Далеко у дороги горел фонарь. Где-то перегавкивались собаки, к лаю которых она давно привыкла и не обращала на него внимания. Она вспомнила, что Витя хотел завести пса, и сказала себе, что и в самом деле надо бы. «Раз не беременею, — грустно подумала она, — так хоть с собакой повожусь».
За окном мелькнула тень. Тоня скорей почувствовала, чем увидела ее, и замерла у стекла. Хотела крикнуть, но тень исчезла так же быстро, как появилась, и она засомневалась: может быть, почудилось. Не двигаясь, Тоня вглядывалась в темные деревья, но никого не было видно. Вдруг прямо перед ней появилось лицо — белая маска с черными провалами глаз. И застыла напротив Тониного лица, их разделяло только оконное стекло. У Тони перехватило дыхание, а в следующую секунду она отчаянно закричала. Лицо за окном дернулось и тут же исчезло.
Дверь распахнулась, зажегся свет. В проеме стоял Виктор. Он кинулся к Тоне.
— Что?! Что случилось?
— Человек… там, за окном… — показала она.
Виктор бросился в комнату, а через несколько секунд пробежал мимо с каким-то черным предметом в руке. Она услышала, как хлопнула входная дверь, и бросилась за мужем. Тот стоял на пороге в одних трусах. В руке у него был зажат пистолет.
— Это еще откуда? — ахнула Тоня. — Ты что, с ума сошел? Иди в дом сейчас же! Вить, пожалуйста, он же давно убежал!
Последний аргумент подействовал. Виктор быстро прошел в дом, оделся, взял фонарь и опять отправился в сад, по-прежнему с пистолетом. Тоня осталась дома, глядя из окна на то, как он ходит, светя на снег под окнами. Через несколько минут послышались голоса, и она увидела тетю Шуру, а за ней Юльку, спешащих к Виктору по тропинке. Тоня вздохнула, села на диван и закрыла занавески.
С утра Виктор вызвал милицию, и теперь напротив Тони сидел пожилой опер, представившийся Юрием Михайловичем, и расспрашивал о том, кого она видела. Под окном что-то фотографировали, а через две минуты после начала разговора в дверь просунулась голова и сообщила:
— Михалыч, есть следы, четкие.
— Молодцы, — кивнул Михалыч. — Сверьте с тем, что уже есть. И, главное, с первым.
Он повернулся к Тоне:
— Так почему вы уверены, что не узнаете его?
— Я видела лицо очень короткий момент, оно почти сразу исчезло, — принялась объяснять та. — Я даже не смогу сказать, мужчина это был или женщина. И потом, понимаете, — словно извиняясь, добавила она, — очень темно было.
— А почему вы вообще встали? Вы часто вот так по ночам сидите?
— Нечасто, — смутилась Тоня, — иногда. Я сама не знаю, почему встала.
Михалыч покивал головой, дал Тоне расписаться на листках свидетельских показаний и ушел. Вскоре уехали и остальные.
— Вить, чей у тебя пистолет? — спросила Тоня, глядя на отъезжающую машину.
— Мой собственный, — отозвался муж.
— А почему ты мне раньше его не показывал?
— Потому что раньше у нас никого не убивали. Да и зачем? Разрешение у меня на него есть, а кричать на всех углах, что я вооружен, мне совершенно не хочется.
— Почему кричать? Мне бы ты мог сказать, я думаю.
— Тонь, думать ты можешь, что хочешь. Забудь про пистолет, пожалуйста. Тебя это совершенно не касается.
Он вышел из комнаты.
— Да, меня это не касается, — вслух сказала Тоня. — Совершенно не касается.
Через час в кабинет к Коломееву забежал Прокофьев.
— Иван Ефремович, никаких совпадений по обуви. След четкий, но это не тот, который мы сняли в первый раз.
— Ну, значит, надо идти, сверять с теми, которые имеются у жителей. Подожди меня, сейчас вместе поедем, все равно я встретиться хотел кое с кем.
Старая, разбитая машина двадцать минут тряслась по дороге, пока не остановилась наконец у дома предпринимателя Орлова.
— Сереж, ты начни с братьев Тюркиных, а я тут побеседую.
Коломеев толкнул калитку и вошел внутрь.
Через полчаса он вышел, качая головой. М-да, о том, что рассказала ему хозяйка, стоило задуматься. Что за странная баба! Другие за своих детей горой стоят, а эта…
— Вань, здорово! Тебя никак обухом по голове шарахнули? — К Коломееву подходил участковый.
— Не, Степ, не шарахнули, но ощущение такое же. Оказывается, гражданин Орлов, поселивший здесь свою матушку, страстно хотел приобрести Чернявский дом. И даже предлагал родной матери каким-нибудь хитрым образом выжить оттуда хозяев. Он, видите ли, то ли с покупкой не успел, то ли денег предложил недостаточно… Короче, совсем свихнулся на этой почве. Так что начинаем проверять алиби господина Орлова. Мать его утверждает, что он приезжал в Калиново и во время первого убийства, и сейчас. Говорит, молчала, потому что сына боялась, а теперь поняла, насколько все серьезно.
— Когда я с ней разговаривал, она что-то темнила, — припомнил Капица. — Значит, сын у нее свихнулся…
— Во всяком случае, она так говорит.
— А зачем ей врать? Смысл-то какой? Кстати, ты заметил, что оба раза убивали в выходные?
— Заметил, заметил. Все, занимаемся Орловым. Получается, он у нас основной кандидат. Но все же к охотнику еще вашему загляну. А то сезон два месяца как закончился, а он все охотится. Не подозрительно ли, Степа? Ты документы у него смотрел?
— Обижаешь, гражданин начальник! Смотреть смотрел, да только…
Капица не договорил, но следователь прекрасно его понял. При современном уровне техники подделать можно что угодно, уж они-то оба хорошо знали.
Бабка Степанида вышла навстречу Коломееву, когда он поднимался на крыльцо.
— Опять, что ли, по Женькину душу? — заворчала она.
— Здравствуйте, я следователь, зовут меня Иван Ефремович. — Коломеев развернул документы. — Поговорить с вашим жильцом хотелось бы.
— Ой, не наговоритесь вы никак! Да что ж такое-то творится, а?
— Убийства творятся, Степанида Семеновна. — Следователь знал от Капицы, как зовут хозяйку.
— А Женька тут при чем? Уж и говорили с ним, и участковый приходил сто раз, и обувь нашу всю пересмотрели, и документы проверяли… Все вам мало! Случилось, что ль, еще чего?
— Так можно с гражданином Гуричем побеседовать? — ушел от ответа Коломеев.
— Что, опять побеседовать? — раздался сзади негромкий голос.
Коломеев обернулся и увидел подходившего к ним невысокого рыхловатого мужика с редкой порослью на лице.
— Степанида Семеновна, я в баньке все сделал.
— Ай, Женечка, ай, молодец! — закудахтала старушка.
— Вы со мной говорить хотите? — повторил охотник. — Вы вообще кто?
Коломеев опять представился. Женька молча проглядел его документы и спросил:
— Слушайте, что вы ко мне пристали? Я разве нарушаю что-то?
— Может, мы в доме поговорим? — предложил Коломеев. — Или так и будем на крыльце торчать?
— Не я хозяин, — сухо отозвался охотник.
— Проходите, проходите, — распахнула дверь Степанида. — Жень, я до бани добегу, посмотрю.
Женька кивнул и прошел в дом, а за ним и Коломеев.
— Долго вы меня пытать будете? — начал Женька, сняв куртку и бросив на кровать. — Что на этот-то раз?
— Да вот, ходим, всех опрашиваем, — невозмутимо отозвался следователь. — Покойный Мысин в день своей смерти к вам заходил, вот и расскажите, о чем беседовали.
— Я уже говорил, и опер все за мной записал. У вас же в протоколе все указано!
— А я еще раз укажу. Так о чем разговор был?
— Дверь я ему помогал делать в доме, он зашел меня поблагодарить и деньги отдать. Мы с ним так договаривались — если скрипеть не будет, он мне еще доплатит, сколько захочет.
— Ну и сколько захотел?
— Да не обидел, грешить на покойника не буду. В общем, отдал мне деньги, сказал, что к мужику местному зайдет, к богатею какому-то. Вроде Николаем Ивановичем зовут.
— Зачем зайти собирался, не говорил?
— Да нет же! Просто сказал, что в гости, вроде как предложить чего-то. Не помню, врать не буду.
— И дальше что было?
— А дальше повернулся и ушел. Все. Что вам еще от меня надо?
— А что это ты, гражданин Гурич, какой нервный? — по-свойски поинтересовался Коломеев. — Боишься чего?
— Бояться мне нечего, а вот что надоели вы все, так то правда. Живу я тихо, вреда никому не делаю, хозяйке своей помогаю, как могу. А все равно то участковый в гости, то вы на чай. Преступником себя чувствую, ей-богу!
Коломеев помолчал, присмотрелся к охотнику и сказал миролюбиво:
— Но мы ж не только к тебе, мы ко всем ходим. Шутка ли, убийства такие! А потом, я ведь человек подневольный — куда послали, то и сделал. Сказали жителей опрашивать — пошел опрашивать. Так что не тебе одному такое внимание.
— Вот потому мне возвращаться на работу и не хочется, что то же самое будет! — неожиданно сказал Женька и сел на стул. — Как вспомню — оторопь берет. Как жил?! Ничего не видел, только начальника своего рожу. Чуть что — сразу страх: уволят к такой-то матери, и что тогда? И не то ведь, что страшно работу не найти — нашел бы, — просто противно: меня, взрослого мужика, какой-то козел вышибет! А тут, пока страхи здешние не начались, как оттаял. Веришь — до смерти бы так жил, и не надо больше ничего.
