— Точно неизвестно, но предположительно на балу у французского посла в начале февраля…
— Генерал, это вы специально придумываете все про балы! — зло бросила Мария Федоровна Черевину.
— Как вам угодно, Ваше Величество… — покорно склонил тот трясущуюся голову. — Но я не могу исключить, что покушение не произойдет завтра, когда вы поедете в Зимний, на прием дипломатического корпуса. Мало вероятно, что кто-нибудь решится именно в этот момент произвести покушение, но я отдал распоряжения Ширинкину усилить охрану, чтобы исключить всякую подобную возможность.
— Интересно, не поэтому ли Алексей задержался у Вильгельма? Прежде он собирался проводить день своего рождения в Петербурге. А Владимир всегда с Алексеем были заодно… Что же мне завтра делать?
— Урядник Стопроценко из конвоя предложил казаков переодеть и на приеме их через одного с дипломатами поставить.
— Вы, генерал, уже и с утра пьете! — сказала Мария Федоровна.
— Вот ей же ей, не пил! — перекрестился Черевин.
— А ну-ка, дыхните! — велел император генералу. — Не пил он, Минни… Только как же это, Черевин, выйдет: смеху на всю Европу!
— Никто не заметит, Ваше Величество!
— Да вы бы еще атаманцев с их рябыми рожами переодели!
— Поляков из дворцовой охраны переоденем. Ширинкину так даже легче вас охранять будет, если во время беседы с дипломатами его агенты будут рядом с вами в Георгиевском зале.
— «Натуралистов» выдать за дипломатов?
— А что тут такого? Никто их не знает. Сейчас в лидвалевскую мастерскую пошлем, чтобы к завтрашнему утру было готово десять — нет, пятнадцать мундиров. Можно еще напоить всех представляющихся перед приемом, чтобы их на приеме поддерживало по два человека…
— Да вы сами пьяны, как попугай! — воскликнула императрица. — Вас самого надо поддерживать! Опять началось! Вам, Черевин, одни воды пора уже пить! «Что»! «Что»! Кто этим летом, когда мы в Ливадию ехали, хотел Государю и детям особый железный штюк под платье на спине пришить на случай обрушения крыши вагона?! А если ты, Александр, вместе с Черевиным завтра все это устроите, и выставитесь на позор всему миру, то клянусь, я заставлю тебя танцевать и на Николаевском, и на Концертном, и на Эрмитажном, и на Аничковских балах. И ты будешь танцевать все время, и попробуй только удалиться к себе в кабинет к картам! И вальсы будешь танцевать, и мазурки, и котильон!
— Знаете, Черевин, пусть уж лучше меня убьют. А вы сегодня вечером, как в Аничков переедем, заходите ко мне в кабинет, мы что-нибудь придумаем…
***
На этот раз поездка на Шпалерную не обещала Артемию Ивановичу никаких удовольствий. Фаберовский строго-настрого запретил ему заходить к кухмистеру — весь город знал, что сегодня Государь выезжает из Гатчины на зимний сезон в Петербург, и потому начальник царской охраны и главный его помощник не могли без дела шататься по будущим родственникам. Артемию Ивановичу надлежало съездить в трактир на углу с Гагаринской, где, по словам Лукича, обедали мастеровые из посольства, и попытаться выяснить, не производится ли там каких-нибудь подозрительных действий. Сам Фаберовский по настоянию Луизы отправился на перевязку в лазарет Лютеранской церкви на Малой Конюшенной.
Эзелев трактир был чистым, солидным заведением, с музыкальной машиной, мягкими диванами и бильярдом. Прямо от входа Артемий Иванович оглядел залу, высмотрел стол, за которым степенно закусывали сразу четверо хорошо одетых мастеровых, и подсев, сказал:
— С праздничком, господа. Год пакостный был, но холеру мы все-таки скрутили. Бог даст — на следующий год минует нас эта напасть.
— А вы что же — из фельдшеров? — спросил плешивый мастеровой, сидевший немного наособь.
— Дезинфектор я. До сих пор карболкой воняю.
— Это точно, — согласился плешивый. — Несет от тебя — не приведи Бог. А чем же ты, господин хороший, сейчас занимаешься, коли холера ушла?
— Да вот, сижу без работы. Намедни в доме Балашовой нужник взбунтовался, мы его с напарником усмиряли — вот и вся работа за месяц. Как раз ходил с управляющего деньги получать, вот решил приговорить баночку. Эй, услужающий! Пару чая мне, скляночку и бутылку пива на запивку. А как у вас, православные?
— Работа-то у нас есть, грех жаловаться, Бухман нас по просьбе великого князя французам отрядил, — сказал плешивый. — Сейчас как раз в белой зале ложу для оркестра строим. Красота будет — чисто райские кущи!
— Так ты тут в посольстве работаешь, что ли?
— Да мы все там работаем. Егорыч вон маляром, Максимыч медником, а я столярничаю. А это, виноват, не знаю, кто будет, не из наших.
— Сапожник я здешний, Коврижкин. Горе мы тут запиваем. Такая напасть на нас наскочила, что не приведи Бог! Про беса во дворе дома княгини Гагариной слыхали? Так это мой бес и есть. Пошел я поутру сюда в женское патриотическое общество туфлю чиненую относить, так этот дух нечистый на бабу мою опять напал, когда она за бельем на чердак залезла! Ведь говорил же: не ходи туда, так нет, как медом ей там намазано! И такой на этот раз неистовый был, сорочку ей порвал и даже крест нательный ей изжевал. Насилу отбилась, без задних ног пришла. Сейчас спит, так я мигом сюда.
— Подумаешь — нечистый дух! — воскликнул плешивый столяр. — У меня у самого жена вроде нечистого духа. Вот послушай: собирались мы эти святки в деревню к моей родне, так не поехали. О тот год одолжились мы 30 рублями у двоюродного свояка, сейчас отдавать нужно, а она, вишь, к Рождеству «фонарь волшебный» купила. Так она у меня швея, но без работы, делать ей нечего, картинок вместо семечек накупила и днями негров в Ниле глазеет. Тьфу, срамота одна! А керосину фонарь этот жрет за раз — как мы за месяц. А тут целую коробку аглицких картинок купила. Это, говорит, представление пьесы «Омлет Мудацкий».
— Вот бесстыжая рожа! — сказал сапожник. — Ремнем ее учить надо!
— Да я у казаков даже плеточку просил — поучить, а мне один ихний чернобородый говорит: «Ты, мужик, приводи свою бабу к нам на недельку. Как шелковая станет.» А ты свою чем учишь?
— Когда как: когда словесно, а когда и ручно. Не молотком же ее лупить. Дашь раза — и душа вон. А сейчас еще это бес навязался. Мало того, что бабу изводит, вся аж иссохла, так еще и все грибы на чердаке объел.
— А моя не сохнет, — сказал плешивый. — Такую жопу отъела, что на юбку ей теперь на полтора аршина ткани больше уходит!
— Да это ж разве жопа! — вмешался Артемий Иванович. — Мне батюшка нанимал в отрочестве учительницу французского, вот у нее жопа была — так это жопа. Батюшка однажды даже сказал ей: «У вас, мамзель Сесиль, не постерьёр, а просто алтарь Отечества какой-то! На такой алтарь молиться нужно».
Все сидевшие за столом машинально перекрестились.
— Мой дядя Поросятьев, овдовев, во француженку эту влюбился без памяти, да только пришлось ему на этот алтарь свой живот положить, через любовь свою жизни лишиться.
Все снова перекрестились.
— Видал я в посольстве француженок — ничего в них такого капитального нету, — сказал плешивый. — Не задницы, а гузки куриные, с кулачок.
— А такого чернявого, с усиками, вы в посольстве не видали? — спросил у него сапожник.
— Да там, мил человек, почти все посольство с усиками! — ответил тот.
— Так вот я ему на Успение каблук прибил, по сю пору денег получить не могу. Вы, когда его встретите, скажите, что он Коврижкину пятиалтынный должен.
— А там, в посольстве работники какие временно не нужны? — спросил Артемий Иванович.
— А что ты можешь, кроме как товар карболкой портить? — спросил столяр.
Артемий Иванович раскрыл было рот, но тут на его плечо опустилась тяжелая волосатая лапа трактирщика.
— Ты вот что, который ежели дезинфектор — ступай за мной!
Двое половых подхватили Артемия Ивановича под руки и поволокли вслед за хозяином, который направился в сени, на ходу поддергивая повыше рукава. Спустя три минуты половые вернулись, торжественно неся на руках Артемия Ивановича, и бережно посадили его на прежнее место. Трактирщик, растерянно пряча от любопытных взглядов побагровевшее лицо, распорядился прислать ему и всей честной компании за счет заведения чего пожелают.
— Я все могу, — как ни в чем не бывая продолжил разговор Артемий Иванович.
— Ты что ему сказал? — подивился плешивый. — Меня один раз так выкинули отсюда, что я кубарем до самой набережной кувыркался.
— Сказал ему, что я сейчас без работы, — махнул рукой Артемий Иванович. — Так работки-то какой не найдется в посольстве?
— Ну, не знаю… — развел руками плешивый. — Разве чернорабочим к Варакуте. Он сейчас вот под гостиными трубомедницкие работы завершил, теперь грот с фонтаном будет внизу у парадной лестницы делать. Да еще электричество взялся проводить. Электротехников да медников он с завода гоняет, а чтобы трубы там подтащить, мусор вынести — такие работники вроде ему нужны. Приходи второго, я тебя с ним познакомлю.
