в ночной клуб в Мадриде со мной и оборудованием?» Сначала его взяли под стра-жу, а потом выпустили под залог в сто тысяч евро.
— А при чем тут я? — с трудом выговорил Юнчик.
И тут же сорвался на крик:
— Зачем мне эта гадость? Что вы себе позволяете?
— Да что я, — вздохнул Ледников. — Вот Стросс-Кан действительно позволял! По данным следствия, главный организатор вечеринок, некий предприниматель, по SMS-переписке обсуждал со Стросс-Каном детали встреч, они оба лично выбирали девушек.
Юнчик достал платок, промокнул изрядно вспотевший лоб.
— Ничего не понимаю, бред какой-то!
— Девушки, в свою очередь, описывают вечеринки как «животные» и «агрессивные», — невозмутимо продолжал Ледников. — «Это была бойня», — призналась одна из участниц оргии. Как вы думаете, что это значит?
— Откуда я знаю! — вдруг с неожиданной ненавистью произнес Юнчик.
Ого, пациент решил огрызаться. Ну, что ж, перейдем к сильным и горьким средствам.
— А вы знаете, я к этому экс-главе был бы не так строг, как французская полиция, — сознался Ледников. — В конце-концов, эти девушки не пропадали бесследно, их не сбивала машина, они не вешались в Германии после визита к ним каких-то подозрительных соотечественников.
Что касается визита соотечественников, то Ледников ничего конкретного об этом не знал, это была чистая импровизация, но пора было развивать наступление.
— Кто вы? — хрипло спросил Юнчик.
— Во всяком случае, не французская полиция, — засмеялся Ледников. — Да это и неважно. Важно, чего я хочу.
— И чего же?
— Для начала — десять тысяч евро. Я же не ровня бывшему главе МВФ, это за него потребовали сто тысяч.
— Вы с ума сошли!
— Да? Значит, я ошибался, считая вас сообразительным человеком. Повторяю для тугодумов — для начала десять тысяч евро. Потом обсудим дальнейшее мое участие в вашем предприятии с таким замечательным оборудованием и снаряжением. Исходите из того, что на кону стоит вся ваша жизнь.
Проходя мимо девушки в приемной, Ледников наклонился к ней и сказал:
— Я дал ему для изучения очень важные бумаги. Хорошо бы, чтобы ему никто не мешал.
Девчонка заговорщицки кивнула.
Вечером встретились с Прядко в уличном кафе. Ледников ограничился чашечкой капуччино, а Сережа заказал еще какой-то сложный горячий бутерброд.
— Ну? Как прошла встреча на высшем уровне? — нетерпеливо спросил он, когда официант удалился.
Ледников неопределенно покачал головой:
— Ну, он явно испугался. А вот что он предпримет теперь? Трудно сказать.
— И какие ты предполагаешь варианты?
— Думаю, он бросится к людям, которые стоят за ним. И тогда они будут решать, что предпринять. Еще он может попробовать откупиться — заплатить и потянуть время. Может начать торговаться. Может просто смыться.
— Куда?
— Куда они все бегут? За бугор. Так что пусть его кто-нибудь из твоих поводит. Если он намылится в бега, его надо будет аккуратно остановить. Но не думаю, что он пойдет на это.
— То есть самое вероятное…
— Обращение к сообщникам — спасайте, на меня какая-то шпана наехала!
— И тогда они придут к тебе.
— Скорее всего.
— Может, обойдемся без этого? Просто нажмем на Юнчика?
— Даже если он их назовет, что мы им предъявим? У нас на них ничего нет. А убирали девушек именно они.
Прядко сосредоточенно жевал свой грандиозный бутерброд, как школьник, держа его обеими руками. Ледников чуть не рассмеялся — ну вылитый двоечник, сбежавший с уроков в «Макдоналдс». Наконец, Прядко дожевал свой деликатес, запил его черным кофе и весьма серьезно сказал:
— Валя, эти люди, судя по всему, очень опасные. Кто знает, чего от них ждать?
— Ну, ждать-то, как раз известно чего. Ничего хорошего. Придется тебе, Сережа, меня страховать. Если, конечно, я тебе хоть немного дорог.
— А ты до сих пор сомневаешься? — укоризненно покачал головой Прядко.
Глава 11
«Сыворотка правды»
Утром Ледников опять поймал себя на том, что мысли его упорно возвращаются к Апраксиной. Он думает о том, что накануне сказал не так, почему она ничего не ответила на какой-то его вопрос, почему так быстро ушла…
Он возвращался к этим мыслям и во время утренней гимнастики, и за чашкой кофе, и просматривая е-mail. В общем, настоящий Евгений Онегин — чтобы продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я… И ведь очевидно, что Апраксина — не вполне его женщина, совсем другая. Те, с кем у него все было серьезно, отличались жизненной силой и увереннотью в себе. Они с ним были на равных. И именно это привлекало его в них — он не любил ни подчинять, ни подчиняться. А тут сразу чувствуется тайная, но очевидная слабость, невысказанная просьба о защите, и именно это и влечет. Возраст что ли сказывается?..
Он думал об этом и в машине, даже когда заметил, что за ним следят. Поплутав немного по улицам и убедившись, что его действительно ведут, позвонил Прядко.
— Сережа, это я. В общем, меня пасут.
— Валь, у меня сейчас людей нет под рукой, потяни время.
— Ладно, попробую оторваться. Посмотрим, на что они годятся.
Выбрав удобный момент, он нырнул в хорошо знакомые переулки в районе Грузинских улиц и довольно легко оторвался от хвоста. Притормозил у кафе с азиатским названием, прошел внутрь, устроился на диване с подушками, расшитыми турецкими огурцами. Еще раз позвонил Прядко:
— Я оторвался. Посмотрим, что они придумают теперь.
Сережа озабоченно предупредил:
— Валь, мои опера сейчас будут, ты только не лезь на рожон. Жди, когда мои появятся. Маячок с собой?
— С собой.
— Не вздумай отключить.
— Что я, самоубийца? Мне не до того.
Подошла официантка в шальварах и тюбетейке. Заказав салат и рыбу, Ледников посмотрел на лежащий перед ним на столе телефон, какое-то время поколебавшись, позвонил.
— Ирина Юрьевна, добрый день. Это Ледников… В институте мне сказали, что вы приболели. Надеюсь ничего серьезного?.. Понимаю. Может быть, вам что-то нужно? Я мог бы вам привезти. Ничего не нужно… Понятно. Ну, что ж, выздоравливайте.
Он отключил телефон. Вот и поговорил. В ее голосе звучала какая-то чрезмерная сухость. Или ему показалось? А может, неудобно было говорить? Или вообще кто-то был рядом. Ведь он ничего о ней не знает. Да, не замужем, но что с того? Вполне может быть кто-то, с кем можно жить без штампа в паспорте, встречаясь по настроению. Она вовсе не выглядит старорежимной недотрогой, вполне себе современная столичная штучка, где-то даже близкая к богеме, как можно было догадаться из некоторых ее реплик, а там нравы известные. Так что все эти его догадки о тайной слабости и желании
