Он облегченно вздыхает.
— Вы не обманули моих ожиданий. За это я убью вас быстро — вам не придется долго мучаться…
— Полный улет, — так реагирует Альварес после того, как я рассказал о результатах встречи с Карелиным. — Мне интересно, описывались ли подобные случаи в психиатрии. По-моему, это их клиент.
— И все-таки есть, в нем что-то такое, что мне импонирует, — отвечаю я.
— Ага, симпатичный мужичонка, если бы только он с людей шкуры не снимал по своему собственному усмотрению. Слушай, Лысый, а может, он тебя уже в свою веру перековал? — с подозрением в голосе говорит Павел. — Так ты лучше сразу скажи, чтобы мы знали, что от тебя ожидать.
— Да иди ты! Никто меня никуда не ковал!
— Бесит меня это все, — сокрушается Вано. — Хоть нам и удалось узнать истинного виновника и всю его историю, все равно в счете лидирует он. Как забрать у него деньги архиепископа, если мы даже не знаем, где он теперь? Зря ты его в сауне не шарахнул каким-нибудь тазиком по голове.
— Допустим шарахнул, и что?
— Свистнул бы нам, мы бы приехали и отбуксировали бы его к ментам. Того материала, что ты про него выяснил достаточно, чтобы его задержать, как бы он там не гоношился.
— Вот именно, что только задержать. А дальше что? Как из него деньги выбить? Наш клиент заявление не писал, о краже и взломе не сообщал. Если про это узнает пресса, то получится скандал, которого как раз и хотел избежать Феодосий.
— Он хочет и рыбку съесть и костями не подавится, этот ваш Феодосий, — бурчит Вано.
— Наш Феодосий, наш.
— Да бог с ним чей.
— У него трудное положение, но мы и существуем, чтобы помогать другим, из этих положений выпутываться. Иначе, нам пришлось искать себе другую работу.
— Что ж, ждать пока Карелин сам не объявится, как обещал? А если он не объявится вообще? — говорит Павел.
— Конечно, не объявится, — соглашается Вано. — Всю эту ерунду он придумал только затем, чтобы выиграть время и без спешки и лишний суеты преспокойненько уехать куда-нибудь, где найти его будет чрезвычайно трудно. Я считаю, что пока не поздно надо подключать правоохранительные органы. Пусть ищут. Пусть пока не поздно вокзалы и аэропорты перекроют. Если мы денег преподобному не вернем, то хоть за Володю Никитюка отомстим. Чует мое сердце, слинять он хочет. Просто тогда не знал, чего ему опасаться, вот и затеял все это. А теперь, когда понял, что ему могут быть кранты, и придумал всю эту лабуду с поединком. Какой еще, к черту, поединок? Он бы еще перчатку тебе бросил, Дантес херов!
— И все же, мне кажется, он меня не разводил.
— Ну, хорошо, Сережа, — говорит Царегорцев, — допустим, он объявится и назначит с тобой встречу. Так ведь все равно его надо будет сдавать ментам. Уж не хочешь ли ты и впрямь с ним драться? Если так, я тебе категорически это запрещаю.
— Сдадим. Узнаем сначала, где бабки и сдадим, — отвечаю я, игнорируя его последние слова.
— А может, на него бывших сокамерников Феодосия натравить? Они из него быстро все вытрясут, какого бы крутого он из себя не корчил. Надо ему посоветовать, владыке.
— Да говорил уж, не хочет он так. Считает обращение к криминальному элементу недопустимым и недостойным.
— Капризный у нас клиент, — подводит итог Альварес. — То он не хочет, этого он не хочет.
Звонит мой мобильный, я беру трубу.
Царегорцев и Альварес не сводят с меня глаз.
— Лысков слушает.
— Завтра ровно в час будьте на площади возле бывшего дворца пионеров, — говорит мне знакомый голос.
— Нет, это не бензоколонка, а я не Юра: вы ошиблись номером, — отвечаю я на это.
— Никто не должен знать об этом. Вы должны быть один, иначе ничего не получится.
— Бывает, пожалуйста, — говорю я, отключаюсь и объясняю своим коллегам. — Ошиблись номером. Так на чем мы остановились?
Мне показалось, что на лице Павла появилась легкая тень подозрения, которая, впрочем, тут же исчезла.
— Мы остановились на том, стоит ли сообщать ментам о всех наших подозрениях или подождать, пока не соизволит объявиться Карелин, — отвечает Царегорцев.
— Предлагаю еще сутки подождать — говорю я.
— Согласен, — как-то сразу, без лишних раздумий соглашается Павел. — Вано?
— Делайте, что хотите, — машет рукой тот, — сами потом на себя пеняйте, коли упустите последний шанс разыскать его.
Перед тем, как придти на указанное место встречи, я навещаю архиепископа. Естественно не для того, чтобы посвятить его в мои планы. Ему я говорю только то, что, либо на следующий день принесу ему деньги, либо не принесу их никогда. Феодосий, вопреки обыкновению, ведет себя как-то уж очень странно. Сегодня он не брюзжит и не ругается. Он серьезен и печален.
— Скажите, Сергей, а если я откажусь от этих денег?..
— Это ничего не изменит, — перебиваю я его, — я все равно доведу начатое до конца. Каким бы ни был это конец.
Он долго хранит молчание, потом достает зеленоватый от окислившейся меди нательный крестик.
— Надень это, Сергей. Этот крест подарил мне в лагере один старовер. Его я тоже лечил травами. Я многих тогда лечил. Правда, ему я ничем не смог помочь. Слишком было поздно. Он доходил. Перед смертью он отдал этот крест. Он сказал, что это очень древний крест и что в их семье его считали особенной реликвией и передавали по наследству от отца к старшему сыну. У них была легенда, связанная с этой вещью. Мол, это крест носил их далекий предок, от которого они якобы вели свой род. Он был священником, но это не помешало ему быть воином. Он участвовал в знаменитой Куликовской битве и когда в самый разгар боя он, обессиленный, упал на землю, враг занес над ним меч, чтобы добить его. Видя, что смерть близка, раненый воин поднес к губам нательный крест, чтобы поцеловать его напоследок. Вдруг крест засверкал ярким огнем и ослепил врага. Враг выронил на землю оружие и застыл на месте как скала и наш витязь нашел в себе силы поразить его. Конечно, вы можете не верить, думать, что это только вымысел, но крест действительно очень древний. Сейчас таких не делают. Кресты такой формы как раз и относят где-то к тому времени, о котором я говорил. И вот еще, что интересно: сидел я еще очень долго, менял лагеря, перебрасывался с этапа на этап. Вы не представляете, сколько мне пришлось пережить шмонов, и ни разу, заметьте, ни разу эту вещь у меня не нашли. Оденьте его. Я хочу, чтобы сегодня он был на вас.
Я стою возле входа в бывший дворец пионеров, как раз напротив входа в супермаркет, то есть там, где велел мне быть Карелин. Стрелка неуклонно приближается к назначенной отметке. По улице мимо театра, яростно колотя в бубны, пританцовывая, простуженными голосами выводя рулады: «Харе Кришна, харе Рама», шествуют с десяток молодых девушек и парней. Вот еще одни, которые полагают, что обладают монополией на истину. Прохожие бегут по своим делам и мало кто обращают внимания на процессию. К этим напевам все уже давно привыкли, это перестало быть экзотикой.
Меня грубовато дергают за рукав. Оборачиваюсь: шкет, худой и конопатый, лет десяти стоит рядом.
— Лысый?
— Что ты сказал? — не понимаю я.
— Вас зовут — Лысый? — повторяет он.
— Ну, допустим.
— Вот, держите это вам, — пацан протягивает мне небольшой сверток.
— Что это?
— Не знаю, мне просили это вам передать.
— Кто просил?
— Дядька какой-то, вон там, — отвечает пацан и убегает.
Я смотрю в указанном направление, но Карелина, а это только он мог передать мне посылочку, нет. Что это еще за сюрприз от зайчика? Может быть, Царегорцев с Альваресом правы, и Карелин не собирается играть по им же самим предложенным правилам. Вот будет хохма, если это хренотень сейчас рванет так, что меня потом придется собирать по частям! «Чушь это все: вряд ли за такое короткое время Карелин успел обзавестись взрывчаткой», — говорю себя я, но тут же вспоминаю заснеженный и морозный Петрозаводск. Я ведь, находясь в чужом городе, смог получить не только взрывчатку, но и ствол! Правда, мне помог случай, но ведь Карелин не в чужом городе. Мало ли, какими знакомыми он успел обрасти! Я взвешиваю пакет — легкий.
Пакет вдруг начинает пищать у меня в руке монотонную мелодию. Это телефон! Разворачиваю бумагу и подношу трубку к уху.
— Нервничаете, Сергей Николаевич? — говорит насмешливый голос Карелина. — Думаете, я вам зеленую лягушку в кулечке прислал?
— Нет, про лягушку я не думал, — честно говорю я, — я про другое думал.
— Да бросьте вы. Ну зачем мне нужно вас подрывать. Захоти я вас убить, я подкараулил бы вас в другом менее людном месте. Но я играю честно, вы должны мне доверять, все будет так, как я вам сказал вчера — наши шансы будут одинаковыми.
