— Да, попали как кур в ощип… — протянул Артемий Иванович. — Недаром мне ночью немецкая колбаса с тмином снилась. Как ты думаешь, может, ему листы показать?
— Повременим допоки, — сказал поляк. — Но с собой возьмем.
Они сложили в саквояж новый шприц с иглами, бутыль с небесно-лазоревым купоросом, гигроскопическую вату и бинт, и вышли на улицу. Полицейский ждал их в санях. Он услужливо уступил им место, а сам встал сзади.
Их довезли до Мойки и вдоль нее повезли к Фонтанке. При подъезде к Цепному мосту Артемий Иванович испуганно сказал:
— В Департамент везут. Петр Николаевич пронюхал…
— Петр Александрович, — мрачно сказал у них за спиной полицейский.
— А то мы не знаем, как директора Департамента зовут! — воскликнул Артемий Иванович.
К их удивлению, в департамент они не поехали, а свернули на Моховую.
— Кажется, я догадался. кто такой Петр Александрович, — сказал поляк.
— Сейчас нам покажут, — согласился Артемий Иванович. — Пропишут нам прививок по первое число…
Санки остановились у дома австрийского посольства, прямо напротив дверей Черевина.
— Извольте господа, вас ждут, — сказал полицейский офицер.
Фаберовский с Артемием Ивановичем вылезли и толкнули знакомую дверь.
Их встретил Карп, вытаращивший глаза.
— Проходите в гостиную, посидите там. Их превосходительство в кабинет, он занят, профессора с ассистентом дожидаются.
Карп принял шубу и пальто, поставил у стойки для сабель их галоши, и поляк в сопровождении Артемия Ивановича торжественно зашли в гостиную, неся в руках шкатулку со шприцем и бутыль купороса.
— Что делать будем? — спросил Артемий Иванович, ставя бутыль рядом с диваном. — Выпорет же!
— Я б тоже выпорол, — согласился Фаберовский.
— Ну, так иди, объясняйся! Ты же Лелива де Спальский!
Поляк оставил шкатулку Владимирову и вступил в кабинет. Он был перегорожен китайской ширмой, скрывая от случайных взоров диван.
— Заходите за ширму, профессор, — раздался из-за нее голос Черевина. — Не хочу, чтобы меня через окно с голой жопой видели. Вы уж простите, что я вас к себе так тайно вызвал, но мне, как начальнику царской охраны, никак нельзя болеть паранойей, у нас в охране и без вибрионов эта болезнь естественным образом, всем течением жизни, обостряется. А мне кажется, что сейчас она у меня обострилась до крайности.
Фаберовский осторожно заглянул поверх ширмы. Черевин лежал в одном белом парадном бешмете с галунами на воротнике и в спущенных шароварах, обнажавших тощий зад и синие жилистые ноги. Генерал побаивался и нервно ерзал на диване.
— Ваше превосходительство, — Фаберовский кашлянул в кулак.
Черевин мгновенно подскочил, прихватив шаровары, и стал быстро их натягивать. Лицо его налилось кровью, а фиолетовый длинный нос стал пунцово-красным.
— Где профессор?
— Дело в том, что никакого профессора не существует, ваше превосходительство… — начал поляк, все еще глядя поверх ширмы. — Граф Лелива де Спальский — это я.
— Так, в Аничков сегодня профессор не поедет… — Черевин почесал потылицу.
— Ну-ка, вон в гостиную! Карп, иди к телефону, вели, чтоб меня соединили с дворцовой канцелярией.
Поляк с Артемием Ивановичем вышли в гостиную, мимо них в кабинет к генералу прошел Карп, изумленно качая головой, и дверь за ним с треском захлопнулась.
— А ведь могли медаль «За полезное» от самого Государя получить, — вздохнул Артемий Иванович. — Или какую другую кавалерию посерьезней.
— Сейчас Черевин Государю доложит, и мы такую кавалерию получим! Орден Синей Дупы с палками и розгами, и с девизом «Боль и польза», — нервно съерничал Фаберовский.
— Это как же вас угораздило до такого додуматься?! — спросил Черевин, окончив разговаривать по телефону.
— Это был повод, чтобы проникнуть в квартиру посла и при необходимости снять фотографический портрет с бразильского переводчика.
— Снять портрет! И с какого места вы собирались снимать портрет?
— С лица. Но мы его не снимали. Посол нам готовый фотографический снимок всей миссии вынес. Ваш посыльный так быстро нас увез, что мы не успели взять его с собой.
— Карп, скажи тому, в санках, что в Аничков мы не едем, а он пусть едет туда, где взял этих двух, и заберет там групповой портрет бразильской миссии.
— Пусть скажет Луизе Ивановне, она знает, где, — добавил Артемий Иванович.
— Так значит это благодаря вам половина города с синими жопами ходит?
— Так точно, ваше превосходительство.
— И что же за чудодейственную вакцину вы колете?
— Сейчас купорос колем, — сказал Артемий Иванович. — Та дрянь, что у академика нашли, кончилась.
Черевин всплеснул руками.
— Так что, значит, и эпидемии никакой нету?
— Да какая уж тут эпидемия, — открестился поляк.
— А вы знаете, что вам за мошенничество полагается тюремный замок сроком до двух лет? Слава Гачковского спать не дает? Хорошо, я вовремя оглянулся, сейчас бы тоже с купоросной задницей ходил бы!
— Ну что вы, ваше превосходительство, мы бы не посмели!
— То-то! Не посмели бы… И прекратить это!
— Да мы уже вчера прекратили. Так замучились, что сил нет. Сегодня к вам собрались было с докладом, да тут ваш посыльный прилетел, заставил взять инструмент и к вам повез.
— И что же вы хотели мне доложить? — облегченно спросил Черевин, которому уже захотелось поскорее сменить тему.
— Вчера вечером мы по приказу вашего превосходительства обрядились извощиком и дамой у него в седоках, и отправились в Полюстрово к Сретенской церкви, куда должен был приехать капитан Сеньчуков. Внутрь церковного двора нам пробраться не удалось, но от местного мальчишки мы узнали, что там собрались все заговорщики для военных экзерциций и обучению нападать на Государя, каковое обучение производилось капитаном Сеньчуковым.
— Чего?! — воскликнул Черевин. — Да вы сами своего вибриона сверх меры объелись!
— Вибриона не существует, а вот заговор существует точно, — сказал Артемий Иванович. — Мы видели сквозь щель в заборе, как по командам «Нападай, бей царя!» заговорщики с неукротимой яростью бросались на чучело, устроенное во дворе, и с ненавистью избивали его кольями и кистенями, несмотря на царские регалии.
— Царские регалии были в процессии у участка, — поправил Фаберовский.
— Ай, — отмахнулся Артемий Иванович. — Они тоже были заговорщики, не зря же поп за нами из этой ряженой царской свиты мальчишку послал следить. А священник, отец Серафим именем, надеется после успешного переворота получить место настоятеля Свято-Владимирского собора и открыть в нем спиртовой завод, как это уже он сделал при полюстровской церкви, открыв завод «Бавария».
— А кто эти люди? — спросил Черевин. — Ведь это же, как я понял, не гвардия.
— По виду — самые подонки общества. Мало того, заговорщики хотят собрать в Полюстрово со всей губернии беспашпортных бродяг и учинить из них нечто казачьего войска во главе с атаманом, обрядив их в казенные полушубки с помощью пристава Полюстровского участка.
— А вы не врете, господа? — осторожно спросил Черевин, подавленный услышанным. — Я с ваших росказней уже в собственном рассудке сомневаться стал, даже вот профессора вызвать решился. То, что вы говорите, как-то не укладывается в голове.
— Вот истинный крест! — Артемий Иванович перекрестился. — Своими глазами видели!
— У меня тоже сведения не радостные, — сказал генерал. — Полковник Секеринский выяснил, что ваш капитан Варакута с Патронного завода был связан с мартовским покушением 1887 года, но не привлекался по недостатку улик. И что самое интересное, на процессе Шевырев хвастал, что всегда знал маршрут, которым поедет Государь. Я еще тогда предположил, что эти сведения Шевырев мог получать от великого князя Владимира Александровича. Но никаких прямых связей у Шевырева с великим князем быть не могло, зато Варакута, тогда еще поручик, в то время делал какие-то работы у Его Высочества во дворце и жил в соседней с Шевыревым квартире на Надеждинской. Так что его связь с ремонтными работами во французском посольстве, которые проводит контора двора Его Высочества, кажется очень подозрительной.
— И эти провода, торчащие из общей стены его квартиры и консульства… — сказал Фаберовский.
— Получен также ответ на запрос в Одессу о жене пристава Сеньчукова. Оказывается, ее отец, Иосиф Минус, будучи хозяином аптеки на Канатной, продавал азотную кислоту народовольцам, за что подвергся аресту жандармским полковником Катаниным. И только вмешательство его будущего зятя, помощника одесского полицмейстера Сеньчукова, позволило ему остаться безнаказанным. Вот так, господа.
***
— И что же вы теперь намерены делать? — спросил Черевин, когда Карп поставил на стол кофейник и генерал пригласил их испить кофею. — Какие у вас планы по нашей служебной части до вечера?
