Ирина Павловна постарается найти в себе силы, чтобы облобызать лоб покойного. Только лоб. И быстро так, походным шагом, выйти из морга. А если Леню изувечили перед смертью, превратили в мясной фарш? Если его лицо напоминает не прожаренную котлету?
Значит, сжав зубы, придется пройти и через это.
В любом случае, Ирина Павловна больше минуты в морге не продержится. А протокол подпишет уже в кабинете главного. Сунуть бы врачу денег и не ломать перед ним комедию. К сожалению, это возможно лишь в Москве, но не в провинции. Тут люди консервативные, отсталые и заторможенные. Могут неправильно истолковать добрый жест.
Муж умирает насильственной смертью, а вдова не льет слезы, не бьется в истерике, да ещё сует главному врачу деньги. С какой это радости? Подозрительно.
* * * *Ирина Павловна велела охраннику и водителю не вылезать из машины. Если мужчины понадобятся, она от подъезда и махнет рукой. Ирина Павловна вышла из джипа, поправила пиджак и прошагала двадцать метров до дверей. На вахте дежурил уже немолодой милиционер, засидевшийся в лейтенантах. Он поднял на женщину глаза и хотел что-то спросить, но Ирина Павловна опередила вопрос. Она решила не представляться.
– Я к главному врачу, к Глухареву. Он назначил мне на утро.
– А вы кто? П-а-а-апрошу документы.
Выругавшись про себя грязными словами, Ирина Павловна полезла в сумочку, достала паспорт, положила его на стойку. Милиционер оторвал зад от стула, полистал паспорт, сличил фотографию с личностью посетительницы.
– А, Тимонина, – сказал лейтенант, возвращая паспорт. – Пожалуйста, вот сюда, налево. Первый этаж. Третья дверь. Там есть табличка.
Пройдя за турникет, Ирина Павловна свернула налево, в длинный полутемный коридор с зарешеченным окошком в торцевой стене. Она постучала в дверь, услышала «входите», перешагнула порог.
Из– за стола встал средних лет мужчина, довольно полный, с дряблым лицом. На носу криво сидели очки в пластмассовой оправе, лоб прикрывала прядь волос, жидкая и засаленная. Тимонина, с первого же взгляда испытавшая к врачу острую неприязнь, закрыла дверь и назвала себя.
Врач, сделав полукруг по тесному кабинету, протянул женщине пухлую ладонь. Улыбаясь, Тимонина пожала руку, решив, что Глухарев оказался именно таким человеком, каким она его себе и представляла. Даже хуже.
Долго усаживая Тимонину на стул, врач с интересом заглядывал в разрез её костюма, под блузку и, увидав округлость груди и кружевной черный лифчик, проглотил набежавшую слюну. Ирина Павловна сделала вид, что не заметила бесстыжего взгляда. Она про себя обругала Глухарева похотливым козлом, решив, что врачу жена уже год не давала. Отвратительный тип, вонючка. От него и пахнет грязными трусами.
Если Глухарев так ведет себя с вдовами, то можно представить, что он себе позволяет, скажем, с медсестрами или няньками. Наконец, закончив церемонии, врач уселся за стол и поправил очки. Ирина Павловна закинула ногу на ногу.
– Ваш муж – очень мужественный человек, – Глухарев кашлянул в кулак. – Вот черт, даже не знаю, с чего начать… У меня для вас есть новость. Не слишком приятная. Трудно даже говорить. Я закурю с вашего разрешения.
– Говорите, – сказала Ирана Павловна. – Я привыкла выслушивать разные новости. И хорошие, и плохие. Вообще, должна сказать, что я сильный человек.
Глухарев повесил на губу папиросу, прикурил, пустив себе между ног струю вонючего дыма. Он опускал голову, прятал глаза, стараясь не смотреть на женщину.
– Не исключаю, в случившимся есть доля нашей вины, – промямлил Глухарев. – И немалая. Но и нас, медиков, тоже можно понять. Денег хватает на перевязочный материал, на самое необходимое. Сами видели, в каком состоянии корпус… Если ремонт не делать, потолки обвалятся. И питание больных… Мы, так сказать, урезали рацион. Только один ночной охранник на весь корпус.
– Понимаю.
Ирина Павловна кивала головой, словно старалась вжиться в суть проблем провинциальной больницы. Тимонина думала, что главный врач законченный, совершенно непроходимый кретин. У молодой красивой женщины погиб муж. Глухарев должен сообщить прискорбное известие. А вместо этого начинает нести какую-то чушь про ремонт и урезанное питание больных. Блеет, словно подаяния просит. Казакевич, когда она расскажет ему этот разговор, воспроизведет в лицах монологи, будет так ржать, что у него заболит задница. Зубы заболят от смеха.
Тимонина улыбкой поощрила врача начинать разговор по существу.
– Но, собственно, вы приехали не мои жалобы выслушивать, – Глухарев печально улыбнулся.
Ирина Павловна выдержала паузу.
– Так вот, я отвлекся, – врач стряхнул пепел себе под ноги. – Я хотел рассказать о вашем муже, о его поступке… Он спас двух людей из вертолета, который разбился. Вытащил их на себе.
Ирина Павловна сделала напряженное лицо.
– Скажите, что с Леней? Я чувствую, с ним что-то случилось.
Глухарев плюнул на горящий кончик папиросы, бросил окурок в урну. Стал разглядывать поверхность письменного стола.
– К сожалению, ваш муж, – врач снял очки, повертел их в руках, снова нацепил на нос. – Понимаете, Леонид Степанович… Как бы это вам помягче сказать…
– Говорите прямо.
– Вы уверены, что с вами все в порядке? Вы побледнели. Вы на сердце не жалуетесь?
Ирине Павловне хотелось рассмеяться в лицо этого идиота. Но вместо этого она продолжала морщить лоб, кривить и кусать губы. Про себя она проклинала тупость и нерешительность Глухарева. Впрочем, именно такой человек, ограниченный и тупой, способен достичь столь блистательных высот: стать главным врачом этого сортира.
– Да, со мной все в порядке, – кивнула Тимонина. – И на сердце я не жалуюсь.
– И то хорошо. А то знаете, как бывает… Так вот, ваш муж…
– Ну, говорите же. Я должна услышать правду, пусть самую страшную.
Ирина Павловна, уже готовая пустить слезу и разразиться вдовьем криком, достала из сумочки платок.
– К вашему мужу в палату перебрался спасенный им пожарник. Ну, видимо, они выпили вечером по сто грамм. За спасение, за знакомство. Поймите, я не против спиртного. Когда это к случаю и в разумных дозах. А потом случилось ужасное.
– Ужасное? – Тимонина выпучила глаза.
Глухарев ладонью стер с лица капельки пота.
– Иначе не назовешь. Случай вопиющий. В больницу нагрянули неизвестные бандиты. Не знаю, с какой целью они здесь оказалась. Возможно, какие-то личные счеты. Я думаю, имена преступников установит следствие. Убили охранника, медсестру и того самого пожарника, которого спас ваш муж. У охранника трое детей осталось.
– Что с Леней?
– Ваш муж понимаете ли…
Глухарев говорил прерывисто, со всхлипом. Часто останавливался, словно обдумывал каждое слово. Тимонина, уже истомилась, устала ждать заветного слова. Она промокнула платком сухие глаза.
– А ваш муж бесследно исчез.
– То есть как это, исчез? – платок выпал из руки Тимониной. – В каком смысле?
– Исчез. Вероятно, испугался выстрелов или чего там, уж я не знаю. Тут ночью такое было, такое… Стрельба, паника, давка на лестнице. Милиционеры два ружья нашли и патронов целую сумку. Я говорил уже: тут есть доля нашей вины.
– Он погиб? Леня погиб?
Тимонина горящими глазами смотрела на врача. Ее губы дрожали. Она молча требовала от Глухарева сказать «да».
– Он жив, уверяю вас. Он убежал из больницы, но он жив. Это точно. Так говорят милиционеры. Они очень внимательно осмотрели место преступления. Уже сделали некоторые экспертизы. Говорю, он жив…
Тимонину шатнуло, хотя она плотно сидела на стуле. Кровь отлила от лица. Сука, паскуда этот Глухарев, свинья безмозглая, он просто издевался над ней, как последний садист. Тимонина почувствовала, что задыхается, она стала дышать широко раскрытым ртом. Ноги онемели от накатившей слабости. Сердце заныло, застучало.
– Вам плохо? – спросил Глухарев.
– Да, мне плохо, – прошептала Тимонина. – Мне очень плохо.
Врач вскочил, распахнул дверцы стеклянного шкафчика и оросил нашатырным спиртом клок ваты. Тимонина, повесив руки и откинув голову назад, едва держалась на стуле. Она видела происходящее сквозь густую пелену тумана, она готова была упасть на грязный пол. И больше с него не встать.
* * * *Валиев подъехал к кафе «Улитка» чуть раньше в назначенного времени. Как-никак он торопился за своими деньгами. На сердце было тяжело, неспокойно. Привыкший доверять своей интуиции, Валиев попробовал разобраться в ситуации, обдумать её и так и эдак. По всему выходило, что беспокоиться не о чем. Но какой-то червяк, заползший в самую душу, глодал её и не хотел останавливаться.
Один раз бригадир бывал в «Улитке» какому-то пустяковому делу. Унылое одноэтажное строение с маленькой неоновой вывеской на козырьке перед входом. Нечто вроде столовой для водителей дальнобойщиков, где ты, проглатывая неаппетитную стряпню, можешь разглядывать через пыльные окна узкое шоссе и проезжающие по нему машины.
