— Потому что там, куда ты просишь взять тебя, нет ни отца, ни Виолы, ни Виктории.
— Ох… — она всхлипнула, — это так зловеще звучит. Куда ты собираешься меня увезти?
Павел закрыл глаза, вздохнул, а когда снова взглянул на нее, то глаза его ничего не выражали. Они были пустыми, как у куклы:
— Давай оставим все, как есть, до завтра. Ты подумай, я тоже подумаю. Нет смысла заставлять тебя принимать решение сейчас. Оно все равно будет больше эмоциональным, нежели правильным.
— Правильным? — В горле у нее стало сухо, а в уголках глаз снова зажгло. Она поняла, что совершила какую-то непоправимую ошибку. Но в чем ее вина? В том, что она хотела выяснить, ради чего он требует у нее отказаться от собственной семьи?
— Правильным для тебя… — он поцеловал ее в лоб, — для меня… для нас обоих.
— Я не понимаю! Я ничего не понимаю! — крикнула она и оттолкнула его. — Я пришла к тебе, чтобы ты разрешил загадки, которые нагородили вокруг тебя, а ты запутал меня еще больше. Я устала от всего этого. Где я должна искать правду?! Что мне делать?! Ты предлагаешь подумать и принять решение. Какое решение, черт возьми?! Почему нельзя просто рассказать историю того, как ты познакомился с отцом, что ты тут с ним вытворяешь, и объяснить, почему с завтрашнего дня мир встанет на уши и я должна буду выбрать между твоей любовью и собственной жизнью?!
— Саша! — он шагнул к ней. — Сашка, милая! Я не могу…
— Ай, — она отпрыгнула в сторону, — иди ты к черту вместе со всеми твоими и не твоими секретами. Завтра я жду твоих объяснений!
С этим она повернулась и, глотая слезы, со всех ног понеслась к дому.
— Я буду через пять минут, — Аркадий Петрович отошел к двери и оглянулся.
Его раздражала суматоха, царившая вокруг.
Виола и Борис суетились, раскладывая бумаги по папкам, Инесса взволнованно говорила в телефонную трубку, одной рукой перебирая листы, и при этом еще умудрялась перемещаться от одного стола к другому, что-то быстро записывать в блокноте и ставить «галочки» в каких-то списках.
Мамонов поморщился и вышел за дверь. Пройдя шагов десять по коридору, он увидел у лестницы майора Ляпова. Тот как раз направлялся к библиотеке.
— Что-то выяснили? — спросил он без приветствий, когда поравнялся со следователем.
Тот неопределенно хмыкнул и, как всегда, опустив глаза к носкам своих ботинок, еле внятно ответил:
— Ничего утешительного. Я только что беседовал с капитаном Синичкиным, он находит все это странным, но объяснений дать не может.
— А что Рябой?
— Он носом всю Москву перерыл. Нет следов.
— Можно подумать, люди только в Москве и живут, — недовольно заметил Аркадий Петрович.
— Ваш Рябой свое дело знает. У него агентов понатыкано аж до Владивостока — и никаких результатов. Жил парень по имени Павел, учился в Финансовой академии, неплохо учился, кстати. Да, Павел Евгеньевич Арсеньев — его полное имя. А полторы недели назад он разбился на катере. Вот протокол опознания тела. Мать парня в трауре, отца у него нет с самого рождения.
— А тело?
— А тело кремировали. Как это бывает в крематории, никто ничего не знает, собрали пепел и отдали родным. Все. Вот отчет. Все тут, — с этим Ляпов подал ему пластиковую папку.
Мамонов раскрыл ее, полистал страницы, нахмурился:
— Черт-те что! И как мне быть? Неужели я должен поверить во всю эту чушь?
Майор обреченно вздохнул:
— Хотите по-честному? Я бы уж лучше поверил. На самом деле вы ведь и так верите.
— Это точно, — Аркадий Петрович невесело усмехнулся. — Ладно, я с вами до утра прощаюсь. Если что-нибудь удастся выяснить до полудня, уж сделайте одолжение.
— Я и Синичкину скажу.
— Ну, в разумных пределах. Не говорите ему о собрании, вернее, о том, что важно успеть, скажите, но о степени важности… А то ведь он не идиот, еще всплывет чего, не хотелось бы.
* * *
Мамонов оставил Ляпова у лестницы и пошел дальше. Голова у него раскалывалась. И вовсе не от переутомления. Обычно обилие дел не вызывало у него физического недомогания, как раз наоборот, он, что легавая на охоте, только свежел от работы. А теперь вот совсем сник. Наверное, от того, что работа ему теперь была не по душе. Впервые за всю его жизнь.
— Сашка? — он стукнул пару раз в дверь ее комнаты. — Ты не спишь, детка?
Изнутри шмыгнуло, похоже, носом.
Аркадий Петрович принял этот звук за приглашение войти и аккуратно отворил дверь. Дочь, сгорбившись, сидела на кровати, уткнув личико в ладони. Плечи ее ходуном ходили от порывистых всхлипываний.
— Ну, а с тобой что приключилось? — он подошел, присел рядом и обнял ее за плечи.
Сашка тут же повернулась и уткнула мокрый нос ему в грудь.
— Будто бы ты не знаешь! — донеслось чуть ли не из-под мышки.
— Представь себе, не знаю, — он погладил ее по пышным волосам. — Расскажешь мне, котенок?
— Пап, я с ума схожу! — она откинула голову и посмотрела на него заплаканными глазами. — Только не говори, что все тут с ума сходят и теперь это вовсе не трагедия!
— Ну что ты! — он улыбнулся ей. — Плевал я на всех. Твоя трагедия для меня самая важная!
— Папа, это правда, что я влюбилась в призрака?
— Гм… ты имеешь в виду Павла?
— Я была на реке. В том самом ресторане, где мы брали катер. Его хозяин рассказал, что сам видел, как Павел разбился. А потом мы поехали к Ко Си Цину. А его кто-то убил, понимаешь?
— А зачем ты к нему поехала? — Мамонов удивленно вскинул брови.
— Господи, папа! Не нужно со мной как с маленькой. Я ведь не реферат пишу и даже не характеристику…
Она замерла. Мысли закрутились в голове в адском ритме.
— При чем тут реферат? Сашка, что с тобой, ты побледнела.
— Подожди! — она резко мотнула головой, и мысли вдруг остановились, материализовавшись в одну идею, ясную настолько, что у нее в ушах зазвенело. — Ну, конечно же! Он говорил о моей тетради с письмами в университет! Ну, конечно! Нужно ее найти!
Она порывисто вскочила, но отец удержал ее за руку и снова усадил на кровать:
— Ты плакала именно по этому поводу? Что не можешь найти тетрадь?
— Да нет же. Я встретила Павла, спросила его, кто он, а он вместо ответа наговорил мне кучу непонятного. В общем, папа, ты только не сердись, но я решила, что поеду с ним. Было бы нечестно сбежать из дома, не сказав тебе ни слова, поэтому мне кажется…
— Чего? — он схватил ее за плечи и сильно тряхнул. — Ты соображаешь, что говоришь?
— Пап! — она закашлялась. — Перестань. Мы же взрослые люди. Я пытаюсь решить свою судьбу.
— Он предложил тебе уйти вместе с ним из нашего дома, и ты дала согласие, я правильно понимаю? — Губы у него затряслись.
Дочь округлила глаза:
— Да что с тобой? Ты же говорил, что любовь — это главное в жизни. Что я должна найти своего единственного. Папа! Я его нашла. Мне уже больше восемнадцати, к тому же у меня вся жизнь впереди. Я успею выучиться, я даже работать к тебе приду, только дай мне понять, тот человек Павел или нет. Или ты будешь строить из себя ханжу и примешься рассуждать о браке и тому подобных устаревших догмах?
— Ты просто не понимаешь, что говоришь! — Он прижал ее к груди так сильно, что она начала задыхаться и слабо затрепыхалась в его стальных объятиях. — Сашенька, милая, девочка моя! Пойми, что ты не можешь уйти с ним. С ним у тебя не будет жизни!
— Да почему?! — выдавила она ему в плечо и, вывернувшись, глубоко вздохнула.
Он посмотрел на нее. Смотрел внимательно и долго. Молоденькое личико пылало краской, а глаза… глаза выражали упрямство и непонимание. И то и другое железное, мамоновское. Он знал по себе, что его уговоры теперь бессмысленны. Она сделает так, как решила. Сделает на свой страх и риск. Сколько раз он поступал точно так же, и никто не мог его переубедить в те моменты. Иначе он не был бы Аркадием Мамоновым. Так поступит и его дочь. Иначе и она не будет Александрой Мамоновой.
— Ты уйдешь прямо сейчас? — упавшим голосом спросил он.
— Нет, Павел дал мне время подумать. До завтра.
— Павел дал тебе время, — поморщился отец. — Этот сукин сын дал не тебе, а мне время подумать.
— Как это? — удивилась она.
Но Аркадий Петрович оставил ее вопрос без ответа. Он встал и быстро пошел к двери.
* * *
Он лихорадочно искал Павла по всему дому, а когда уже отчаялся его найти, услыхал раскатистые звуки рояля, доносящиеся из малой гостиной. Виктория играла Первый концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром. Оркестра, правда, не было, но у нее и без оркестра неплохо получалось. Может быть, только излишне напористо брала она верхние аккорды.
— Будь я проклят, что построил такой огромный дом! — прошипел Мамонов и затрусил вниз по лестнице. — Знал бы, что так выйдет, жил бы в трехкомнатной квартире. Там бы он от меня не скрылся!
