– Конечно. Я только поднимусь за сумкой. Ты не исчезнешь так же внезапно, как появился?
Он покачал головой и уселся на диван.
Проходя мимо девушки за стойкой, я поймала её взгляд, устремлённый на Андрея, – она не сводила с него глаз. Девушка показалась мне хорошенькой и молодой, и я вдруг почувствовала себя старой. В номере перед зеркалом я рассматривала своё лицо и не находила в нём ни одной привлекательной черты. Ну, может, только глаза. Я вздохнула: и в молодости не была красавицей, а уж теперь-то и вовсе. Пригладила выбившийся из пучка завиток и поправила лацкан строго пиджака кремового цвета. Посмотрела ещё раз на своё отражение: пожалуй, единственный плюс в том, что с возрастом я не поправилась.
Конечно, когда я вышла, Андрей стоял у стойки, и девушка кокетничала с ним. Он улыбался и с интересом слушал её болтовню. Я подумала, что она уже сунула ему свой телефон. Они казались мне такими молодыми и беззаботно-счастливыми. Как бы хотела я отдать свои сорок лет скучной обеспеченной жизни и начать всё заново. Если бы кто-то знал, как я завидовала этой девчушке, которая с завистью бросила взгляд на моё дорогое кольцо, когда я отдавала ей ключ от номера. Эх, милая, если бы ты знала, как ценна молодость и свобода. И если бы ты получше узнала мою жизнь, то перестала бы завидовать.
Мы допивали по второй чашке кофе, когда мне позвонил адвокат, с которым вел дела мой отец, и с которым я должна была встретиться в Москве и сообщил, что заболел. Он очень просил дождаться его выздоровления, потому что потратил столько времени на наше дело и точно знал, как его выиграть. Он говорил что-то ещё, но я его не слушала. Задержка давало мне время разобраться и сделать собственные выводы.
Я заверила адвоката, что мы обязательно его дождёмся. Возможно, мой отец будет искать кого-то другого, но за это время я смогу провести собственное расследование. Андрей оказался мне совсем не таким, как утверждал отец. Он совершенно не был похоже на человека, который обманным путём решил завладеть чужой недвижимостью. И, вообще, во всей этой истории что-то не сходилось.
К тому же я по-прежнему не понимала, зачем нам этот особняк в Москве, – фамильный дом, в котором ни я, ни мой отец никогда не жили и жить не собирались, – у нас двоих итак слишком много недвижимости.
Я бросила телефон в сумку и посмотрела на Андрея, деликатно отвернувшегося к окну.
– Звонил Владимир Иванович, наш адвокат – начала я.
Андрей нахмурился.
– Во сколько встречаемся?
– Владимир Петрович сломал ногу, поэтому встреча откладывается.
– Мне жаль, но передышка нам кстати, правда? – Он коснулся моей руки. – Нам нужно узнать друг друга лучше.
Бог знает, что он вкладывал в эти слова, но моё глупое сердце уже забилось. Я отхлебнула кофе, чтобы он не заметил моего смущения.
– Лиза, я не хочу бороться с тобой. И, тем не менее, я не могу позволить твоему отцу выиграть это дело. Ведь если он получит этот дом, он продаст или сдаст в аренду какому-нибудь банку и здесь больше не будет музея.
Я знала, что Андрей прав, хотя мой отец терпеть не мог подобные заведения. Он всегда говорил, что только чудаки ходят смотреть на чужие носки, выставленные на всеобщее обозрение. И, вообще, какое дело в какой постели спал, например, Лев Толстой? Читайте его книги и не лезьте в личную жизнь.
– А если, предположить, что особняк достанется тебе, что ты с ним сделаешь? – спросила я, впиваясь глазами в лицо Андрея, чтобы не пропустить ни малейшей
– Оставлю всё как есть. Единственное, что хотелось бы оставить за собой право присматривать за особняком. Возможно, я нашёл бы спонсоров, здание давно не ремонтировалось.
– Ты хочешь оставить в нём музей?
– Конечно. Хочу, чтобы учителя по-прежнему приводили туда школьников. Я бы даже отменил входную плату. Кроме того, я бы поставил ещё несколько стендов, чтобы рассказать об истории дома, о семье Петушинских, о которой сейчас очень мало информации. Наверно, здесь мне бы потребовалась твоя помощь. Ну и, конечно, мне бы очень хотелось рассказать историю Степана.
– В нашей семье Степана, твоего деда, считали предателем и старались о нём не говорить. Хотя я уверена, что он верил в то, что делал, если решился пойти против своей семьи, к которой был привязан.
– Степан жил этим, – грустно подтвердил Андрей, – он не сомневался, что революция изменит мир и до конца дней сожалел, что так и не смог найти способ попросить прощения у родных. После перестройки дед понял, что ошибся в революции, мы вернулись к капитализму, с которым он боролся. Он говорил об этом чуть ли не со слезами, считал, что ему была отпущена такая длинная жизнь, чтобы он испил свою чашу страданий до дна. Когда в девяностые годы оказалось, что можно чуть ли не за копейки приобретать недвижимость, отец смог оформить, чтобы особняк числился за его фирмой, а потом и вовсе переоформил право собственности на себя.
Я молча слушала его, думая о Степане. Откуда же у меня всё-таки это чувство, что я его знала.
– Андрей, а Степан когда-нибудь приезжал в Париж?
– Конечно, нет. До перестройки у нас был «железный занавес».
– Но некоторые же ездили, например, в командировки?
– Его бы никогда не выпустили, потому что у него были родственники за границей. В тридцатые годы он всё время боялся, что за ним придут, но всё обошлось.
Я верила каждому слову Андрея, – не был Степан ни подонком, ни предателем. Жаль, что его постигло такое разочарование в деле, ради которого он стольким пожертвовал.
Андрей отвлёкся на звонок мобильного телефона, а я вновь вспомнила то странное ощущение, которое испытала в музее: расположение комнат, которое я без труда нарисовала, потому что знала, фотографию Степана, упавшая мне под ноги. Вечером я долго вглядывалась в его лицо, напрягая память, но, видимо, обстановка в номере гостиницы мало способствовала этому. Возможно, что-то я смогу понять, если ещё раз приду туда. От одной мысли об этом я почувствовала, что, несмотря на тёплый день, покрываюсь мурашками. Андрей положил телефон в карман и пристально взглянул на меня:
– Что ты почувствовала вчера, когда мы вчера были в доме? Сейчас ты можешь об этом рассказать?
– Я уже тебе говорила – у меня возникло дежавю, – нервно улыбнулась я. – Мне показалось, что я очень часто бывала в этом доме, приходила к Степану. Когда я увидела его портрет, сразу поняла, что знаю его. Я уже начинаю думать, что потихонечку схожу с ума.
– Лиза, с тобой всё в порядке. Просто Степан, как бы это тебе сказать, он существует. – Чашка с остатками капучино выпала из моей руки и разбилась на полу. К нам быстро подскочила уборщица и начала вытирать коричневую лужицу.
– Существует?! – почти выкрикнула я, не обращая никакого внимания, что на посетители за соседним столиком поглядывают в нашу сторону. – Что ты имеешь в виду? Ты же сказал, что он умер.
– Я имею в виду его душу.
– Душу?
– Да, душу. – Андрей смотрел на меня с вызовом. – Его душа осталась там, в этом доме. И вполне возможно, поэтому и упала его фотография, когда ты вошла. Наверно, дед хотел показать тебе, что он здесь. Возможно, он ждёт тебя, чтобы объясниться. Ведь ты Петушинская.
Ждёт, чтобы объясниться? Да как такое может произойти? Я почувствовала, что мне не хватает воздуха и поднялась из-за стола.
– Мне нужно на воздух, – пробормотала я и, выскочив из кафе, почти бегом побежала в сторону гостиницы.
Андрей догнал меня уже на углу. Я хотела убежать от него, от себя, от всего того, что мучило меня и не давало покоя. Я привыкла жить обычной жизнью. Мой каждый день был похож на предыдущий: работа, дом, забота об отце. В Москве со мной начали происходить вещи, суть которых я не могла уловить и боялась в них разбираться.
– Лиза, я не хотел вас напугать, – когда Андрей волновался, он всегда переходил на «вы». – Я не должен был об этом говорить. Вы должны сами прийти к этому.
Я резко остановилась, и он чуть не налетел на меня.
– Прийти к чему?
– К тому, что Степан существует, и что вы с ним связаны. Ваш приезд не случаен. Я почти уверен, что дедуля хочет что-то сказать.
– Да что ты несёшь?
– Поверь мне, Лиза. Просто поверь.
Вид у Андрея был несчастный, но он не сдавался, хотел меня убедить.
– Послушайте, Андрей. Мне кажется, что мы не должны затрагивать эту тему. Если вы хотите, чтобы мы общались.
Внезапно я поняла, что именно сейчас была копией своего отца. Точно таким же холодным тоном, он запрещал мне говорить о матери. Именно поэтому я тоже стала обращаться к Андрею на «вы». Хотела поставить его на место.
Андрей с удивлением смотрел на меня.
– Знаете, Лиза, я никак не пойму: какая же вы настоящая. Впадаете из искренности в надменность так легко, словно в вас борются два человека. Будьте сама собой.
– Держите при себе ваши дурацкие советы! – холодно заметила я.
– Ладно. Я вам надоел?
Я сразу пришла в себя – он выглядел обиженным.
