class="p1">— Нет, еще две девочки с другого курса.
— Понятно. Ну, лети, Перепелкина, пока тебя не поймали.
Она была уже у выхода, когда. Ледников ее окликнул:
— Перепелкина!
— Что? — с готовностью обернулась она.
Судя по ее виду, она надеялась, что он ее остановит.
— Тебя дома есть, кому пороть?
— В смысле? — недоуменно захлопала она ресницами.
— В смысле выпороть тебя надо. Ремнем.
Она только засмеялась и пропала. А он остался один со своими мыслями. Вот так это бывает — ты ищешь ответ, который тебе лучше не знать. Ледников вспомнил отца Даши, который готов был на все, чтобы узнать, что произошло с дочерью. А ведь ее исчезновение наверняка связано с тем, чем она занималась. И зачем ее отцу знать такое?
Клара Александровна Рудова числилась секретарем проректора по международным связям Юнчика. Собственно, Юнчик и привел ее в институт, они и раньше работали вместе. Это была замкнутая, неразговорчивая женщина лет пятидесяти. В институте ее не то чтобы не любили, а скорее, просто не считали своей. Ее замкнутость и отъединенность от других многие объясняли тем, что муж Рудовой, как выяснилось, страдал странным недугом — он не мог общаться с людьми. Всякая необходимость вступить хоть в какой-то контакт с другим человеком вызывала в нем приступы тоски и была ему просто не по силам. Он не мог заставить себя даже обратиться к продавцу в магазине. Из дома он не выходил неделями. Боялся ли он людей или презирал — понять было невозможно. Жена была единственным и последним человеком, с которым он мог разговаривать.
Представить себе Рудову в роли руководителя преступной группы, которая не только втягивала студенток в занятия проституцией, но и занималась похищениями, ликвидацией строптивых, в том числе и за границей, было затруднительно. Она могла быть только посредником, например, передавала адреса, по которым надо было ехать, расплачивалась и так далее. Судя по тому, что рассказала Перепелкина, раньше Рудова делала это через Дашу Трубич, и лишь после ее исчезновения стала напрямую выходить на девушек. Как поведала Перепелкина, старалась обходиться вообще без слов, — просто вручала конверт с деньгами, адресом и именем клиента.
Значит, есть кто-то, чьи распоряжения она выполняет, кто весь этот бизнес организовал и контролировал.
Он дождался, когда Рудова вышла из института, и какое-то время шел следом за ней. У небольшого сквера догнал, взял под руку. Негромко, но повелительно сказал:
— Клара Александровна, нам надо поговорить. Присядем.
Она послушно села на скамейку и лишь потом нервно спросила:
— А в чем, собственно, дело? Что случилось?
— Клара Александровна, выслушайте меня внимательно. Несколько студенток нашего института оказывают различного рода услуги солидным клиентам. В том числе, интимного свойства. Связь идет через вас. Вы передаете студенткам адреса и деньги…
— Послушайте!
— Нет, это вы послушайте. До исчезновения Даши Трубич вы делали это через нее. Я не собираюсь вам читать мораль. Мне нужно знать, чьи распоряжения вы выполняете. Если вы расскажете об этом честно, я не буду выпячивать вашу роль в этом деле. У вас будет время обдумать свое положение, принять какие-то меры. Вы даже можете уничтожить всю вашу бухгалтерию и списки студенток, если они у вас на руках. Эти списки меня не интересуют. Я не собираюсь портить жизнь молодым дурочкам, которые решили подзаработать, торгуя собой. Мне нужны другие — те, кто втянул их, те, кто расправлялся с непослушными.
Рудова какое-то время молчала, глядя невидящими глазами прямо перед собой. Наконец, довольно спокойно сказала:
— Я так и знала, что когда-нибудь все выплывет наружу. Я говорила ему, что надо заканчивать.
— Кому?
— Юнчику.
— Значит — Юнчик? А кто еще?
— Не знаю, молодой человек, не знаю. Я действительно была только передаточным звеном. А с кем он еще вел дела — понятия не имею. Да и не хочу я ничего знать. Я могу идти? Или…
— Можете, конечно. Только не надо ему сообщать о нашем разговоре. Пусть все идет так, как и шло.
— Мне все равно.
Рудова пошла в сторону метро, а он смотрел ей вслед. Вдруг она остановилась, резко развернулась и подошла к Ледникову. Но садиться не стала:
— Я бы только хотела, чтобы вы знали одну вещь. Про бедных девочек. Их никто не принуждал. Понимаете. Их никто не заставлял, им не выкручивали руки, не угрожали… Они хотели этого сами.
Похоже, она давно хотела выложить все это кому-нибудь.
— Одним деньги были нужны, другим приключений хотелось, красивой жизни… Они что, не знали, что так называемые эскортуслуги зачастую оборачиваются проституцией? Знали. Им это нравилось. К Даше Трубич очередь стояла, умоляли взять в дело. Если бы все было иначе, Юнчик давно бы лавочку прикрыл. Но они все шли и шли.
— И вам их было не жаль?
— Мне? Их?.. Вы же их видели.
Рудова вдруг осеклась, словно задохнувшись, махнула рукой и медленно пошла прочь.
«Ничто нас в жизни не сможет вышибить из седла. Такая поговорка у майора была…» Эти слова из давнего советского стихотворения как нельзя лучше подходили к майору Прядко. Но Ледникову удалось невозможное. Он смотрел на застывшее лицо Сережи, и понимал, как тому тяжело.
— Валь, и как я это скажу дяде Коле? Про Дашу? Что она…
Прядко длинно, замысловато выругался. Смотреть на растерянного Сережу было даже как-то странно.
— Ну, во-первых, мы еще не знаем точно, что было на самом деле.
Прядко криво усмехнулся:
— Валя, это правда. Я чувствую. И ты сам это понимаешь. Эх, дядя Коля!..
— Сережа, помнишь наше последнее дело?
— Какое?
— Там сын убил мать и отца из-за квартиры… Хотелось жить отдельно с молодой женой. Он их, спящих, забил гантелью.
— Ну, помню, а при чем тут это?
— Там была его бабушка — мать убитой. На суде, хотя все было доказано, она сказала, что все это неправда, ее внука оклеветали, этого просто не могло быть. Она просто отказалась верить в то, что ее внук убил ее дочь. Потому что с этим нельзя жить.
— Ты это к чему?
— Дядя Коля тоже имеет право не верить в то, что было с Дашей.
Прядко прошелся по кабинету, сокрушенно качая головой:
— Нет, он не такой, он не сможет.
— А ты ему помоги.
— В смысле? — не понял Прядко.
— Ему можно сказать, что есть сомнения, что доказательств прямых нет… Он уцепится за это. Это будет то, что называется святой ложью.
Некоторое время Прядко обдумывал услышанное. Надо сказать, психологические тонкости и тайны подсознания не его профиль. Сережа
