. Где стоило их искать, очевидно – в кабинете. Он располагался на юго-западе квартиры (зона процветания по фэн-шуй). На полке стояла фарфоровая жаба – символ достатка. Под ней, как и предписывал фэн-шуй, для привлечения богатства лежали деньги, но мало, всего пара сотен. Виктор послал фэн-шуй к черту и подключил логику, которая ему подсказывала, что деньги, скорее всего, хранятся среди белья в платяном шкафу. Бродить по квартире в поисках шкафа некогда, нужно скорее убираться. На глаза попалась Оксанина сумка. В ней он нашел кошелек с крупной суммой денег. Виктор переложил деньги в карман, про себя отметив, что не ворует, а всего лишь забирает свое. Уходя, он осторожно заглянул в гостиную.
– Как же так! Я не хотела! – услышал он отчаянный крик.
Девушка сидела спиной к двери, склонившись над телом Оксаны.
Скорее чутьем, чем сознанием Вивальди определил, что гостья его не видела и считает убийцей себя. Тихо, как мышь, он прокрался к входной двери, бесшумно открыл ее, обернулся и в узкой полоске света увидел на тумбочке в прихожей синий ежедневник.
Дома переведя дух, Ивлев листал исписанные Оксаной страницы. Она записывала туда текущие дела вроде похода к косметологу или на маникюр. Там же были пометки о визитах слушателей. На последней исписанной странице Вивальди обнаружил свое имя. Он варварски выдрал страницу, разорвал ее на кусочки и отправил в мусорное ведро вместе с ежедневником.
Специально выходить на улицу ради того, чтобы опустить ежедневник в контейнер, он не стал. Все равно мать скоро собиралась пойти в магазин и заодно вынести мусор на помойку.
