Но с эскалатора в такой толчее назад не повернешь, он выносил всех наверх с беспощадной неумолимостью.
— Светлана — это Лана, — сказал Лешка. — Так короче. Я тебя буду звать Ланой. Хорошо?
— Да. В Светлане эта буква «с» противно свистит. Эти дни я проживу как Лана. Даже забавно.
Он положил ей руки на бедра и слегка прижал к себе. Лана улыбнулась, внимательно глядя ему в глаза, потом мягко погладила его по голове.
— Тебе все-таки лет двадцать с небольшим… Ты действительно готов бросаться под танки?
— И да, и нет, — нехотя ответил Лешка. — Шкуру свою, понятно, жалко, она ведь единственная. Умирать ли за демократию или подождать, тоже надо подумать. Но режим коммуняк для меня нож острый, я своего при них хлебнул. При марксистах-ленинцах мы так и останемся уродами на задворках цивилизованного мира. Все будут жить, а мы строить общество будущего, пока не передохнем.
— Сильно сказано, — заметила она, а Лешка смутился.
— Это не моя мысль. Моего приятеля. Мы его сейчас найдем.
— В этой толкучке?
— Найдем. Алик Латынин так будет дудеть на своей трубе, что его и впотьмах, в штормовую погоду разыщем.
Эскалатор выбросил их в холл станции, а общий поток увлек к выходу.
День был в меру солнечным, светлым и не жарким. Как раз для бойни с кровопусканием. На Манежной площади народу оказалось меньше, чем в пору буйных митингов, когда все было запружено до краев. Народ «кучковался», и каждая кучка жила своими идеями и своими лозунгами.
Гул дизельных моторов доносился откуда-то сверху, от «Националя».
Надрывный и резкий звук боевой трубы Алика прозвучал от Александровского сада, и Лешка засмеялся:
— Алик уже на месте.
Они принялись пробираться сквозь толпу к кремлевской стене. Казалось, что люди накаляются, самозаводятся и разогреваются с каждой минутой на полградуса по шкале Цельсия. Общая температура защитников демократии сейчас достигала 37,5 градуса — легкая лихорадка.
Труба Алика надрывалась в исполнении «Чардаша» Монти, музыка без идеологической подкладки, но оказалась к месту.
Лешка взглянул на часы. Полдень с четвертью.
От центрального входа в гостиницу «Москва» самый мощный динамик переорал всех:
— Товарищи! Только что Президент РСФСР Борис Ельцин сделал заявление, объявил, что сегодняшние события — это путч правых элементов, направленный на восстановление тоталитарного режима и господства кровавых большевиков! Они не пройдут! Ельцин с нами, со своим народом!
Общий могучий гул голосов, как штормовой прибой.
Алик Латынин уже изнемог при своей трубе, когда заметил Лешку, и с облегчением прекратил играть. Он спрыгнул с ящика, на котором стоял, и кинулся к Лешке:
— Все-таки пришел?! Я так рад, Леха! Ты посмотри, какой великий день! С минуты на минуту сестра дедушку Сашу привезет!
— С ума сошли? — поразился Лешка. — Столетнего прадеда в эту заваруху тянуть?
— Да он сам разъярился и потребовал его к Кремлю доставить! А это кто? — Он уставился на Лану.
— Моя будущая жена, — твердо и без улыбки ответил Лешка. — Регистрация после событий. Изволь быть с ней корректен.
— Силы небесные! Какая женщина! Я рад за тебя, и как горюю, что не встретил ее прежде, чем ты! — От возбуждения он махал своей трубой, и, отражаясь от нес, золотые зайчики метались по его лицу. — Все смешалось в доме Облонских! Правильно, Леша, хватит с нас этих вонючих шлюх, я тоже найду себе сегодня подругу и женюсь, потому что этот день войдет в историю и должен быть отмечен чем-то великим и в личной жизни!
— Ты не выпил, часом? — подозрительно спросил Лешка.
— Что ты?! — ужаснулся Алик. — Я и без водки пьян, как суслик! Лана, я вас вижу, но теперь хочу понять, кто вы? Скажите что-нибудь.
— Вы милый мальчик, — она сдержанно улыбнулась. — Но будьте осторожны. Вы не человек толпы. Вы индивидуальность. Толпа может вас раздавить. Вместе с вашей прекрасной трубой.
— Какая женщина! — бурно восхитился Алик. — Как точно все схвачено! Я ненавижу толпу, но сегодня нам надо быть всем вместе! Завтра каждый покажет себя, а сегодня мы сильны, когда вместе.
— Эй, музыкант! — рявкнул седой и высокий мужчина, вся грудь которого сверкала от бессчетных орденов и медалей. — А ну-ка, врежь нам «Этот день победы»! К месту будет!
Алик тут же вздернул трубу.
Мелодию всеми любимой, знаменитой песни тут же подхватили десятки голосов.
Кто-то тронул Лешку сзади за локоть, и, повернувшись, он увидел своего третьего компаньона по бизнесу — Раздорского. Рано начавший полнеть, в очках, сутуловатый, но с признаками большой физической силы в широких покатых плечах, он смотрел на Лешку, лукаво косился на Лану и сказал с доброй улыбкой:
— И ты уже здесь! И, как всегда, с прекрасной дамой.
— Не надо предательских намеков, — ответил Лешка. — Познакомься. Это Лана, это Раздорский Вово, ударение на второе «о».
Лана засмеялась и подала руку с тонкими длинными пальцами.
— Своеобразное имя и оригинальное.
— Владимиров очень много, — сказал Вово. — Надо же как-то выделяться. Наша контора, Леша, надо считать, сегодня не работает?
— А кому трудиться, если все фирмачи здесь?
— Да. Я уже давно здесь. Нашу фирму воспрявший пролетариат уже громит?
— Нет, — нервно ответил Лешка, разом вспомнив утренние жуткие события.
Всеобщий нарастающий гул неожиданно накрыл площадь. Все куда-то бросились в едином порыве. Толпа сгустилась перед «Националем». Лешка и Лана застряли в середине и, что творилось впереди, разглядеть не могли. Могучим ревом взрывалась порой вся людская масса, кричали даже те, кто ничего не понимал.
Гул моторов бронемашин становился более явственным и угрожающим.
— Садись мне на плечи! — крикнул Лешка.
Он присел, и Лана уселась на него верхом, ее плоская кожаная сумка задела его по лицу, прохладные руки охватили лоб. Лешка без труда распрямился из положения подседа. Он думал, что при ее росте и соблазнительной женской комплекции она окажется потяжелей.
— Ну, что там, дозорный? — засмеялся низкорослый мужчина.
— Ничего не пойму! — крикнула Лана. — БТР наверху, около телеграфа… Народ поперек улицы… Ага! Троллейбусы разворачивают. Один и второй! Перегородили улицу, точно!.. Люди на БТР залезли!.. Конец, завязли!
От «Националя» запела труба — может, Алика, а может, другая, но снова прозвучали такты из «Дня Победы», и все поняли ликующий сигнал — все в порядке.
Лешка опустил Лану на землю.
— Пойдем поищем телефон. Мне надо сориентироваться в обстановке.
— А ты здоровый, черт! — засмеялась Лана. — Верхом на тебе скакать удобно, как на верблюде!
Уму непостижимо, как она сразу стала родной и близкой!
Они нашли таксофон около гостиницы «Москва».
— Кто там? — с веселой беззаботностью спросил Журавлев.
— Это я. На Манеже. Здесь БТР пытались прорваться.
— М-м… Ты выбрал неправильную диспозицию. Это не основное направление. Маневрируй к Белому дому. Там будет решаться все. Раздавать награды или строить виселицы. А может, и то и другое. Ты в армейском наряде?
— Да нет, зачем?
— Дурень, я же, по-моему, тебе все ясно объяснил. Надо использовать в игре те козыри, которые у тебя уже есть. В Белом доме готовятся к обороне, ты меня понимаешь? Полагаю, что доверенным лицам будут раздавать оружие. Хотя извини, я еще не знаю, на какой ты стороне?
— Да пошел ты к чертям собачьим! На какой я могу быть стороне?
— Значит, облачайся в воинские доспехи, возьми документы и шпарь в Белый дом. А еще лучше, иди домой — спать.
— Сам иди спать. Как там у вас-то? Тут говорят, что вы все в Останкине под арестом.
— Чушь. Сидим, ждем, пьем чай да кофе, а хочется пива.
— Правда, что Горбачев вылетел в Москву?
— Сведений нет. Вся остальная информация такая же недостоверная, как и у вас на улицах. М-м… Все, как в синагоге: все кричат, никто не слушает. Мне тебе больше нечего сказать.
Лешка взглянул на Лану. Она причесывалась, глядя на свое отражение в стекле витрины.
— У меня есть для тебя неожиданное и трагическое сообщение, но оно потерпит. К делам сегодняшним отношения не имеет.
— Подождем. Я никогда не спешу. Тогда отбой?
— Дробь барабан, — ответил Лешка и повесил трубку.
Лана взглянула на него вопросительно.
— Это мой самый близкий друг, — пояснил он. — Настоящий. Мы совершенно разные. Алик и Вово в общем-то еще дети, а Журавлев — это… Познакомишься, поймешь. Пошли к Белому дому.
— Пешком?
— Да. Или найдем наземный транспорт. Я все же боюсь, что эти бандиты догадаются отключить метро.
— Умно, мой генерал. Только тогда я переобуюсь.
В ее сумке оказались кроссовки, и она надела их вместо туфель на высоком каблуке.
Они вышли на Герцена и не собирались ловить машину, как около них, у края тротуара, тормознул «БМВ», правая дверца его распахнулась, приглашая к посадке.
