– Она заикалась в детстве, – вспомнил Дмитриев, – и потом, после развода родителей. Может, это как-то связано? Как выдумаете, это скоро пройдет? Ее отпустят домой?
На последние его слова Василиса отреагировала довольно бурно. Заерзала на койке, принялась неловко, возбужденно жестикулировать, показывая, что очень хочет домой, и как можно скорей.
– Но мамы сейчас нет, – сказал Дмитриев, – ты хочешь поехать ко мне?
Она закивала, уткнулась лицом в плечо деда, опять обняла его.
– Я, пожалуй, схожу, позову кого-нибудь, – сказала Маша.
В коридоре было по-прежнему пусто и тихо. Несколько дверей оказались запертыми, только одна открыта. На ней блестела стеклянная табличка «Процедурная». Внутри, в двух смежных комнатах с банкетками, стеклянными шкафами и всякой аппаратурой, никого не было. Маша заметила в глубине еще одну дверь, хотела дернуть ручку, но вдруг услышала мужской голос:
– Я ж говорю, за ней приехали, блин! Короче, дед с девкой какой-то! Белобрысая девка, лет двадцать пять. Откуда я знаю, кто они? Ну, блин, а чего ж не предупредил?! Правильно, я вырубил телефон, чтоб не отвлекаться.
Человек стоял за дверью и говорил по мобильному. Слышно было отлично. Он нервничал, злился, но старался сдержаться. Вероятно, уже отсоединившись, выдал энергичный матерный финал и замолчал. Где-то в глубине, за стеной, стукнула дверь. Опять стало тихо. Маша на цыпочках отступила от двери, вышла из процедурной и лицом к лицу столкнулась с полной пожилой женшиной в халате, шапочке и марлевой маске.
–Что вы здесь делаете? – сурово спросила женщина.
Маша узнала лечащего врача Василисы, которую всего час назад видела на экране, и даже вспомнила, как ее зовут: Агапова Вера Ивановна.
Руководство Григорьева отнеслось к новости о том, что он летит из Франкфурта в Ниццу и собирается провести неделю на вилле своего бывшего шефа Кумарина, вполне спокойно. Тем более – имелась уважительная причина: туда же отправился Генрих Рейч.
– Расслабьтесь наконец, – ворчал Кумарин по дороге в аэропорт, – что вы все хмуритесь? Надо радоваться жизни. Мы с вами к морю летим.
– Я радуюсь.
– Как-то очень кисло.
– Ля-ля-ля! – тихо пропел Григорьев и скорчил комическую рожу. – Еще сахару добавить?
– Не понимаю, какого лешего я вас пригласил? Искали бы себе ночлег в дешевых пансионах, с общим душем в конце коридора. Ничего другого в разгар сезона все равно бы не нашли. Вы, Андрей Евгеньевич, безумно скучный человек. Ну скажите, что вас грызет? Думаете, зачем мне это надо? Бросьте. Мне ничего не надо на этот раз. Я пригласил вас просто так. Бескорыстно. Не верите?
Такси остановилось у зала вылетов. Кумарин не дал Григорьеву расплатиться, оттолкнул его руку с деньгами. До рейса оставалось сорок минут, они зашли в кафе. Кумарин взял себе пиво и толстую белую сосиску. Григорьев – только кофе.
– Так верите вы в мое бескорыстие или нет? – спросил Кумарин.
– Не верю, Всеволод Сергеевич.
– Ну хорошо. У меня имелась определенная корысть Генеральские мемуары. Я знал, что вы встречаетесь с Рейчем, и хотел через вас выяснить у него, есть там какие-то тексты или нет. Слушайте, зачем вы так много пьете кофе? За сердечко не боитесь? – Кумарин похлопал себя по левой стороне груди.
– Боюсь. Но кофе все равно хочется. А вы, Всеволод Сергеевич, не боитесь охотиться за генеральскими сокровищами? Суетное это дело, и долголетию не способствует.
– Все там будем, – весело оскалился Кумарин, – ладно, выкладывайте, что вам рассказал Рейч о мемуарах.
– Хорошо, – кивнул Григорьев, – а вы мне за это изложите все, что знаете про актера Владимира Приза.
– Вот тебе на! Что это вдруг? Им ведь занимается Маша. И вы, насколько мне известно, не разделяете ее бредовых идей о том, что он лет через пять-десять, при определенном стечении обстоятельств, может стать российским фюрером. Вы, как и все там у вас, считаете Вову Приза безмозглой марионеткой, рекламной фишкой для партии «Свобода выбора». Вы что, после бесед с Рейчем изменили свое мнение?
Во второй раз объявили посадку. Григорьев залпом допил остатки кофе, загасил сигарету, поднялся.
– Идемте. Нам пора в самолет.
Досмотр был более толковым и тщательным, чем когда Григорьев улетал из Нью-Йорка. Ботинки снимать не заставили, зато попросили открыть и включить маленький ноутбук. Понюхали содержимое плоской серебряной фляжки с коньяком, которую взял с собой Кумарин. Все чрезвычайно вежливо, с извинениями.
– Вы не ответили, – напомнил Кумарин, когда они уселись на свои места в самолете, хлебнул из фляги и защелкнул ремень безопасности.
«Фишка, – повторил про себя Григорьев, – рекламный брэнд партии „Свобода выбора“. Нацист. Фанатик. Даже внешне похож на молодого Гитлера…»
Он попытался вспомнить лицо этого Вовы Приза, но не смог. Зато лицо Гитлера возникло тут же. Косая челка, выбритые виски, щеки немного обвислые, похожи на жабры, подбородок бесформенный, рыхлый, черты какие-то размякшие, оплавленные, зато квадратные усики очерчены четко.
«Интересно, найдется на земле человек, который не знает этого лица, никогда его не видел? Прошло почти шестьдесят лет, а он до сих пор остался „фишкой“, „брэндом“.
– Я не исключаю, – произнес Григорьев после долгой паузы, – что Маша вычислила очередного маньяка. Мы с вами можем сколько угодно гадать, что будет через пять-десять лет. Сейчас меня волнует другое. Мог этот Вова Приз стащить альбомы Рейча или нет?
Кумарин хотел сделать еще глоток коньяку, но застыл с фляжкой у рта.
– Погодите. Когда он был у Рейча?
– Он был дважды. Сначала в августе, потом в октябре. А конверты начали приходить в ноябре. Рейч к себе домой почти никого не приглашает. Но Приз бывал у него дома, и не один раз. Крошка Рики от него в полном восторге.
На экране кукольная стюардесса с улыбкой демонстрировала, как пользоваться спасательным жилетом.
– Приз носит перстень на мизинце, не знаете? – спросил Григорьев.
– Вам все не дает покоя история с призраком Отто Штрауса?
– Мне просто интересно, он в принципе носит какие-нибудь перстни или нет?
– Понятия не имею. Спросите у вашей дочери. – Кумарин откинулся на спинку сидения, закрыл глаза. – Между прочим, альбомы мог запросто стащить покойный Драконов. Он тоже был у Рейча в гостях, и тоже в октябре, чуть позже Приза. И вообще, отстаньте минут на десять. Я плохо переношу взлет и посадку.
Григорьев сам рад был помолчать. Мысли путались. Драконов – это совсем уж странный вариант. Он приехал продать права на книгу. Рейч ему был нужен как литературный агент. Но, с другой стороны, книги-то нет никакой. И не бьшо. Допустим, мемуары оказались лишь предлогом, чтобы встретиться с Рейчем, проникнуть в его дом. Тогда Драконов должен был заранее знать о снимках. Спрашивается: откуда? Далее. Чтобы отправить конверты из разных городов Европы, ему надо было объездить эти города. Или ему заказали стащить альбомы, а отправлял конверты кто-то другой? Бред, ерунда. А Вова Приз? Фокус со снимками – слишком тонкая для него комбинация. Приз и Драконов – не те люди, которые могли бы узнать домашние адреса американских сенаторов и высших офицеров спецслужб.
«Машка, Машка, неужели ты меня все-таки заразила своей теорией нового русского фюрера? Или это сделал Рейч? Когда ты, доченька моя, умница, развивала свои теории, мучила меня этим несчастным Вовой Призом, я смеялся над тобой, как все твои коллеги. Я считал это глупостью. Когда Рейч попросил меня представить, как Маг-да Геббельс убивала своих детей, я замахал руками: зачем?! Я не хочу. Мне больше нравится думать, что все это далекое прошлое, а Вова Приз – фигляр, существо грубое, примитивное, и поэтому неопасное».
Он закрыл глаза и сам не заметил, как задремал под тихий рев двигателей. Ему приснилась Маша.
«Папа, в тебе говорит твой интеллигентский снобизм. Тебе кажется, если человек публично произносит глупости, т банальности, значит, он дурак. Между прочим, иногда надо очень много ума, чтобы выглядеть дураком».
* * *
Маша все не могла решить, стоит ли рассказывать врачу о разговоре, который она случайно подслушала в процедурной, о неизвестном мужчине, бродившем по коридору в халате, шапочке и маске. Он наверняка успел исчезнуть. Со стороны все это прозвучит довольно глупо. Маша сама ничего пока не поняла и объяснить доктору вряд ли сумеет.
Может, стоит сообщить в милицию, на всякий случай? Именно туда звонила сейчас доктор, диктовала фамилию, год рождения, домашний адрес Василисы. Ну не брать же у нее из рук трубку? «Знаете, тут какой-то тип бегал в халате, я случайно услышала через дверь, как он говорил с кем-то по телефону о чем-то, что могло бы, возможно, вас заинтересовать… Бред!»
– Значит, Грачева Василиса Игоревна? – врач положила трубку, опустила марлевую маску и улыбнулась. – Ну, будем знакомы. Это твой дедушка?
