Крик «Высшая справедливость» вывел Людмилу Якимову из сомнамбулического состояния. За сегодняшнее утро она слишком часто слышала эти два слова. И больше всего слышала от человека, в одночасье превратившего ее жизнь в клубок горя, унижения и боли.
Ее взгляд наткнулся на ружье в руках у рыболова с перебинтованным лицом, который сидел рядом на скамейке. Точно с таким же ружьем любил охотиться ее теперь покойный муж. В свое время Николай и ее научил обращаться с пятизарядкой-автоматом.
Людмила поднялась на ноги, молча вырвала ружье из рук Владимирского и, не придав значения тому, что халат соскочил с плеч и она осталась совершенно голой.
Крики оборвал выстрел, и Людмила увидела схватившегося за бок человека, в котором узнала приятеля Лещевского. Раненый начал падать, его подхватил под мышки другой, тоже знакомый ей рыболов.
– Высшая справедливость! – вновь резанул слух голос. Теперь этот ненавистный лозунг выкрикнул вээсовец, прицелившийся в безоружных.
Не раздумывая, Людмила выстрелила в него, словно заправский ковбой – от бедра. Гладкостволка, заряженная дробью, очень эффективна в ближнем бою. Снайпер тоже схватился за бок, но поддержать его было некому, и он упал. И тут же потянулся к выпавшему карабину. Дожидаться, что он до него дотянется, Людмила не стала, – второй заряд дроби угодил точно в волчью маску.
Третий выстрел она собиралась сделать по зарешеченному окну, из-за которого кричали теперь что-то нечленораздельное. Но пустую гильзу заклинило в затворной раме, а вытащить ее Людмила не успела, в ружье вцепился оказавшийся рядом мужчина. Она яростно стала вырывать его, но куда там!
– Не надо, – попросил Клюев, твердо удерживая ружье. – Я капитан милиции. Ты спасла нас всех, убив одного их них. А другие никуда не денутся. Прошу тебя, поверь мне…
Она поверила, но руки опустила, только когда совсем обессилела. И зарыдала, уткнувшись лицом в грудь милиционеру. Ноги ее стали ватными, и Клюев подхватил Людмилу за плечи, еще не зная, что его ладонь окрасилась кровью, вытекающей из резаных ран в виде буквы «В».
* * *
Акимов бережно опустил друга на подстеленную кем-то куртку. Марат старался терпеть, но стон все равно прорывался сквозь сжатые зубы. На его светлой футболке пониже сердца расширялось темно-красное пятно, которое он, словно стесняясь, старался прикрыть дрожащими пальцами.
– Сейчас, Марат, сейчас, мы тебя подлатаем, – говорил Игорь, поддерживая его голову правой рукой, в которой все еще была судейская ракетница. – Не напрасно же наша команда «Доктор Ливси» называется. Вон и земелю твоего залатали, и Вовика, и капитана нашего, Лещевского…
– Отдай-ка, Иваныч, ее своему капитану. – Игорь сначала не понял, о чем просит Лещевский, до такой степени удивился, каким образом Эдик, весь израненный, оказался рядом. Разве что кто-то дотащил сюда Эдика на руках, или он сам дополз из последних сил! Тем не менее Лещевский стоял на коленях и протягивал к нему руку, ладонь которой обматывал успевший покраснеть бинт.
– Дай ракетницу, – глядя Игорю в глаза, потребовал тот.
– Отдай ему, – вдруг прошептал Марат, – отдай…
Игорь высвободил руку из-под головы умирающего друга и протянул ракетницу Эдику.
Лещевский молча взял ее и взвел курок, чтобы убедиться, на месте ли патрон. Затем так же молча, оперся левой рукой на плечо Игоря и поднялся на ноги. Красные от крови бинты обматывали его ступни, но если Лещевский и чувствовал боль, то, казалось, не обращал на нее внимания.
Он все делал медленно. Медленно развернулся, покачиваясь, медленно сделал три шага вперед, остановился и расставил ноги на ширину плеч, затем медленно поднял ракетницу. И эта его медлительность заставила всех, кто был вокруг, замереть, словно их загипнотизировали. И замолчать в ожидании, догадываясь, что он сделает дальше.
Тишину нарушил крик:
– Высшая с…
Хлопок выстрела оборвал этот крик. Шипящая фосфорно-красная ракета, предназначенная для обозначения сигнала «финиш», вырвалась из ракетницы и, чуть вильнув, устремилась в сторону окна гостиницы, из-за решеток которого потрясали воздух две руки, сжатые в кулаки.
Все могло бы закончиться по-другому. Александру Волохову, предводителю организации с громким названием «Высшая справедливость» достаточно было подставить под летящую ракету ладонь, и он отделался бы ожогом.
Но господин Волохов, всегда требовавший от своих соратников, чтобы его величали полковником, отдернул руки, и присел, вжав голову в плечи. Искрящаяся ракета влетела между решеток в помещение, ударилась в дверь, запертую с внешней стороны на засов, и упала на залитый бензином пол.
– Вот вам высшая справедливость, – сказал Эдуард Лещевский.
* * *
Собравшиеся кучкой рыболовы, молча смотрели на полыхающую гостиницу. Тушить пожар никто не думал. Ни теперь, ни в самом начале, когда из зарешеченного окна кабинета раздавались истошные крики о помощи.
Старая, построенная из дерева гостиница, вспыхнула факелом, сгореть обещала быстро, и очень хорошо, что не было ветра, который мог перекинуть пламя на соседние строения.
Капитан милиции Юрий Борисович Клюев не то чтобы ненавидел пожары, а как бы считал каждый пожар своим личным врагом. Может быть потому, что когда-то в детстве, подкладывая дровишки в печку деревенского дома, очень сильно, до волдырей, обжегся выпавшим из огня и словно приклеившимся к его руке горящим куском березовой коры. С тех пор, если где-то начинался пожар, он всегда, ни секунды не раздумывая, первым бросался его тушить. Ему доводилось тушить бани и автомобили, горящий вагон и подожженный горе-туристами весенний лес… Он не раз задавался вопросом, почему стал милиционером, а не пожарным. Но сейчас тушить пожар Клюев не собирался. Зачем?
Зато кое-что другое сделать было необходимо.
– Оказывается, ты еще и неплохой стрелок, – сказал он Лещевскому, забирая у него ракетницу.
Сильно пахнущую порохом гильзу Клюев положил в карман своей ветровки. Ракетницу бросил в сумку, в которую складывал оружие. Затем, обращаясь к Лещевскому, но повысив голос так, чтобы его слышали все, сказал:
– А фиг его знает, почему пожар начался!? Наверное, кто-нибудь из этих уродов закурить решил, забыв, что сам же всю гостиницу бензином залил!
* * *
Клев давно закончился, но Саша Старых по прозвищу Анжела Дэвис делал заброс за забросом в надежде почувствовать хотя бы еще одну поклевочку, поймать хотя бы еще одного окуня. Он не знал, сколько времени прошло после старта и сколько осталось до финиша. После того как туман окончательно рассеялся и в пределах видимости появились другие спортсмены, Дэвис мог ориентироваться по ним, и поплыть на базу, когда в ту сторону двинутся другие лодки. Ветра не было, а значит, до базы он, как гондольер, догребет и с одним веслом. А если и опоздает – не беда. Второе-то весло сломалось не по его вине. Покажет судьям обломок, они наверняка в месте поломки какой-нибудь гнилой сучок обнаружат, а это – уважительная причина…
Саша Старых не обращал внимания на слишком часто гремевшие вокруг выстрелы. Никак не отреагировал и на странные манипуляции судейского катера, который совсем недалеко от его лодки почему-то врезался в берег. Ему не было дела и до того, что где-то там, в районе рыболовной базы, в не омраченное облаками небо поднялся столб черного дыма. И ему было абсолютно все равно, с какой стати тишину волжских просторов вдруг нарушили звуки милицейских сирен.
Рыбалка продолжалась…
Часть четвертая
Хозяйки «Рыболовного эдема»
…Размеренные взмахи весел заставляли лодку плавно, без заметных рывков скользить по спокойной поверхности озера. Ветер, чуть раньше напоминавший о себе лишь легкими дуновениями, теперь совсем стих, и на воде сразу во многих местах можно было видеть расходящиеся круги от всплесков играющей мелкой рыбешки. Иногда рыбы покрупнее выпрыгивали из воды и плюхались обратно, и тогда круги получались двойными и неровными.
Девушка лет семнадцати, держа в руках спиннинг, вполоборота сидела на корме большой трехместной лодки и внимательно смотрела на согнувшуюся вершинку удилища и тянувшуюся в воду леску. По напряжению на лице было ясно, что в любую долю секунды девушка готова сделать подсечку и поймать клюнувшую рыбину. Она была в белых кроссовках, спортивном сине-зеленом костюме и такой же бейсболке, из-под которой выбивались пышные рыжие волосы. Второй спиннинг, вершинка которого также плавно сгибалась и разгибалась в такт движению лодки, был вставлен в специальное крепление на борту.
Еще одна рыжеволосая девушка, очень похожая на рыбачку, но года на два моложе, по-турецки восседала на носу лодки. Короткая юбка почти не прикрывала ее загорелые ноги, но девушка особо об этом и не заботилась. Все ее внимание занимал сидевший к ней спиной и работавший веслами широкоплечий мужчина. Девушка годилась ему в дочери, но смотрела на него скорее как на любовника. Казалось, она готова вот-вот прикоснуться к его мускулистым рукам, погладить его спину, но удерживает ее от этого только присутствие в лодке девушки со спиннингом.
