Тот все понял, сбросил с себя лишнее и пополз к блок-посту. Остальные же достали приборы и разлеглись отдыхать. Саня знаком подманил лейтенанта и поставил условие - если сейчас, в течение пяти минут он не доложит, сколько человек охраняют заставу, группа пойдет на новый круг, а командир - в штаб, получать расчет. Через несколько секунд курсантов невозможно было оторвать от приборов: порядки Советской Армии въелись в них так сильно, что ни о каком профессионализме не могло быть речи. Срабатывали всего две истины, не истребимые ни новым качеством наемника, ни большими деньгами: одна древняя страх кнута, другая исконно русская - познание мира мордой об лавку. Скоро лейтенант доложил, что на блок-посту четыре человека, однако приползший от дороги татарин насчитал на два больше.
- Внимание, - сказал инструктор. - Всем наблюдать. Показываю в первый и последний раз. Если через три месяца каждый из вас не сможет сделать, как я, уходите из группы сегодня, ищите другую профессию. Кто сломался на марш-броске, свободны уже сейчас.
Он бросил автомат, скинул ремень с флягой, не спеша снял ботинки и плавной, кошачьей походкой двинулся в сторону заставы...
4
"Брандмайор" отыскал "генсека" в правительственных охотничьих угодьях помог Комендант, отдав негласную команду пропустить директора ФСК. Приехал он не в самый добрый час: только что неудачно прошла королевская охота на кабанов. Егеря вместе с "опричниками" выгнали к лабазу стадо из четырех голов, удачно подставили под выстрел, но "генсек" промахнулся с первого раза и не сделал второго выстрела. Снайпер же, засевший в стороне, рассчитывал именно на этот второй выстрел, промедлил определенное время и нажал спуск. Крупная свинья закувыркалась на поляне, остальные пошли врассыпную. Подделка оказалась настолько явной и грубой, что взбесила "генсека", хотя он и не слышал выстрела, - на снайперской винтовке стоял глушитель. Разъяренного охотника спустили на землю, где он устроил разнос "опричнине", после чего, даже не взглянув на добычу, уехал в охотничий домик. Там он сел за стол в зале трофеев, выпил с горя стакан коньяку и, не закусывая, отдуваясь от гнева, притих, ссутулился, и как только хмель достал головы, ощутил приступ тоски. Тосковал в последнее время он часто и лишь по одной причине - начал чувствовать стремительно надвигающуюся старость. Пока одолевал тяжелый путь к власти, пока с упрямостью и дерзостью кабана несся напролом сквозь партийный прагматизм глубоких стариков и старцев в Политбюро, бывал не однажды бит, обруган и опорочен, но всегда чувствовал себя молодо и превосходно, как опытный, живучий вояка. Но достигнув власти и могущества, беспощадно избавившись о г всех мыслимых и немыслимых конкурентов и одновременно собрав вокруг себя мощную команду единомышленников, он не успокоился, не утратил дерзкого, вызывающего духа. Тяжелый, нокаутирующий удар пришелся со стороны, откуда в пылу борьбы он никогда не ожидал. Старость была неотвратима, неумолима, как лавовый горячий поток, и эта глухая тоска напоминала ему тяжелый, удушливый сернистый дым. Всякая неудача, связанная с возрастом, всякий промах все ближе и ближе подталкивали его К черте, за которой была лишь геенна огненная...
В такие часы он презирал членов своей команды, не хотел никого видеть, поскольку реально осознавал, что его старость заметна, видима "опричниной" и эта свора только ждет мига, когда можно с яростью наброситься на хозяина, порвать на куски, и кто первым вцепится в дряхлеющее горло, тот и примет на себя его с таким трудом одержанную победу и власть. Он ненавидел команду, однако в приступах тоски не хотел думать о ней и распалять себе ослабленное сердце. "Опричнина" казалась ему недостойной даже его случайной, сиюминутной мысли, ибо он чувствовал, как вместе с горькими думами медленно вытягивается из души живительная энергия, а из дряблого тела - последние молодые клетки. "Генсек" часто вспоминал свою мать - рукастую, с грубым, обветренным лицом крестьянку и мысленно, бессловесно, жаловался ей, бесслезно плакался, не ожидая утешения. Но приятнее было думать о детстве, будто в хмель, погружаясь в прошлое. Над землей тогда стояло высокое небо со стерильно-белыми перистыми облаками, и если наплывала из-за горизонта грозовая туча, то уж обязательно была черной, страшной, несущей ураганный ветер.
Да и сама гроза отличалась невероятной яркостью: ударит гром, так стекла звенят, полыхнет молния - деревья загораются. А уж ливень хлестанет - вся земля вскипит!.. Зато потом до чего же голубой и чистый воздух, до чего же яркое солнце! И лужи теплые-теплые, и грязь чистая-чистая...
Он любил в детстве эти контрасты и незаметно перенес ребячью любовь на все вещи, явления и поступки, во взрослой жизни недостойные такого чувства, и тем более - в старости. И никто не мог понять его неожиданных, непредсказуемых действий, не характерных ни для возраста, ни для его высочайшего положения; его внезапных увлечений и желаний, не предусмотренных никаким этикетом. А он в подобных случаях просто тосковал и, погружаясь в детство, испытывал полузабытые контрасты.
В этом состоянии и застал его "брандмайор"... Несколько минут "генсек" смотрел на него мутным, отсутствующим взором и, наконец, спросил глухо, как больной:
- Ну что пришел?.. Жаловаться будешь?.. Все ходят, жалуются друг на друга...
В такие минуты его нельзя было перебивать, а говорить он мог долго, с длинными паузами, потому директор ФСК молчал.
- Хоть кто-нибудь бы пришел, порадовал... - он слегка оживился, будто вспомнив, кто перед ним. - Говорят, ты государственный переворот задумал? Правда или нет?
Что-то вроде усмешки появилось на губах. "Генсек" прошел отличную школу партийной номенклатуры, прекрасно умел держать в напряжении своих подчиненных, однако под напором старости ему и этого уже не хотелось делать. Было ясно, о чем он спрашивал: Комендант докладывал "генсеку" о воссоздании "Молнии" для операции в Чечне. И было ясно, что интригует его государственным переворотом Участковый...
- Задумал не я, но переворот готовлю, - признался "брандмайор", отвечая на шутку "генсека". - Сейчас на стадии разработки оперативного плана.
- А, не верю! - тяжело махнул рукой "генсек" и уронил со стола вилку, засмеялся, отпихнул ее. - Во! Сейчас женщина придет! Что-нибудь просить... Колючая, из Думы, наверное... Ты не знаешь, кто придет?
- Не знаю, - односложно ответил директор ФСК, умышленно не спеша со своим докладом: более сильный эффект будет произведен, если "генсек" спросит сам о вакуумных зарядах...
- А должен знать! - серьезно сказал он. - Ты все должен знать, что происходит в государстве... Где сейчас Джохар, знаешь?
- Так точно! В данный момент находится в Урус-Мартане, выехал на переговоры, ищет поддержки у старейшин.
"Генсек" вскинул голову, приподнял тяжелеющие веки и брови:
- Ты что, следишь за ним?
- Идет разработка операции, - сдержанно повторил "брандмайор". Агентурная информация поступает...
- Да все равно не верю!.. Джохар умнее вас, настоящий генерал, горбом выслужил... А вы... Ты мне эти бомбы нашел?
- Так точно, нашел.
- Что?! - "Генсек" машинально привстал. - Правда, нашел?
- Да, правда. Местонахождение установили оперативным путем, изъяли во время транспортировки. Сейчас вакуумные заряды находятся в специальном хранилище ФСК.
Он на некоторое время забыл о стальном катке старости, распрямился, приподнял плечи - обдумывал услышанное - и ощущал отдаленную, как эхо, радость.
- Ну вот, хоть от одного дождался!.. Не зря я тебя за уши вытащил. А Джохара наказать сможешь? Только давай без вранья... Сможешь?
- Смогу, но требуется время, - твердо ответил директор ФСК. - Три-четыре месяца. Максимум - полгода.
- Много! Много! - "Генсек" пристукнул кулаком. - Три месяца!
- Постараюсь, но нужно политическое обеспечение...
- Ладно, верю, - перебил он. - Работай!.. Кто там у тебя отличился? С бомбами?
- Полковник Сыч с группой оперативных работников, - доложил "брандмайор".
- Сычу подготовь документы на генерала, подпишу... Хотя у тебя там генералов развелось!.. Но этому подпишу. А тебе... Тебе пока ничего не дам, так много получил... Хотя дам! - "Генсек" налил стакан коньяку. - Пей, молодец!.. Порадовал! Пей, генерал!
Отказываться было не принято. Коньяк с государева стола провалился в пустой желудок - позавтракать было некогда, а закусывать у "генсека" на аудиенции не полагалось. Иное дело бы - в общем застолье...
- А я вот сегодня промазал, - вспомнил он неудачную охоту и почувствовал, как слабеют плечи. - Стрелял близко, а будто кто под руку толкнул... Да я знаю, кто толкнул! За спиной стоит, толкает...
Надо было уходить - промедление могло все испортить.
- Разрешите идти? - откозырял директор ФСК.
- Иди, иди... А Джохар еще молодой, усы черные, глаза черные, горят... Красивый мужик!
Пока "брандмайор" ехал до ближайшего магазина, чтобы телохранитель купил какой-нибудь закуски, совсем опьянел и уже кусок не полез в горло. Тогда он откинулся на спинку и попытался заснуть, чтобы протрезветь до Москвы, однако и проспаться не успел. В свой кабинет заходил полупьяный, сжимал кулаки, держал себя в руках, старался ступать ровно, глядеть перед собой. А в приемной уже сидел нахохлившийся Сыч, ждал результатов; за ним - еще человека четыре с папками в руках, со срочными бумагами. Директор впустил одного Сыча, остальных отправил к своим замам.
