Пока не знает. Сейчас он в НИИ Эрнеста. Забирает то, что принадлежит его деду. Мало ли, вдруг там тоже есть что ценное. А ночью Паша в Москву уезжает. У него поезд в половине первого.
– Но парень будет эти формулы исследовать? – не захотел закрывать вопрос Гурам. – Или хочет их отдать нашему государству, чтоб лучшие его умы сделали это за него?
– За «спасибо»? – нахохлилась Мария. – Пусть продает.
– Кому? Террористам?
– Почему же им? Нашему государству. Но продает – не отдает. Ладно, Эрнест чудиком был, да и рос в другие времена. Но он изобрел клей, который пленку склеивает. Не на пять минут – на десятилетия. Представьте, сколько у нас огородников. Они теплицы держат. И чтобы покрыть их, покупают пленку. Порвалась – подклеивают. Двадцать лет назад это считалось невозможным. Рваные пленки выбрасывались.
Но Эрнест играючи изобрел клей. За что получал копеечные отчисления. Институт с опытным заводом живет благодаря открытиям профессора Субботина до сих пор. А сам он жил… Вы знаете, как. Скромно. Но его это устраивало. А Паша другой. Он не чудик. Странно отказываться от финансовых благ, если есть возможность их получать. Так что передай ему – пусть торгуется!
– Мы уже вчера попрощались. Но думаю, Паша не продешевит.
На том разговор о Субботиных закончился. Гурам начал о своем вещать, а Ариадна переместилась в ванную, чтобы там прибраться. Кто, если не она?
– Ты переключилась с меня на Павла? – услышала Ари.
– Что за глупости?
– Сбежала от меня вчера, чтобы увидеться с ним?
Лучше бы помог, устало подумала она. Ведь именно они, гости, устроили бардак в доме Коки. А ей его устранять.
– Не слишком Павлик молод для тебя?
– Слишком, поэтому я отношусь к нему как к младшему брату.
– Тогда почему охладела ко мне?
– Не чувствую связи между нами, – решила отделаться стандартной фразой Ариадна. Странно то, что она уже ничего к Марку не испытывала. Раньше думала – как это возможно, разлюбить за пару дней? Оказалось, это вполне реально. – Да и не женишься ты на мне. А я семью хочу, и ты это знаешь.
– Почему не женюсь? Что ты все за меня решаешь? – он повысил голос, и Гурам его услышал. Прискакал, взял сына за руку, увел.
Вернулся, когда Ариадна вымыла ванную и запустила стиральную машину.
– Мой сын очень несдержан, – проговорил он. – Извини его.
– Ничего страшного. На меня и не так орали. Я с алкоголиками жила. Точнее, с развеселым пьяницей и с зашитым.
– Марк трезвенник.
– Из-за матери, знаю.
– Из-за нее же он такой вспыльчивый. Мама Марка была идеальной. Она делала все, чтобы угодить родственникам, мужу (мне), сыну. Но ее не ценили за это. Никто из нас. И у Лили крыша поехала. Она запила, стала невыносимой. Даже представить себе не могу, что Марк пережил, живя с ней.
– Она умерла от цирроза печени, правильно?
– Да. И лежала долго, несколько лет. Марк обращался за помощью к семье Михайловских, но те, кто не спился, уехали за границу. Вроде бы ему раз прислали двести долларов из Америки и все.
– А вы почему не помогли?
– Я знать не знал, что происходит. Мне запретили видеться с сыном. А ему со мной.
– Но на смертном одре Лиля вас простила?
– Не уверен. Просто поняла, что у сына никого не остается. А плохой отец лучше, чем никакого.
– Вы не плохой.
– Отличный, я бы сказал. Сколько мог дать Марку, когда он был ребенком… Не тот, кого он называет сэнсэем, а я.
– Вы все же знаете, о ком речь?
– Нет. Один раз слышал о нем от сына. Второй от тебя. Фото не видел, он прятал его. Мне интересно было узнать, кто он, этот Рэмбо.
– Марк сказал, он давно сгинул. Умер, скорее всего.
– А мой сын до сих пор о нем помнит. Меня же, если б не помогал деньгами, скорее всего, забыл бы вскоре.
– А вы помогаете? – удивилась Ари.
Марк взрослый мальчик, пора уже самому о себе заботиться.
– Отдаю последнее. Бизнес дохода не приносит, потому что он ведет его черт-те как. Поэтому я даю тебе совет: не строй отношения с моим сыном. Намучаешься с ним.
– Не переживайте. Это был всего лишь легкий, ни к чему не обязывающий роман.
Их разговор прервала Кока. Она ввалилась в ванную, оттеснив Гурама, и стала проверять, насколько хорошо Ариадна убралась. Придраться было не к чему.
– Кока, поедешь со мной в деревню? – спросила Ари, когда они с Марией остались одни.
– К твоей матери на дачу?
– Нет, на родину ваших родителей. Под Ветлугу. Это километров двести, если не больше.
– Что я там забыла? А ты?
– Хочу в деревню. Сажать морковку да капусту, ходить по грибы, пить парное молоко, печку дровами топить, готовить в ней щи из петуха…
– Ходить по нужде в ямку в земле, отбиваться от лютых комаров, в магазине покупать не то, что хочешь, а что есть в наличии? Деревенская романтика на третий день перестает умилять. И как работа? Кто тебя отпустит на все лето?
– Уволюсь.
– Ты ку-ку, что ли? – разозлилась Мария. – Тебя повысить скоро должны, а ты увольняться вздумала?
– Ага.
– Но почему? – Она, наверное, подумала, что племянницу на работе притесняют.
– Устала я быть правильной. Всем угождать. В первую очередь тебе и маме. Хочу ходить по деревне в стразах и перьях, и пусть меня дразнят городской сумасшедшей, плевать.
– На что жить-то будешь, дура? Расчетных на все лето не хватит. Даже в деревне.
– Не поможешь?
– Было бы чем.
– Хорошо, что я не такая дура, как ты думаешь. За восемь лет работы в банке я много чего приобрела: валюты, облигаций, золота. Богачкой не стала. С зарплаты рядового сотрудника не разжиреешь. Но на три-четыре года безбедной жизни в деревне мне хватит. – Ари развесила тряпочки, которыми наводила порядок, на полотенцесушителе. – Так ты поедешь со мной?
– Я подумаю, – растерянно протянула госпожа Лавинская. Такой она еще племянницу не видела.
– Вот и молодец.
И Ариадна покинула квартиру Коки с чувством исполненного долга.
* * *
Он сидел при свете
