– Я? – Софья Ильинична так и осталась с шубой в руке. И мокрый, смешанный с дождем снег оседал на черной ее кофте. А Машка все думала: неужели из этой троицы не нашлось никого, кто пожелал бы предупредить о пожаре их с Мефодием? Ладно, поджигатель, убийца, а остальные… или остальным попросту случай показался удобным?
Смерть… ну да, Мефодий умрет, и состояние его можно будет разделить поровну. Ведь они не убивали, просто остались в стороне. Ее колотило от пережитого страха, от холода, от понимания, что люди, стоящие рядом, на расстоянии вытянутой руки, желали Машкиной смерти.
Ничего личного.
Только деньги.
– Ты… просто интересно, почему Стасенька сказала, что пойдет за Мефодием? И Машкой… – Григорий раскачивался, перекатываясь с пятки на носок и обратно, он сунул руки в подмышки и выглядел неожиданно старше своих лет. Слетела маска злого шутника, и выражение лица сделалось иным, до боли знакомым. Они ведь похожи, дядя с племянником, пускай и сами в том друг другу не признаются.
– Стася! – охнув, Софья Ильинична прижала руки к груди. – Это она! Я всегда знала…
– Помолчи. – Григорий сказал это резко, и матушка его послушно примолкла. Он же, повернувшись к Мефодию, заговорил: – Я не спал, когда она пришла, в Сети сидел… читал… всякое.
Он вдруг смутился, и Машка догадалась, на каких именно сайтах сидел Григорий.
– Сказала, что пахнет дымом и, наверное, начался пожар. Надо уходить из дома. Я поначалу не поверил, но выглянул в коридор, и там тоже дым… я за мамой пошел… я знаю, что вы были ближе, но… про вас я не подумал вообще. За нее волновался.
И Софья Ильинична, охнув, попыталась сына обнять, но помешала шуба, которую она все-таки набросила на плечи Григория, велев:
– Не спорь со мной!
– Вот, а Стася сама сказала, чтоб маму выводил, что вами она займется… что ты спишь крепко и…
– Ты видел ее?
– Где?
– На улице. Видел?
Григорий на секунду задумался, затем уверенно ответил:
– Нет. Я маму искал. Ее в комнате не было…
Несколько мгновений тишины, и тяжелый взгляд Мефодия, от которого Софья Ильинична пятится.
– Я… я в кухню ходила! – с вызовом произнесла Софья Ильинична. – Или это запрещено? Я спать не могла! У меня сердце не на месте было… разволновалась… а когда я волнуюсь, я всегда ем. И бессонница опять же… вот я в кухню и пошла… а потом смотрю, дымом пахнет… и назад… а там Гришенька, и… я схватила первое, что под руку подвернулось, и мы сюда вышли.
– И Стасю ты не видела?
Софья Ильинична покачала головой. Без косметики, с волосами, связанными в хвост, она выглядела жалко, впрочем, Машка подозревала, что и сама она смотрится ничуть не лучше.
Горло драло. Болела голова. И шея тоже. Ныли содранные руки и ноги. Холод продирал до костей, а сами эти кости казались хрустальными. Одно неловкое движение, – и Мефодий просто-напросто рассыплется. Он заставлял себя дышать глубоко, гоняя из легких отраву, глотал вязкую слюну, давил желудочные спазмы. Не хватало еще опозориться перед Машкой…
Она дрожала осиновым листом, кутаясь в непомерно большой плащ, черные полы которого раскрывались, и тогда мелькали чужой свитер и белые ноги, босые ноги.
Надо решаться.
Мефодий испытывал злую ревность, хотелось отвесить мальчишке подзатыльник, за плащ, и свитер, и за то, что он в кои-то веки ведет себя по-человечески. Виделось в этом новое притворство.
Ложь.
Кто из них?
Поджечь дом не так и просто, но… не сложнее, чем изготовить призрак. Да и не похоже, чтобы горел весь дом… Плеснуть бензином… или спиртом… что еще горит? Все, кажется… есть жидкость для растопки каминов… стояла в холле темная бутыль. Когда? Надо проверить, но… что это даст? Ничего. Есть ведь еще в кладовке запас, и… и не важно, как это сделали.
Кто?
Софья Ильинична, что вьется вокруг сыночка, щебечет, взмахивает руками, пытаясь одновременно и нос вытереть, и обнять, и согреть… могла? Могла. А он? Почему бы и нет? Выйти. Плеснуть жидкостью. Бросить спичку и уйти мамочку искать… а ведь кухня… зачем она в кухню ходила? И вправду проголодалась? Или в кухне ее не было?
Тогда где?
Не скажет правды. Стася. Надо вернуться за Стасей. Если ее нет у дома, то она там, за дверями… страшно. Мефодий всегда боялся огня. Мелькнула трусливая мысль, что ей, скорее всего, уже не помочь, и стоит ли рисковать? Мефодий мысль отогнал. Он переступил порог, но поганец вцепился в руку.
– Стой. Погоди.
Подобрав темный ком Машкиного платья, Гришка слегка отжал.
– На. С этим дальше пройдешь. Дыши через ткань.
– А сам?
Он мотнул головой, признавшись:
– Я не настолько благороден и вообще жить хочу.
Темно. Сухо. Жара нет, и дым, который вьется под ногами, не выглядит опасным. Коридор, ведущий в правое крыло, темен и холоден. Его не затронуло пожаром. А вот второй… огонь почти погас, оставив черный осадок на стенах. Широкие полосы копоти… выжженное пятно, пожалуй, сюда-то и плеснули горючим. Тряпье… откуда взялось? Дверь повисла на петлях. Тлеет диван, мелькают рыжие лисьи хвосты огня, но выглядят безопасными, скатываются с обоев, оплавляя их, но не цепляясь.
Кирилл хвастал, что дому пожар не страшен.
И вправду не страшен!
– Стася! – Голос звучал сипло, надсаженно. – Ау…
Что может быть глупее?
Жарко. Было холодно, но лед в костях таял, а жар опалял кожу, и без того раздраженную, болезненную. Мокрая шерсть платья воняла псиной и дымом, а может, и не воняла, но Мефодию казалось именно так. Он заставлял себя дышать и пробираться дальше.
Клочья обоев. И оплавленная проводка, от которой расползались белесые нити ядовитого дыма. Вновь порог. Комната…
Никого. Белесое марево. И девушка танцует на пожарище.
Галлюцинации. Надо выбираться. Стася если жива, то вышла… в доме ее нет, а у Мефодия галлюцинации. Он стоит и смотрит на девушку в белом старинном наряде. А та кружится под звуки музыки, которая слышна лишь ей одной.
Призрак танцует вальс.
…снова штучки поганца?
Нет, оборудование Мефодий конфисковал… а новое Гришка вряд ли успел бы закупить. Значит, призраки существуют… или ему мерещится.
Отравление.
Ядовитый газ. Угарный. Он, кажется, вызывает кислородное голодание, что-то там с гемоглобином, эритроцитами и кровью… а кислородное голодание вызывает галлюцинации. Мефодий рассмеялся, до того все получилось легко и логично.
Правильно.
И призрак, замерев, обернулся.
– А ты красивая, – сказал Мефодий, прижимая к лицу тряпку, которая недавно была платьем.
– Знаю, – ответила девушка, поправляя платье. – Но мне нравится, как ты это говоришь. И что ты меня видишь.
– А обычно не видят?
– Нет. – Она остановилась и протянула руку, от которой повеяло холодом. И хорошо, а то огонь еще жил в этой комнате, скатывался с пропитанных антигорючим составом обоев, пытался обосноваться на паркете, но и это дерево отказывалось загораться. – Обычно не видят. Ты, наверное, скоро умрешь. Жаль. Ты мне нравишься… тот, другой, боялся.
– Ты давно здесь?
– Давно. Вечность, наверное… – она вздохнула.
Надо прекращать эту безумную беседу. В конце концов, он пришел за Стасей. И мысль показалась донельзя удачной. Если девушка не галлюцинация, а призрак, то должна знать.
– Где моя сестра? Стася… ты знаешь Стасю? Такая неприметненькая… низенькая… – Проклятье, он и описать-то толком ее не способен! – Она еще тебя найти пыталась.
– Знаю.
– Где она?
– Не в доме, – подумав секунду, ответила призрак. – Ушла. Она не меня искала, а Око Судьбы… жаль, что не нашла.
– Почему жаль? – Мефодий решился и вошел в комнату.
Окно открыл, и холодный осенний ветер заставил языки огня прилечь.
– Потому что я бы смогла уйти. Она была злой.
– Кто?
– Евгения. – Призрак крутанулся на кончиках пальцев. – Она привязала меня к камню. Стеречь заставила. Я похожа на сторожа?
– Ничуть.
Наверное, он все-таки сошел с ума. От кислородного голодания или же по какой-то иной причине, быть может, и вправду случившееся в Турции подорвало его разум, а потом смерть Кирилла… и Греты…
– Мой брат не убивал себя?
– Конечно, нет… – Девушка замерла и, вытянув руки, посмотрела сквозь них. Пальцы ее были длинными и полупрозрачными. – Или да? Он много пил, а это вредно для здоровья… Он меня боялся. Разве я страшная?
– Ты красивая.
И призрак рассмеялся.
– Мне нравилось смотреть за вами, – призналась она. – Жаль, что вы уйдете…
– И призраки не любят одиночества?
– Верно, – она погрустнела. – Никто не любит… хочешь, я скажу тебе, где спрятан камень? Конечно, ты все равно скоро умрешь…
Ее убежденность Мефодию не нравилась.
– …но если все-таки останешься жив, то забери его, ладно?
– Ладно.
Она оглянулась и на цыпочках подошла к Мефодию, поднялась, положив руки на плечи, и в глаза заглянула.
– Это тайна.
– Я понимаю…
