Роуз сидел в своем массивном, отделанном дорогими породами дерева кабинете, и никого не принимал. Утреннее совещание он отложил. Час назад ему позвонили и сообщили о гибели его секретаря Артура Дэзи где-то на Канарских островах.
— Черт его туда понес,— ворчал в сердцах Роуз,— а если уж поехал, так нечего было топиться. Где я возьму такого секретаря, чтоб не был слепым исполнителем, умел вовремя подсказать, предупредить, предугадать эту проклятую политику. Дэзи умел. Без секретаря мне больше недели не обойтись. Из своих поставить некого. Трусы и рабы. Нужен такой малый, чтоб был пройдохой, но с головой на плечах. И не продавал секретов концерна.
Похороны Артура Роуз обставил с необычайной роскошью. На кладбище, к специально построенному из черного и цветного мрамора склепу, гроб с телом Дэзи нес сам Роуз с руководителями совета управления. Были приглашены состоятельные люди Далласа: сенаторы, один из бывших кандидатов в президенты, прочие влиятельные лица.
Гроб, отделанный серебром, величественно плыл к склепу, построенному в классическом стиле. Роуз не любил модерн в архитектуре. Потом были речи. Бизнесмены выражали свою скорбь, дамы не могли сдержать слез, соблюдая, впрочем, осторожность, и временами проверяя, не растеклась ли тушь на ресницах.
Жена Дэзи не плакала и даже не старалась изобразить горе: она не любила мужа и сейчас смотрела на него, как на чужого ей человека, с трудом представляя, что это ее муж, утонувший на каких-то диких островах. К тому же, она была занята расчетами и старалась не очень шевелить губами, подсчитывая сумму страховки за усопшего. Получалось около двухсот тысяч. С учетом сумм, лежавших в банке, выходило не меньше миллиона.
После похорон вдова Дэзи пригласила Роуза и близкий к нему круг лиц разделить с ней горе и помянуть Дэзи в ее особняке.
Опять были речи, но черту подвел Роуз, сказав, что искренне сожалеет об утрате такого делового и дальновидного секретаря, каким был Артур Дэзи.
После поминокРоуз вернулся домой. Старый слуга, остававшийся еще с довоенных времен, помог Роузу облачиться в свободный домашний костюм. На вопрос, не пришел ли Рой, слуга ответил, что за последний месяц мистер Рой едва ли ночевал дома более трех раз. «Возможно, он уехал в Европу»,— предположил семидесятилетний старик.
— Возможно, все возможно,— передразнил старика Роуз. Он поднялся в верхнюю залу и включил свет. Все стены были увешаны старинными полотнами, на столе и в углах залы виднелась фигурная золоченая бронза, фарфор лучших изготовителей мануфактур 18-го столетия. Особое место занимали импрессионисты, которыми Роуз увлекался последние годы.
Сейчас он стоял перед недавно приобретенным полотном Ван Гога и всматривался в сочные яркие краски гениального сумасшедшего художника.
— Надо не забыть послать человека в Лондон на аукцион, в проспекте есть Модильяни. Модильяни как раз поместится в том углу.— И Роуз нетерпеливо потер руки.— Чтоб только этот чертов князь, с какой-то идиотской фамилией, не упредил, как это было с Манэ. Но уж на этот раз я пришибу князя. Он — князь, а у меня доллары,— усмехнулся Роуз.
— Вас приглашает к телефону сенатор Нэшвилл,— послышался голос слуги.
— Хорошо,— Роуз поднялся к параллельному телефону, находившемуся в зале.
— Грэг,— послышался голос сенатора,— я нашел тебе секретаря. Его зовут Альберт Мондейл. Рекомендации самые отличные. К тому же, как его аттестуют, у него большой жизненный опыт и хорошее чутье, словом, то, что ты ценил в Дэзи.
— Спасибо,— тепло ответил Роуз,— пусть завтра к десяти часам придет ко мне. Расскажи ему, как найти меня.
— Грэг, он только через неделю приедет из Европы. Тебя устроит это?
— Через неделю? Хорошо. Тогда — в следующий вторник, в это же время.
Итак, Альберт Мондейл после длительного разговора с Роузом приступил к своим обязанностям. К нему приставили двух специалистов, которые должны были ввести его в курс дела, и теперь он сидел в бывшем кабинете Дэзи, просматривая его записи.
Роуз благожелательно встретил Мондейла. Магнату понравилась его манера разговаривать, непринужденность во время беседы. Роуз только усмехнулся при виде рыжеватой бороды Мондейла, и копны густых рыжих волос. Внешность у нового секретаря была экзотическая. «Впрочем, и деятельность у него в основном тоже будет связана с экзотикой Ближнего Востока, если не получит пулю в лоб от какого-нибудь араба»,— подумал Роуз.
Секретарь был сметлив, ловок, на вопросы Роуза отвечал быстро и обстоятельно. Видно, что его немало поносило по свету, а знание языков явно склонило Роуза в пользу Мондейла. Характеристики и бумаги Мондейла были в полном порядке, за него ручались весьма влиятельные дельцы из Европы, где Мондейл выполнял для них различные поручения в разных частях Света.
— А в искусстве вы разбираетесь?— спросил Роуз Мондейла,— как вы относитесь к импрессионистам и постимпрессионистам? Дело в том, что я в последнее время увлекся этими мастерами и собираю их работы.
Мондейл высоко ценил эти имена и прекрасно разбирался в живописи. Такой секретарь был находкой для Роуза, потому что Дэзи в этом вопросе был далек от понимания. Это окончательно утвердило Роуза во мнении оставить Мондейла, определив ему ист -тательный срок.
— Входите в курс событий и поскорее. Через месяц поручу вам кучу дел, и меня не устроит объяснение, что вы не успели освоиться.
Этот месяц был для Мондейла необычайно напряженным: он пропадал на бирже, просматривал сводки, поступающие с разных концов Европы, Африки, Южной Америки и Ближнего Востока. Мондейл легко усваивал эту науку, она отвечала его склонностям к авантюре и игре. В большой финансовой политике, как быстро убедился Мондейл, элементов блефа было не меньше, чем в махинациях, которые практиковал он в своей предыдущей жизни. Но какой здесь был размах! И никакого риска угодить в тюрьму, все узаконено.
Вечерами Роуз приглашал Мондейла в свой громадный особняк, и с удовольствием показывал новые приобретения для своей коллекции, знакомил с прежними. Альберт с охотой выслушивал разъяснения Роуза, вставляя иногда замечания.
Вскоре представился случай, который вознес Альберта в вопросах искусства в глазах Роуза. Рассматривая летний пейзаж Коро, он вспомнил, что аналогичное полотно в свое время подделывал один крупный специалист по фальшивкам, которого Мондейл хорошо знал: этот художник в свободнoe от фальшивой живописи время рисовал доллары с изображением Капитолия и Авраама Линкольна.
Рассматривая полотно и убедившись, что эта работа сделана его другом лет десять назад, а теперь продана Роузу за приличную сумму как оригинал, Мондейл смекнул, какую выгоду сможет принести ему этот случай.
— Мистер Роуз, я сомневаюсь, что это оригинал Коро. Где-то мазок не совсем характерен и фон более тусклый. Похоже, что это подделка.
— Ну, что вы, Мондейл. После заключения специалистов ваше мнение вряд ли прибавит что-нибудь существенное.
— Мистер Роуз, если вы согласитесь, я сам отвезу это полотно в Нью-Йорк, и там проведут химический анализ структуры красок, чего в Далласе не делают.
Ради любопытства Роуз согласился, и Мондейл слетал с фальшивым Каро в Нью-Йорк. Экспертиза, которая обошлась в три тысячи долларов, подтвердила, что полотно фальшивое, хотя написано на холсте конца девятнадцатого века. Роуз был потрясен. Он учинил грандиозный разнос маклеру, через которого приобрел картину, и вернул ее, чем подорвал благополучие конторы-посредника. Теперь все приобретения должны были проходить через контроль Мондейла. Тот дважды вылетал в Европу: один раз в Лондон, другой — в Брюссель, закупая для Роуза восточное оружие, русские иконы, французский и немецкий фарфор, лиможские эмали и, конечно же, импрессионистов. Во время поездок Мондейл чувствовал постоянный надзор за собой. Он не видел этого человека, но знал, что он есть и, возможно, не один.
В Брюсселе у него состоялась обстоятельная беседа с Кроком. Тот передал удовлетворение Макса тем, как проходит служба Мондейла, посоветовал больше вникать в суть деятельности производства всех звеньев компании Роуза, на что Мондейл ответил, что и там его знания расширились и Роуз доволен. А поездки на аукционы — это больше дружеская услуга Роузу и не входит в круг обязанностей секретаря.
