— Я не работаю уже пару лет. Едва ли не с той поры, как стала жить с Эдвардом.
— Вы уже долго вместе?
— Года два. Может, и больше. — Она перелистывала альбом, что-то в нем ища.
— Вы знали его первую жену?
— Не очень хорошо, — ответила Гейл, всецело поглощенная фотографиями, — но да, я ее знала.
— Она покончила с собой, не так ли?
— Да. Я пытаюсь найти для вас мои самые удачные снимки.
— Отчего она это сделала? Вы знаете?
Гейл резко подняла голову:
— Кто знает, что заставляет людей делать то, что они делают? Думаю, у нее была депрессия. Мы не касаемся этой темы.
— Должно быть, это было большим шоком для Эдварда.
— Ну, скорее для его отца — это ведь он ее обнаружил. Эдвард был в отъезде.
— Вы хорошо ладите с мистером Виккенгемом?
Гейл рассмеялась и перевернула ламинированную страницу:
— Разве у меня есть выбор?
— А Эдвард с ним в добрых отношениях?
Гейл вздохнула и плюхнула книгу на кровать:
— Ему приходится быть с ним в добрых отношениях: Чарльз его отец, и Эдвард — наследник. Так что не знаю, будет ли это ответом на ваш вопрос. Сестры его не очень-то ладят с отцом, они теперь бывают здесь редко, но это из-за Доминики. Она не слишком-то милая дама, так что оно и к лучшему, что она уехала. — Гейл перевернула еще страницу и развернула альбом к Анне. — Это из моих последних работ. С тех пор как я встретила Эдварда, у меня не было работы. Он это не одобрял. Хотя не столько он, сколько его отец. Он такой, знаете ли, сноб! К нам вообще относятся как к бедным родственникам. Хотя, по сути, мы такие и есть. — И она нервно хохотнула.
Анна склонилась к фотографии. Судя по тому, как прямо на глазах преобразилась ее собеседница, таблетки, которые Гейл приняла, были чем-то вроде амфетамина: будучи еще недавно нервной и трясущейся, она теперь оживленно болтала и даже придвинулась поближе к Анне, чтобы показать другие снимки. Она была, несомненно, фотогенична и — хотя фото, конечно, недотягивали до уровня «Вог» — на некоторых снимках просто сногсшибательна.
— Эти фотографии сделаны где-то два с половиной года назад. Я начала участвовать в довольно приличных фотосессиях. До этого, как я сказала, я снималась в основном для каталогов. На самом деле это работа на износ, поскольку надо за день делать много очень разных снимков, но и деньги за это идут приличные. Мне приходилось переодеваться во всевозможные сельские одеяния и сниматься то с собаками, то возле какой-нибудь изгороди в твидовом пиджачке и грубых башмаках… Для показа дамского белья у меня все же неподходящая фигура. — Перелистывая альбом, Гейл, похоже, по-детски наслаждалась, демонстрируя себя.
— У вас есть семья? — спросила Анна.
— Что? Вы имеете в виду — дети?
— Нет, родители, сестры?
Гейл печально улыбнулась:
— Мои родители умерли много лет назад. У меня есть сестра, но мы редко с ней видимся. У нее куча детей и нудный муж.
— А вы хотите детей? — спросила Анна, пытаясь как-то подвести разговор к собственно причине ее визита.
— Да. А вы?
— Да, — улыбнулась Анна, — и я очень хочу. Когда вы сыграете свадьбу?
Гейл посмотрела на свой крупный бриллиант и помахала ручкой:
— Когда мой будущий свекор даст Эдварду хоть какую-то передышку. Отец нещадно загружает его работой, выплачивая жалкие крохи.
— Но ведь однажды к нему перейдет все имение, — заметила Анна, продолжая просматривать модельные снимки Гейл.
— Да, перейдет.
Анна, которая на самом деле не очень-то вглядывалась в фотографии, вдруг задержала дыхание.
— Изумительный снимок! — произнесла она, надеясь, что Гейл не заметит, что на самом деле привлекло внимание гостьи.
— О да, это, наверно, снято два года назад. Делали каталог одежды для отдыха: множество ужасных бархатных спортивных костюмов.
Гейл собралась было листать дальше, но Анна положила ладонь на страницу:
— Что это за блондинка — вон, что стоит возле седла?
— Подразумевалось, что это конюшня. Но на самом деле кинули немного искусственной травы, поставили заборную секцию и водрузили на нее седло.
Блондинка на снимке была Шерон Билкин. Анна вспомнила: Шерон рассказывала, что снималась для каталогов.
— Вы знаете, кто это? — спокойно спросила Анна.
Гейл пожала плечами и встала, чтобы убрать альбом.
Анна открыла портфель и достала из папки фото Шерон Билкин:
— Это она, не правда ли?
Гейл сощурилась и тут же отвернулась, опускаясь на колени, чтобы положить на место альбом. Анна поспешила следом и встала у нее за спиной:
— Мне необходимо забрать это фото, Гейл. Пожалуйста, отдайте его мне.
Гейл внезапно вскочила на ноги и с такой силой толкнула Анну в грудь, что та ударилась об угловой столбик кровати.
— Оставьте меня одну! Я не хочу об этом говорить! Вы не знаете, что может случиться. Вам надо уйти. Я хочу, чтобы вы ушли!
С виду кожа да кости, Гейл оказалась невероятно сильной: своими худющими руками она чуть не задушила гостью, притиснув ее к двери. Анна попыталась высвободиться, но девушка крепко вцепилась в нее.
— Он убьет меня, он превратит мою жизнь в ад, если только узнает, что я сделала! — Гейл держала Анну мертвой хваткой, вплотную приблизив к ней лицо.
— Отпустите меня, — сказала Тревис, заставляя себя сохранять спокойствие.
— Я закончу в сумасшедшем доме!
Анне удалось наконец высвободиться. И тут Гейл словно лишилась сил: она медленно опустилась на колени, повалилась ничком на пол и зарыдала:
— О боже, боже, боже! Что же я наделала!
Держа между пальцами ножку бокала, Эдвард Виккенгем перекатывал на языке бренди, точно это был жидкий мед.
— Не понимаю, — медленно произнес он, краснея.
Ленгтон чуть наклонился вперед, впившись взглядом в лицо собеседника:
— Вам угодно, чтобы я повторил? Чего вы не понимаете, мистер Виккенгем?
— Вы подозреваете моего отца в…
— В убийстве. Да, верно. В убийстве Красной Орхидеи, если быть точным.
— Но я не понимаю. В смысле, у вас есть улики? Это ужасное обвинение. Честно говоря, я не могу его принять. Вы арестовали его?
— Нет. Пока нет. В настоящее время он только подозревается в причастности к этому преступлению.
— В причастности?
Его надменный тон кольнул Ленгтона.
— Да, в причастности, и явились мы сюда по той причине, что я хотел бы задать вам несколько вопросов, которые подтвердят или не подтвердят мои подозрения.
Виккенгем осушил бокал, затем стрельнул глазами на бар, но, очевидно, передумал добавлять, а вместо этого осторожно поставил бокал на стол. Рука его тряслась, и вид у него был ошеломленный.
— Я прямо не знаю, что и делать.
— Просто отвечайте на мои вопросы, — улыбнулся Ленгтон.
Льюис выпрямился в кресле. Виккенгем реагировал не так, как те, кого ему когда-либо доводилось допрашивать. Эдвард был ошарашен услышанным:
— Но вы уже беседовали с моим отцом.
— Верно. Теперь нам хотелось бы поговорить с вами.
— А не могу ли я вызвать своего адвоката?
— Зачем?
— Это слишком серьезное заявление.
— Вас мы ни в чем не обвиняем. — Ленгтон раскрыл папку и взял в руки фото Луизы Пеннел. — Вам знакома эта девушка?
— Нет, не знакома.
— А вот эта девушка? — показал он фотографию Шерон Билкин.
— Извините, нет, — покачал головой Эдвард.
Ленгтон посмотрел на Льюиса и вздохнул.
— И вы никогда не видели ни одну из этих женщин в имении вашего отца?
— Нет, не видел.
Ленгтон поджал губы:
— А скажите, пожалуйста, где вы были девятого января этого года?
— О господи, я не помню. Мне надо заглянуть в ежедневник.
Ленгтон предложил ему это сделать. Виккенгем поднялся, покрутился туда-сюда, потом сказал, что ежедневник остался в столовой. Льюис заявил, что пойдет с ним.
Вернулись они очень быстро. На сей раз Эдвард забыл наклониться и стукнулся лбом о притолоку. Ругнувшись, он встал посреди комнаты, пролистывая небольшую черную книжечку. Руки у него сильно тряслись.
— Я был здесь вместе с Гейл. Мы были дома.
— Хорошо, и она это подтвердит?
— Да, потому что она была нездорова. У нее была мигрень. Гейл лежала в постели, а я готовил обед. Господи Исусе, я просто не могу в это поверить! Это за гранью понимания! Что я стою здесь и отвечаю на ваши вопросы о…
— О вашем отце?
— Да, о моем отце. Вы, должно быть, ошибаетесь.
— Вполне возможно, но, расследуя убийство, мы должны проверить каждую версию. У нас есть портрет подозреваемого, набросанный по описаниям двух свидетелей. Не желаете на него взглянуть?
Не дожидаясь ответа, Льюис показал рисунок Виккенгему. Некоторое время тот смотрел на листок, потом покачал головой.
