Майрон промолчал.
— При нормальных обстоятельствах, — продолжал Уин, — такого рода поиски можно назвать частным делом частного лица. Но теперь, когда дело неимоверно усложнилось и на поверхность начали всплывать трупы, как совсем свежие, так и старые, в связи с чем возникла потенциальная угроза для множества людей, частным его уже никак не назовешь, поскольку эта история разрослась до события чуть ли не окружного масштаба. Ну а если по-простому — то это чрезвычайно опасное предприятие, даже, я бы сказал, авантюра, где парням вроде нас приходится рисковать жизнью непонятно за что.
Майрон покачал головой, хотя логика в словах приятеля, несомненно, присутствовала. Разве он сам не задавал себе тысячу раз подобные вопросы? Ведь он, если разобраться, шел без страховки по канату над пылающей бездной, чтобы осуществить странные, с точки зрения постороннего, планы, вовлекая в рискованную игру других людей, не имеющих к этому делу никакого отношения, например Франсин Нигли. И ради чего? Уин прав. Он потревожил покой многих могущественных людей в этом штате. Возможно даже, сам того не желая, помог тем, кто продолжает лелеять мечту расправиться с Анитой Слотер, вновь пробудив после стольких лет интерес к ней и сообщив во всеуслышание о том, что она жива. При этом он знал, что во всем, касающемся Аниты, необходимо проявлять максимальную осторожность, так как один неверный поступок или просто необдуманное слово могут привести к трагедии.
— Возможно, с Анитой связано еще одно неприятное дело, — словно в оправдание произнес Майрон. — Иными словами, попытка некоторых представителей власти замести следы преступления.
— Имеешь в виду так называемый несчастный случай с Элизабет Брэдфорд?
— Именно.
Уин нахмурился.
— Может, ты и это дело хочешь раскрыть, а, Майрон? Рисковать жизнью ради того, чтобы добиться справедливости для жертвы, которая уже двадцать лет как лежит в земле? Но какого дьявола? Может, тебе пригрезилось, что Элизабет Брэдфорд взывает к тебе из могилы или что-нибудь в этом роде?
— Надо еще и о Хорасе подумать.
— А что в нем такого особенного?
— Он был моим другом.
— Думаешь, выведя на чистую воду его убийцу, ты облегчишь чувство вины, гложущее тебя из-за того, что последние десять лет не перемолвился с ним даже словом?
Майрон сглотнул.
— Бьешь ниже пояса, Уин.
— Нет, мой друг. Просто пытаюсь вытащить тебя из бездны. Не стану утверждать, что в твоих поступках полностью отсутствует что-либо значимое или ценное. Нам и раньше приходилось работать не из-за денег, а исключительно ради восстановления справедливости. Тем не менее тебе необходимо срочно произвести калькуляцию типа расход — приход. Ты пытаешься найти женщину, которая не хочет, чтобы ее нашли. Это не говоря уже о том, что тебе удалось растревожить силы, которые гораздо могущественнее нас с тобой, вместе взятых.
— Такое впечатление, что все это пугает тебя, Уин.
Уин посмотрел на Майрона.
— Тебе лучше знать.
Майрон вгляделся в голубые, с крохотными серебристыми вкраплениями глаза приятеля и удовлетворенно кивнул. Он действительно хорошо знал, каков Уин на самом деле.
— Сейчас я говорю о прагматизме, — продолжал Уин, — а не о страхе. Надавить на кого-либо — вполне нормальное явление. Вступить в вооруженную конфронтацию — тоже. Прежде мы прибегали к этому множество раз. И оба знаем, что я никогда не отказывался от такого рода приключений. Более того, по твоим же словам, получал от всего этого немалое удовольствие. Даже, возможно, слишком сильное. Но при всем том у нас всегда была цель. Мы искали Кэти, чтобы оправдать клиента, и по той же причине гонялись за убийцей Валери. Вели розыски по настоянию Грега, потому что он, помимо всего прочего, очень хорошо платил. То же самое можно сказать и о парне по фамилии Колдрен. Но в этом деле цель представляется мне слишком размытой, неопределенной.
Радио в машине работало очень тихо, но Майрон все равно ухитрился разобрать слова известного поп-исполнителя Сила, сравнивавшего в песне свою любовь с «поцелуем могильной розы…». Романс, одним словом.
— И тем не менее, — заметил Майрон, — мне еще какое-то время придется этим заниматься.
Уин ничего не сказал.
— И мне понадобится твоя помощь.
И снова ему ответом послужило молчание.
— Откуда-то, словно из воздуха, материализовались стипендии на имя Брэнды, — сказал Майрон. — Я склоняюсь к мысли, что мать посредством этих стипендий оказывала материальную помощь дочери. Анонимно. Я бы хотел, чтобы ты проследил эти деньги.
Уин протянул руку и выключил радио. Движение на улице почти отсутствовало. Исправно гудел кондиционер, но, если не считать этого, установившаяся в салоне тишина с каждой минутой становилась все более тягостной. Наконец через пару минут Уин нарушил молчание:
— Ты влюбился в нее, не так ли?
Вопрос настолько поразил Майрона, что он приоткрыл рот. Уин никогда не задавал подобных вопросов. Наоборот, прилагал максимум усилий, чтобы избежать разговоров на эти темы. Майрон даже пришел к выводу, что объяснять Уину сокровенные движения человеческой души все равно что рассказывать о тонкостях джазовых композиций раскладному стулу для отдыха на природе.
— Может, и влюбился, — ответил Майрон.
— И это влияет на твои способности к рациональному мышлению, — наставительно сказал Уин. — Как известно, эмоции способны воздействовать на прагматизм и даже подавлять его.
— Постараюсь этого не допустить.
— Притворись на минуту, что не влюбился. Стал бы ты тогда заниматься всем этим?
— Это имеет значение?
Уин кивнул. Он понимал его лучше, чем другие. И уж конечно, понимал, что гипотетические предположения не имеют ничего общего с реальностью.
— Ладно, оставим это, — сказал он. — Лучше расскажи, что знаешь о стипендиях Брэнды, а я подумаю, что тут можно сделать…
Потом они снова надолго замолчали. Уин, как всегда, казался совершенно расслабленным и в то же время готовым к любому отчаянному предприятию.
— Между непреклонностью и глупостью очень тонкая граница, — через некоторое время произнес он. — Попытайся остаться на правильной стороне.
Движение во второй половине воскресного дня продолжало оставаться редким. Так что Линкольн-туннель они пролетели, что называется, с ветерком. Уин развлекался с кнопками недавно приобретенного Майроном CD-плейера, нажимая то на одну, то на другую, и остановился на современной обработке американской рок-классики семидесятых. Сначала они прослушали песню «Ночью Чикаго вымирает», а затем рок-балладу «В Джорджии один за другим гаснут огни в ночи», из содержания которых Майрон узнал, что в семидесятые годы гулять по ночам было очень опасно. Потом рок-композиции сменила сквозная тема к песням из фильма «Билли Джек». Помните фильм «Билли Джек»? Уин помнил. Возможно, даже слишком хорошо.
Последним номером шла классическая сентиментальная баллада семидесятых «Шеннон». Лирическая героиня Шеннон умерла в самом начале баллады, после чего исполнители высокими подвывающими голосами сообщили слушателям, что тело бедняжки унесло течением в открытое море. Эта песня всегда трогала Майрона до слез. У матери Шеннон до конца жизни кровоточило разбитое сердце, а отец здорово сдал, и на его лице навсегда застыло скорбное выражение. Короче говоря, после смерти Шеннон все на свете изменилось в худшую сторону.
— А ты знаешь, что Шеннон — это собака? — вдруг спросил Уин.
— Шутишь?
Уин покачал головой.
— Если как следует вслушаться в текст, это становится понятно.
— Сколько я ни вслушивался, понял только то, что она умерла и ее тело унесло в открытое море.
— А дальше, между прочим, следует пассаж, где автор выражает надежду, что ее трупик прибьет к маленькому необитаемому острову с большим раскидистым деревом.
— Раскидистым деревом? — переспросил Майрон.
Вместо ответа Уин пропел:
— Таким же, какое растет у нас на заднем дворе…
— Строфа о дереве отнюдь не свидетельствует о том, что речь идет о собаке, Уин. Может, Шеннон любила сидеть в тени под деревом? Или у нее там висел гамак?
— Возможно, — сказал Уин. — Но в песне есть еще одно указание на то, что это была собака. Правда, неясно выраженное. Я бы сказал, намеком.
— И что же это такое?
— Подвывающие по-собачьи голоса исполнителей.
Таков Уин, и с этим уже ничего не поделаешь.
— Тебя высадить где-нибудь в городе? — спросил Майрон.
Уин покачал головой.
— Мне предстоит прорва бумажной работы, — сказал он. — В этой связи я бы хотел запереться на ключ и укрыться на время от всех своих знакомых.
