— Прежде чем выломать двери, вы закрыли замок всего на один оборот, а Феодосий точно помнил, что закрывал на два. Вывод: двери были открыты ключами, выбитая дверь — для отвода глаз. Если это посторонние подобрали бы ключи, зачем им ломать двери?
— Никто не застрахован от ошибок, — снисходительствует он к себе. — Что толку жалеть о том, что случилось. От Воронова я решил избавиться сразу. Он размазня и мог выдать меня при первой же опасности. Во-вторых, это мои деньги. Да, да, мои — это те самые деньги с процентами за девять лет, которые я дал монастырю. Когда мы забрали, то Воронову я дал всего две тысячи. Остальные, сказал, разделим потом. Он пытался протестовать, но я быстро дал понять, где его место. Деньги я положил в банк. Здесь в пакете вместе с бумагами вы найдете кредитную карточку. Там же бумажка, на которой указан код, чтобы можно было снять деньги. Но все это вам нужно еще получить, а получить вы это сможете только через мой труп. Как видите, я сдержал свое слово.
Он прячет пакет обратно, снимает куртку, сворачивает ее в клубок и кидает далеко в кусты.
Я достаю из кармана волыну и направляю на него.
— Так, так, — злобно скалиться он, — так, так.
Я не люблю, когда обо мне думают плохо, поэтому спешу вывести его из заблуждения.
— Это пистолет системы «Кольт». Он заряжен резиновыми пулями, но этого будет вполне достаточно, чтобы успокоить вас и забрать пакет. Но я делаю так. — С этими словами, я беру шпалер за дуло и швыряю в сторону пашни. — Я тоже держу слово.
Довольный, он поворачивается и, подставив лицо ветру, смотрит куда-то через реку, на затянутую дымкой даль.
— Там в машине, в багажнике, ее владелец. Если вам вдруг повезет, и вы останетесь живы, не забудьте про него, — говорит он и добавляет после паузы: — Хороший день… Хороший день и для жизни… и для смерти.
Я не успеваю ему возразить, потому что, не успев произнести до конца последние звуки, он с разворота наносит мне удар ребром ладони. Это так неожиданно, что я едва успеваю среагировать и хоть как-то защитить себя. Удар приходиться в область левого уха, сильная боль оглушает меня и отбрасывает в сторону. Не давая опомнится, он продолжает атаку и бьет ногой, стараясь попасть в низ живота. Ноги у него не такие проворные, как руки, и мне удается блокировать удар. Но и теперь он не дает мне времени для контратаки и быстрым прямым в челюсть сбивает с ног. Его кулак тяжелый, как отбойный молоток. Оглушенный, единственно, что я успеваю сообразить, так это то, что надо сделать все возможное, чтобы создать дистанцию между нами, успеть встать на ноги и внутренне собраться для продолжения поединка, если, конечно, его можно назвать таковым.
Или я действую не очень-то ловко, или он прекрасно соображает, что не надо позволять мне подняться: перекатившись несколько раз по земле, я пытаюсь привстать, но тут же получаю удар ногой по корпусу, что делает меня похожим на рваный футбольный мяч. Если так будет продолжаться и дальше, меня надолго не хватит, я уже начинаю жалеть, что, решив поиграть в благородство с этим дикарем, выбросил пистолет. Он снова пытается ударить лежачего, но на этот раз мне удается увернуться от удара и увеличить расстояние между нами. Одним прыжком он опять сводит на нет все мои усилия.
Пытаюсь поменять тактику и схватить его за ногу во время удара.
Карелин приближается ко мне, выбирая место, куда бы пнуть, но в момент размаха он, случайно запинается за вывороченный плугом ком земли и падает на землю на обе руки. Я не пытаюсь использовать его положение, чтобы напасть на него — он очень сильный и вряд ли у меня хватит сил, если начну с ним бороться. Пока он, бормоча под нос какие-то проклятия, встает, я уже нахожусь на ногах, на расстоянии в трех метрах от противника. Восстанавливаю дыхание.
Карелин несколько секунд смотрит на меня, а поняв, что я не собираюсь нападать первым издает негромкое первобытное рычание и двигается в мою сторону. Я же намерен пока только защищаться. Мои предыдущие попытки блокировать удары его мощных кулаков не принесли нужного эффекта, только слегка сбавили их силу, но зато порядочно травмировали мои руки, поэтому теперь от его взмахов я попросту уклоняюсь. Этому способствует еще то, что его несколько косолапые ноги не очень ловки и это дает мне возможность продолжать держать его на определенном расстоянии.
Сделав серию быстрых, но неудачных ударов по воздуху, он тоже меняет манеру боя, становясь более скупым в движениях и более сосредоточенным. Продолжая потихоньку наступать, он вытесняет меня с пахоты в сторону деревьев, где на твердой, поросшей желтой травой земле, он будет чувствовать себя более уверенно и опять удвоит усилия. За это время, мне удается провести одну короткую контратаку, во время которой, слегка смазываю ему по носу.
Из его рубильника начинает течь кровь, но он не обращает на это ни малейшего внимания. Оказавшись на твердом грунте, он набрасывается на меня с удвоенной силой. Мне все сложнее и сложнее уходить от его резких и точных движений. К моей удаче, во время одного из выпадов, он теряет бдительность, раскрывается, и я провожу хлесткий удар в живот. Удар болезненный, это видно по тому, как перекашивается его физия, но, тем не менее, он остается на ногах. Схватка продолжается в том же духе, пока ему не удается оттеснить меня к краю склона. Он не очень крутой, градусов в сорок-сорок пять, но если скатиться с такого, то наверняка можно что-нибудь себе поломать, а это будет означать конец. Карелин порядком устал, но зато между мною и началом склона остается всего пара метров. Еще немного и я окажусь на самом краю.
Продолжая напирать на меня, как танк, он снова, как мне кажется, забывает о защите, и я бью его в челюсть. Вернее пытаюсь ударить, потому что Карелин, который, проявив неожиданную для меня реакцию, отклоняется, ловит мою руку за запястье и, выкручивая ее, наносит два стремительных удара в солнечное сплетение. Я задыхаюсь и падаю на оба колена. Все — это конец. Он снова победно рычит и заносит кулак для окончательного удара.
И тут что-то происходит: он застывает в неподвижной позе. Рука его замирает в воздухе, рев переходит в стон, кулак выпрямляется в ладонь и прижимается к правому боку. Губы искривляются гримасой боли. Ртом он делает судорожные глотательные движение, как будто ему не хватает кислорода. У меня не то положение, чтобы ломать голову над происходящим, и я обрушиваю на него все остатки моей силы и энергии. Мой кулак вонзается в его расслабленный и незащищенный живот. Карелин подскакивает вверх, неловко падает и замирает.
Пошатываясь, я поднимаюсь на ноги. У меня такое состояние, что боли просто не чувствую. Зато я ощущаю сильную слабость и усталость. Стоя недалеко от поверженного врага, я жадно вдыхаю. Свежий чистый воздух придает мне силы. Я смотрю на Карелина и не испытываю к нему ни капли сострадания. Впрочем, он еще не вырубился, так как пострадал гораздо в меньшей степени, чем я. Мне бы сейчас не останавливаться, а продолжать массажировать его, пока он находится в таком положении, но что-то удерживает меня, чтобы не бить лежачего.
Карелин поворачивает ко мне свое лицо, и это оказывается непростительной его ошибкой. Несмотря на то, что гримаса у него страдальческая, блеск в его глазах дает мне понять, что он уже пришел в себя и теперь только ждет удобного момента, чтобы броситься на меня. Это решает все. Куда-то девается мое благородство, и я в одно мгновения сам почти превращаюсь в дикую тварь. Потом мне даже казалось, что я рычал как Карелин. Я собираюсь в комок, отталкиваюсь ногами от земли и приземляюсь точно на грудь лежащего врага. Громко хрустят ребра, слышится страшный то ли крик, то ли хрип.
Я смотрю на Карелина. Он в сознании, только глаза потеряли хищный блеск. Теперь они напоминают глаза вытянутой из воды и пролежавшей полчаса на берегу рыбы: матовые и безжизненные. Он смотрит на меня, и его окровавленные губы сворачиваются в неприятную улыбку.
— Твоя победа не полная. Осталось нанести последний удар, — хрипит он.
— Последний удар уже был, Карелин, хватит. Шоу закончено: я победил, ты мой раб и я могу делать с тобой, все, что захочу.
— Что ты хочешь делать?
— Доставлю тебя туда, где тебя уже давно заждались. Хищникам место в клетке.
Зная, что никуда в таком состоянии он не денется, я иду в поисках своего пистолета. Когда возвращаюсь, то вижу, что Карелин дополз до сухого дерева, того, что сравнивал со скелетом и при помощи оставшихся торчащих сучьев пытается подняться. Это ему удается, и он встречает меня стоя, опершись спиной о сухой ствол. Я не могу не удивиться силе воли этого человека. Из-зо рта при каждом вздохе вырываются какие-то черно-красные сгустки.
— Тебе нельзя сейчас двигаться, Карелин. Кажется, у тебя поломаны ребра.
