бы прямо и написал об этом. Но он прислал мне то, что прислал. Поэтому подождем бить тревогу. Будем готовиться, приложив максимум усилий.
Они смотрели друг на друга. Долго и пристально, пока Бирте, наконец, не кивнула.
– Ты знаешь его лучше меня.
Гренс кивнул в ответ.
– Занимайся коллегами, Бирте. А я тем временем попробую выяснить, что стоит за именем Рон Дж. Тревис.
Бирте вернулась к гигантскому экрану, разделенному на двадцать окошек одинакового размера. Внизу каждого окошка маячил никнейм члена педофильского сообщества и его местонахождение. В левом верхнем – Леденец, Цюрих. Затем Грегориус, Антверпен. И далее до восемнадцатого (Королева Мэри, Колумбия) и девятнадцатого (Мариетта, Портленд) номеров. Последнее, двадцатое окошко оставалось черным. Его зарезервировали для Оникса.
– Осталось шестьдесят секунд.
Бирте с беспроводным микрофоном в руке обращалась к коллегам.
– Сорок пять секунд…
Она вела обратный отсчет, между тем как каждый из девятнадцати экранов жил своей жизнью. Девятнадцать окошек в другую реальность – девятнадцать камер, вмонтированных в шлемы полицейских, каждый из которых стоял впереди специально обученной оперативной группы.
– Тридцать секунд.
А здесь, в комнате, более душной, чем обычно, в другой части земного шара, замерли в ожидании шефы полицейских ведомств, говорившие на разных языках.
– …пятнадцать секунд.
Нетерпение почти достигло критической точки. Напряжение тоже. Сами того не замечая, наблюдатели раскачивались из стороны в сторону, в такт движениям, которые видели на экране.
– …пять, четыре, три, два, один…
Взгляды загорелись, как будто каждому из присутствующих не терпелось запрыгнуть в заэкранную реальность, чтобы с оружием в поднятой руке вместе с коллегами в форме штурмовать осажденные дома и квартиры.
– Ноль!
Но никто не сдвинулся с места, все только затаили дыхание. Между тем как происходящее на экране все больше напоминало кульминационный момент детективного фильма – тот самый, когда жизнь и жертвы, и преступника необратимо меняется.
Взгляды публики метались от окошка к окошку, драматизм нагнетался с каждой секундой. Одна из камер передавала захват большой виллы в одном из штатов Центральной Америки. Это окошко было пронумеровано цифрой 8. Гранд-Джакшен, судя по мерцающей внизу подписи.
Согласно информации, которую удалось раздобыть Бирте, женщина, выступавшая в сообществе под ником «Джеронимо», работала няней в одном доме, где, кроме хозяйских, проживали и ее дети. В момент штурма один из мальчиков лежал с ней в постели. Дама прижималась к голому телу, что, похоже, нисколько не смущало остальных детей, спавших в той же комнате. «Джеронимо» тоже выставляла в чате фотографии, демонстрировавшие, согласно выводам полицейских, особо изощренное и жестокое насилие. В этом с ней могли соперничать разве что сам Оникс и те, кто называл себя Редкат и Мастер.
Пока даму средних лет уводили в наручниках, внимание зрителей переключилось на окошко номер 11, где шла трансляция из города Сволле в восточных Нидерландах. Там мужчина, известный также под ником «Мария Антуанетта», завтракал с женой и тремя дочерьми, когда его привычная семейная жизнь разбилась вдребезги, разлетевшись на тысячи мелких осколков. Нечто подобное произошло с Хансенами, вторжение к которым послужило началом всей операции. Вот и здесь ошарашенного папу увели в тюремную камеру, а дочерей пригласили в специальное учреждение сотрудники социальной службы.
События в окошке под номером 14 развивались по другому сценарию. Там полицейские штурмовали темную квартиру в городке под названием Хартфорд, в штате Алабама близ границы с Флоридой. Когда вооруженная группа ворвалась в дом, принадлежащий, согласно предоставленной разведкой информации, некой Ингрид, один из педофилов, переписывавшийся с Карлом Хансеном, не стал оказывать сопротивления и вообще как будто никак не отреагировал.
Камера ходила ходуном, но зрители узнали главного героя ролика в высоком мужчине, одетом в облегающие шорты и рубашку с коротким рукавом. Джон Гектор Перейра – фактический владелец квартиры, арестованный всего два месяца назад по подозрению в жестоком обращении с четырьмя детьми и освобожденный за недостатком улик. При виде полиции он вставил себе в рот ружье и выстрелил.
На начальном этапе операции Гренс стоял позади участников совещания и наблюдал за их спинами с не меньшим интересом, чем за окошками на большом экране. Примерно в тот момент, когда камера, вмонтированная в полицейский шлем, приблизилась к простреленной голове Перейры, одна из зрительниц обернулась, высматривая комиссара. Бирте. Ни она, ни Гренс не произнесли ни слова, но оба прекрасно поняли друг друга. Бирте молча спросила, есть ли вести от Хоффмана, и Гренс, так же молча, ответил, что нет.
Следующий ее вопрос, заданный тем же способом, состоял в том, насколько вероятно, что и за Хоффманом тоже следят. На это Гренс ответил, что и сам думал об этом и что да, риск, к сожалению, достаточно велик. И тогда Бирте спросила, каковы шансы Хоффмана завершить свою миссию, если он все-таки будет разоблачен. И здесь Гренс ее успокоил, потому что на основании опыта работы с Хоффманом мог смело утверждать, что этот человек способен выпутаться из любой передряги.
Гренс утаил от Бирте, что Хоффмана накачали наркотиками и поэтому его разоблачение будет равносильно проигранной битве.
Полному и окончательному провалу.
Но затхлый запах плесени был не менее реальным, чем твердый, холодный пол. И темнота. А глаза? Большие, блестящие, они отражали блуждающий во мраке свет.
И продолжали глядеть на Хоффмана.
Он поднялся. Глаза не исчезли. Напротив, их стало больше. Наркотики – все это не более чем галлюцинации.
Пит сделал шаг вперед, но к глазам не приблизился. Потому что в тот самый момент они от него отдалились.
Но что если они все-таки не игра моего воображения?
Пит сделал еще один шаг.
В таком случае я разоблачен. И это значит…
Но тут он увидел их и понял, что все действительно происходит на самом деле. Но эти глаза не преследовали его, скорее прятались. И выглядели очень испуганными.
Хоффман приблизился еще на шаг, потом еще. В слабом свете, проникавшем в подвал снаружи, обозначилась худенькая фигурка и… детское лицо. Девочка. Пит смотрел на нее. Неужели это она, дочь лидера? Тринадцатилетняя и слишком старая для сексуальных извращений – та, которую Оникс собирался заменить кем-нибудь помоложе?
Или их здесь две?
Пит пересчитал глаза. Похоже, больше. Сколько же? Десять? Двенадцать? Шесть? Восемь? Голова пошла кругом. Пит посмотрел вниз, потом вверх. Четыре? Снова вниз – вверх. Да, четыре. Теперь он точно видел всего две пары глаз. Двое детей. Здесь, в подвале. В темноте.
Вот уже во второй раз за последние два часа он воочию наблюдал жертв насилия. Оставалось сделать последний шаг, и Пит осторожно, чтобы никого не напугать, переставил ноги.
И в следующий момент содрогнулся сам
