Апыхтин уже прошел мимо киоска, уже хотел было снова забраться в машину, но услышал за спиной грохот железной двери - девчушка выскочила из киоска и быстро пошла к трамвайной остановке. Дверь снова захлопнулась. Апыхтин услышал скрежет ржавой задвижки - Вахромеев закрылся изнутри.
Не медля ни секунды, он быстро и озабоченно прошел к машине, подхватил с заднего сиденья тяжеловатую сумку на длинном ремне и приблизился к вахромеевскому киоску с тыла. Стараясь не звякнуть, не проскрежетать по двери, вставил в арматурные петли замок и повернул ключ.
Прислушался.
Все было спокойно. Видимо, Вахромеев, удрученный печальными событиями, ничего не слышал.
Апыхтин обошел киоск и заглянул внутрь.
- Хозяин! - крикнул он.
- Ну? - показался из-за водочных ящиков Вахромеев. - Чего тебе?
- Меня помнишь?
- Ну… Вчера «Смирновскую» покупал.
- Правильно, это я и есть. - Апыхтин наклонился, вынул из сумки пятилитровую банку с бензином, но оставил ее на земле.
- Ты же Вахромеев, правильно?
- Ну?
- Твой брат сгорел этой ночью?
- Откуда ты знаешь?
- Как же мне не знать, если я его и сжег… Ну ты даешь, старик!
- Ты сжег моего брата?!
- Помнишь, два месяца назад вы с братом зарезали бабу и пацана… Помнишь? Это были мои жена и сын.
- Ничего не знаю.
- Жена и сын. Дошло?
- Отвали!
- А брат признался. Деньгами пытался откупиться, пятьдесят тысяч долларов отвалил. Под доской у порога лежали. - Апыхтин поднял банку с земли и поставил на прилавок.
Вахромеев понял наконец, что сейчас должно произойти, и бросился к двери.
- Напрасно, старичок… Все предусмотрено. И там, на небесах, уже решено. - Легким движением руки Апыхтин столкнул банку внутрь. Она упала на железный пол и раскололась, рассыпалась на мелкие стеклянные брызги. Бензин хлынул из нее душной волной и мгновенно растекся по всему киоску.
Вахромеев схватил какой-то молоток, принялся с грохотом колотить им в дверь. Апыхтин знал - это бесполезно. Он достал из сумки коробок спичек, зажег одну и поднес к серным головкам остальных спичек. Тут же вспыхнуло пламя.
И он бросил этот злобно шипящий огненный комок внутрь.
Бензин вспыхнул мгновенно и сразу охватил всю внутренность этого небольшого, в общем-то, киоска. Раздался нечеловеческий вопль, уже пылающий Вахромеев рванулся к окошку, чтобы выбраться наружу, но Апыхтин предусмотрел и это - он отбросил длинный крючок, поддерживающий железную крышку, и с силой захлопнул ее. А едва она упала на петлю, быстро просунул в нее толстую проволоку - и об этом подумал, и это предусмотрел, и об этой изогнутой пополам проволоке позаботился.
Огонь внутри гудел и рвался наружу изо всех щелей, крики в железном ящике становились все тише, сдавленнее.
- Что там случилось? - несколько прохожих подбежали к киоску, столпились, суматошно забегали вокруг.
- Замыкание, наверное. - Апыхтин пожал плечами и, подхватив свою сумку, отошел к машине. Он сел за руль, не торопясь, с соблюдением всех правил уличного движения выехал со стоянки на дорогу, влился в общий поток машин и, не увеличивая скорости, двинулся подальше от этого неприятного места, рядом с которым ему и находиться-то было противно.
Отъехав несколько кварталов, Апыхтин выбрал местечко потише, в тени деревьев, и, прижавшись к бордюру, остановился. Здесь не шипел злобный огонь, не кричали отвратительными предсмертными криками, не воняло горелой человечиной и никто не задавал глупых вопросов - что случилось, кто кричит, почему…
Апыхтин подошел к переднему номеру машины, сковырнул черные нашлепки, вернув ему истинность и непорочность. Потом то же самое проделал с задним номером. Полотняную кепку, в которой пробыл весь день, бросил в ближайшую урну, темные очки в тонкой оправе, которые тоже не снимал с утра, опустил в канализационную решетку. Взяв с заднего сиденья синюю джинсовую куртку, он набросил ее на себя, сел в машину и двинулся в сторону сквера, расположенного недалеко от Центрального универмага. Здесь под громадными кленами все лето работала пивная - продавали неплохое ирландское пиво, причем из бочек, а наливали в высокие тонкие бокалы с причудливым гербом.
Поставив машину в тень, чтобы не нагревалась на сильном полуденном солнце, он присел к столику. Легкие солнечные зайчики скользили по пластмассовой поверхности и отвлекали его мысли от грустных впечатлений последних дней.
Подошел официант.
- Принеси мне, мужик, пива, - сказал Апыхтин. - Холодного. Бокал выбери побольше и налей пополнее.
- Отечественного?
- Какое получше…
- Ирландского?
- Да. И орешков.
- Тоже подороже?
- Я не знаю, что значит дороже… Говорю же - получше.
- Понял. - И официант испарился в знойном летнем воздухе среди солнечных зайчиков, теней и полутеней, среди золотистых пивных бликов в бокалах, среди юных девушек и прекрасных юношей.
И все в мире было хорошо в этот день, чисто и празднично.
А когда Апыхтин уже допивал свое пиво, к нему подсела молодая красивая женщина в белых джинсах и белой рубашке мужского покроя. Рукава у рубашки были немного закатаны, обнажая загорелые руки с легким светлым пушком. У женщины были немного припухшие губы - казалось, она не то приготовилась свистнуть, не то поцеловать кого-то…
- Давно сидим? - спросила Надя.
- Да уже часа два, - привычно соврал Апыхтин, создавая себе алиби, которое, кто знает, может быть, и понадобится в его жизни, полной риска и опасностей.
- Позвонил бы… Я могла и раньше прийти.
- Лень, - улыбнулся Апыхтин.
- Ну ты даешь! - рассмеялась Серкова. - У тебя когда отпуск?
- В сентябре.
- А если с завтрашнего дня?
- Меня попросту выгонят.
- Пусть.
- Не поняла?
- Я сказал, что, если захотят тебя выгнать, пусть выгоняют. А мы с тобой в любом случае завтра уезжаем в отпуск.
- Я могу спросить - куда?
- В Грецию. Будем шататься по островам. В Греции столько островов, столько островов, что все их посетить никогда не удастся. Но стремиться к этому можно. И на каждом острове есть маленькая гостиница, маленькая площадь на берегу моря. Каждый вечер на этой маленькой площади играет музыка, танцуют загорелые веселые люди, пьют вино под названием «Афродита»… А утром маленький катер отправляется на другой остров. И оказывается, что именно на этом пятнадцатом или семнадцатом острове гораздо лучше, уютнее, тревожнее, чем на всех предыдущих.
- Потрясающе!
- А если нам не понравится катер, рыбаки перевезут нас под парусом на своей шаланде, или как там она у них называется.
- Надо же!
- Я не шучу. - Апыхтин смотрел на Серкову прямо и твердо. - Ты сейчас идешь в свою контору и подаешь заявление. Мы уезжаем утренним поездом в Москву.
- Я не успею собраться, - беспомощно проговорила Серкова.
- Все недостающее купим по дороге.
- Ты так богат?
- Да.
- Впервые слышу столь лаконичный ответ на столь бесцеремонный вопрос. Обычно отвечают уклончиво… Смотря что иметь в виду, смотря как понимать.
- Я достаточно богат, чтобы не задумываясь отвечать на подобные вопросы. Ты подашь заявление и уходишь, не ожидая ответа. У тебя есть полдня, чтобы собраться. Мы будем шастать по маленьким греческим островам, купаться на маленьких пляжах, питаться в маленьких ресторанах, останавливаться в маленьких гостиницах и наслаждаться обществом друг друга. У тебя есть заграничный паспорт?
- Да.
- Отлично. Виза в Грецию не нужна. Завтра утренним поездом мы отправляемся в Москву.
- Что-то случилось?
- Да.
- Тебе нужно срочно уехать?
- Да.
- Так бы и сказал…
- Вот и говорю.
- Мне грозит опасность?
- Нет.
- Но я же знаю, что мне грозит опасность! И ты это знаешь! - Серкова, кажется, впервые повысила голос.
- Ты спросила, я ответил. Обычно я отвечаю за свои слова.
- Да? - удивилась Серкова, еще больше выпятив потрясающие свои губы. - Ну ладно… Пусть будет так. Замнем. Бывают в жизни случаи, когда женщина просто должна замолчать.
- Очень верное замечание.
- А может, поехать на Кипр? Говорят, там совсем неплохо.
- Кипр отпадает.
- Почему?
- Закрытая для меня территория.
- И опять замолкаю.
- Мы едем?
- Да. - Серкова подняла голову, словно бросая вызов и Апыхтину, и собственной судьбе. А может быть, подставляя лицо для удара. Или для загара.
- Два пива, пожалуйста, - сказал Апыхтин проходящему мимо официанту.
И тот снова растворился среди солнечных зайчиков, в залитом слепящим светом пространстве. И снова возник, оставив на столе два золотистых пивных блика. Солнце полыхало в прозрачном пиве, дробилось на тысячи мелких искорок в маленьких капельках, выступивших на холодных бокалах.
