Непонятным для Смирнитского образом Марина оказалась позади Игоря и молча стояла, опустив глаза.
– Она, наверное, ещё не успела сказать тебе, Иваныч, – Игорь посмотрел сначала на Марину, потом на Смирнитского, – она ещё любит тебя. Забавно, что даже смерть не властна над чувствами.
– Что здесь, черт возьми, происходит? – Смирнитский чуть отодвинулся назад.
Игорь подошел к Смирнитскому.
– Оглянись, прислушайся и почувствуй.
Резкая и внезапно возникшая боль прорезала грудь, и из нее вырвался глухой стон.
«Введите адреналин, три кубика, сердце должно работать!»
В голове раздавались глухие, словно застланные пеленой и доносившиеся издалека нечёткие голоса.
«Звоните Максименко, без него не обойтись!»
Непостижимым образом сознание Смирнитского раздваивалось, будто он смотрел на себя со стороны: безвольное тело, в котором ещё теплилась жизнь, лежало в свете медицинских ламп среди докторов на операционном столе.
«В операционную его! Владимиру Борисовичу скажите, чтобы готовил анестезию!
В глаза ударил яркий свет, сбивший Смирнитского с толку, и он повалился на землю, сжавшись в комок, как новорождённый, защищающийся от разом навалившейся реальности в первые секунды жизни. А в голове продолжали бубнить, доносившиеся издалека звуки.
* * *
– Где Максименко? – крикнул горьким запахом сигарет «Бонд» на кативших каталку медсестер дежурный врач Центрального клинического госпиталя ФСБ России.
Медсестры, в чьих глазах читался испуг и растерянность, переглянулись между собой и пожали плечами.
– Толку, как от козла молока! – бросил грубо дежурный врач, проверяя пульс пострадавшего, – в операционную его. Владимиру Борисовичу скажите, чтобы готовил анестезию. Где документы на поступившего?
– В дежурной части, товарищ майор, – тихо, через наворачивающиеся от обиды слёзы ответила одна из сестер.
– Хорошо, – уже более спокойно сказал дежурный врач, осознавая, что переборщил с эмоциями, выплескивающимися на ни в чём не виноватых молодых девчонок, – везите в операционную.
А сам бегом направился в дежурку госпиталя.
Развернув конверт, дежурный врач высыпал на стол содержимое: жетон с выбитым личным номером и сильно помятая справка, на скорую руку составленная каким-то врачом с практически нечитаемым почерком.
– Множественные пулевые ранения, – бормоча под нос, читал дежурный врач, с трудом разбирая написанное, – это ещё что тут?
По его лицу читалось нескрываемое раздражение.
– В полос… нет! В области груди. Твою же мать! – выругался он.
В дежурной части раздался звонок телефонного аппарата оперативной связи.
– Дежурный Центрального клинического госпиталя ФСБ России подполковник Кижуч, – скороговоркой выпалил давно выученную фразу офицер.
В течение минуты-двух Кижуч выслушал передаваемую информацию, одновременно делая в рабочем журнале пометки.
– По поступившему, – обратился он к дежурному врачу, оторвав взгляд от чтения справки, – это полковник Смирнитский Анатолий Иванович. Получил ранения во время боестолкновения близ села Даттах. По указанию начальника 1 Службы генерала армии Кривошеева поступил на срочную операцию. О состоянии поступившего докладывать лично генералу ежечасно…
Дежурный вынул из кармана мобильный телефон и набрал номер начальника хирургического отделения госпиталя Максименко.
– Алло, – почти кричал он в трубку, когда последовал ответ. – Петрович! Давай просыпайся и дуй в госпиталь.
Сонный Петрович попросил не орать в трубку, говоря, что он не глухой и всё прекрасно слышит.
Дежурный врач сбавил голос, стараясь говорить спокойнее и по существу, сделав особый акцент на только что поступившем указании Кривошеева.
– Хорошо, – ответил Максименко, – скоро буду.
Дежурный врач убрал телефон в карман брюк и закурил сигарету.
Лёгкий тремор рук выдавал царящее в нём волнение.
– Может отправить машину? – поинтересовался дежурный офицер Кижуч.
Врач лишь кивнул в ответ.
* * *
«Слеза скатилась по щеке и осела в уголке губ. Она силилась, а внутренний голос неустанно твердил, что нельзя плакать, но эмоции оказались сильнее и брали своё, и слезы непроизвольно наворачивались на глаза. Внутренне она хотела кричать и плакать, и не оставалось сил сдерживать в себе безумную горечь от нахлынувших чувств.
«К чёрту!» – она мысленно послала всё.
И Наташа расплакалась.
– Вот как всё вышло, – спустя некоторое время, когда эмоции улеглись, тихо начала она, – снова рядом. Через столько лет, полных надежд и веры, что всё будет хорошо, мы снова вместе. Хотелось бы повернуть назад и в последний вечер не отпускать ни тебя, ни себя. Не поддаваться на провокации судьбы и успешной карьеры, потому что не они согревают долгими одинокими ночами. Совсем не они.
Наташа рукавом форменного военного пиджака вытерла с щёк и глаз слёзы.
– Я никогда не переставала любить тебя! Ни на секунду не выбрасывала тебя из памяти, хотя очень хотела. Ни на мгновение не забывала твоего образа. Закрывая глаза, чувствовала твои прикосновения, нежные и наполненные любовью. Скажи, почему судьба распорядилась именно таким образом? Скажи мне!
Наташа небольшим кулачком изо всей силы, ударила по серому могильному камню с выгравированной надписью «Игорь Кириллов». В ответ Наташе с фотографии широко улыбался молодой человек.
– А ведь я так и не сказала тебе, – тихо продолжила Наташа, – я люблю тебя!
И поцеловав ладонь, передала поцелуй фотографии».
* * *
«Убрав чёрную вуаль с лица, она присела рядом с серым могильным камнем, от которого веяло холодом и безразличием.
– А Лизонька стала совсем большой, – тихо начала она, – такая красавица, что отбоя нет от парней. Даже не знаю, как буду справляться, – она хотела улыбнуться, но эмоции давили горечью и печалью.
– Пошла вся в тебя, – небольшая пауза, – такая же своенравная и характерная. Заканчивает экономический факультет, представляешь, сама поступила в Московский государственный университет. Хотела тебе сказать раньше, но никак не могла найти тебя.
Она опять запнулась.
– Хотя, кого я обманываю, – сказала уже скорее сама себе, – Толя, прости меня. Ведь я тебя даже не искала, всегда была уверена, что ты как из стали, проживёшь долго. Боже! – она с трудом сдерживала подступающие слезы, – как я ошибалась. Ошибалась во всём и всегда. Знаешь, столько лет прошло, как будто целая вечность.
В лицо дунул легкий тёплый ветерок, чуть задержался в волосах, словно кто-то аккуратно провёл по ним ладошкой.
– Знаешь, я скучала по тебе. Сейчас можно признаться, даже не столько тебе, сколько самой себе, что очень сильно скучала. Почему-то так случается, что понимание того, что потеряно, приходит тогда, когда назад ничего не вернешь. Я могу тебе сказать, что ты, Анатолий Смирнитский, беззаботный парнишка-курсант, которого я встретила давным-давно – когда небо было голубее, деревья выше, а листва зеленее – всегда являлся моим смыслом жизни. И теперь, осознав это, я не представляю, как смогу жить без тебя.
– Мама? – подошла молодая девушка, одетая в строгое чёрное платье на пример матери. – Мама, ты плачешь?
– Лиза, – она никак не ожидала, что дочь вернётся за ней, как не заметила слёз, что скатывались по щекам, – зачем ты вернулась? Мы же договорились, что ты будешь ждать в машине.
– Да, – смутилась Лиза, – но ты долго не шла, а потом я увидела, как ты гладишь рукой эту могилу. Кто он?
Она прикусила нижнюю губу от досады. Посмотрела сначала на могилу, где выгравировано просто «Смирнитский Анатолий Иванович» и годы жизни, потом на дочь, потом снова перевела взгляд на могилу.
– Это, Лиза, самый замечательный человек.
Дочь стояла недоумевая.
– Мама? – не понимая, спросила она.
– Это твой папа, Лиза».
* * *
Осознать это было непросто. Особенно, когда перед тобой, как живые, стоят люди, которых ты знал, а кого-то любил. Смирнитский посмотрел с тоской на растворяющуюся вдали Марину.
– Она уходит? – спросил Смирнитский.
Игорь кивнул.
– Просто потому, что она ещё живет, Иваныч.
Смирнитский горько хмыкнул, а по щеке скатилась скупая мужская слеза.
– Как это было? – спросил он, обращаясь к Игорю.
