Я кивнул; его глаза казались слишком усталыми, чтобы оторваться от моего лица, тогда как рука проползла по истертой столешнице красного дерева к круглому медному выключателю, который он принялся дергать взад и вперед с раздражающей энергией, как человек, настойчиво возвещающий конец света. К этому времени я выбрался на улицу, там стояло такси, а кружащийся снег создавал светлый ореол; водитель прихлебывал кофе.
– Ну и холодина, приятель, – сказал он, когда я влез в машину. – Я говорю, ночь холодная.
– Угу.
– Ну, сейчас начнем реально зарабатывать.
Я мотнул головой в знак согласия. Из приемника лился спокойный джаз, нежный и убаюкивающий, и я плотно запахнул пальто и сонно откинулся на спинку сиденья. Я был измучен и непонятно почему встревожен. Было около пяти утра. Таксист тронулся с места, вливаясь в редкий поток машин, и бросил взгляд в зеркало:
– У вас там сзади все в порядке?
– Ааа, и да, и нет.
– И да, и нет? Уж не собираетесь ли вы тут меня обгадить или еще чего, а? Мне как-то раз попался парень с сердечным приступом. Мало не показалось, доложу я вам.
Такси плавно катило мимо просвечивавших сквозь снежную завесу огней светофоров, мимо редких теней, бредущих, сгорбившись, по белым тротуарам, по городу, приснившемуся во сне городу, в котором никогда не наступит утро. Я следил, как водитель меняет полосы движения, не сигналя. Внутренность такси заливал голубоватый свет, из приемника еле слышно доносилось соло саксофона. Вся эта ночь казалась мне невероятной, невероятной и реальной. Мы проплыли мимо белого безразмерного лимузина. Парни в нем – юнги или футболисты из школьной команды – сняли рубашки и высовывались из окон и сидели на крыше. «Вы только посмотрите на этих гаденышей», – пробормотал таксист.
Мы остановились в двух шагах от моей кирпичной стены. Улица была тиха и безлюдна. Я расплатился с водителем и, тяжело ступая, побрел к воротам. Подняв глаза, я увидел, как футах в десяти резко остановилась машина. Из нее выпрыгнули двое мужчин в дорогих шерстяных пальто, один, я помню, был без шляпы. Мне не понравился их интерес ко мне, и я достал ключ.
– Рен!
Я не успел запереть калитку, как они оказались рядом со мной. Тот, что покрупнее, просунул ногу в створ калитки. По виду они походили на бизнесменов и точно не копы. Никто не мог видеть меня в тоннеле.
– Чем могу быть вам полезен, парни, в этот дивный вечер?
– Отдай нам кассету.
Снег заставлял меня часто моргать.
– У меня ее еще нет.
– Кассета у тебя в пальто.
Я был поражен.
– Это не та.
– Сейчас же отдай нам кассету, и все будет в порядке.
Тот тип, что был ближе ко мне, что-то выхватил из-под пальто и замахнулся на меня. Я отпрыгнул назад, но потерял равновесие и упал. Другой ударил меня между ног, и я мгновенно обделался, а кал так и остался прямо у меня в брюках. После чего я отправился в нокдаун, глубокий нокдаун. Рука в перчатке уперлась мне сзади в шею, прижимая правую щеку к холодной кирпичной дорожке. Они обшарили пальто и забрали пленку.
Над самым моим ухом раздался голос:
– Эй, Рен, ты – вонючий засранец, понял?
Я услышал шипение аэрозольного баллончика, а затем мой левый глаз, нос и горло обожгла боль, рот превратился в огромное дыхательное отверстие, и, корчась, я слышал собственные завывания, доносившиеся словно издалека. Они нанесли мне еще несколько ударов – раз по голове, пару раз в живот и еще раз по яйцам, а я, изо всех сил сжавших в клубок, умолял о пощаде, и каждый звук громко прокатывался по тоннелю. Ответа не последовало, и, в ожидании новых ударов, я сжался еще сильнее, закрыв голову и подтянув ноги к груди. И вдруг я понял, что ничего не происходит. В мой правый глаз, тот, что был прижат к холодному кирпичу, газа попало немного, так что я сумел приоткрыть его до размеров слезящейся и моргающей щелки и начал подползать к открытой калитке. До нее было от силы футов шесть. Мне хотелось плакать. Я пытался ползти дальше, но не продвинулся ни на шаг. Многие части моего тела нуждались во внимании. Я рухнул на живот. В конце концов мне удалось осторожно придать былую форму яйцам, убедившись заодно, что они более или менее на месте. Я перекатился на спину, чувствуя, как экскременты перемещаются у меня в штанах. Жжение в носу почти прекратилось. Я снова заставил все тот же правый глаз открыться и посмотреть с водянистой ясностью сквозь открытую калитку в январское небо, где одна припозднившаяся звезда мерцала на фоне рассеивающейся тьмы, холодная и прекрасная. Это был как раз тот момент, когда ночь уступает место дню. Все еще падал снег. Мне было видно, как его заносит во входной тоннель и он садится на рукав моего пальто. Я ощущал его на щеке, на ресницах. Я вспомнил, что рассказал Кэролайн о том, как в снегу нашли мертвеца. Шел снег, но я не был покойником. И у меня все будет отлично. В общем, я слишком много пил, занимался черт знает чем и был избит, но чувствовал себя превосходно. Да, я буду чувствовать себя превосходно через несколько минут. Но странная штука минуты. Ничего не делаешь, а они проходят. Ничего не делаешь, просто лежишь себе на выложенной кирпичом дорожке, да и калитка все еще открыта, в шерстяном пальто довольно тепло, лицо замерзло, лежишь и ждешь чего-то, возможно, ответа. Я очень надеялся, что мои яйца не перестанут действовать. Теперь я понял, что больше не владею ситуацией. События проносились мимо и надо мной. Я испытывал какую-то тревогу, а это означало, что все, что сейчас было плохо, скоро станет еще хуже.
Потом за воротами остановилась машина. Мне был слышен шум работающего двигателя. Дверь открылась, звук шагов по снегу, шаги все ближе и ближе, звуки отчетливо раздаются в неподвижном холодном воздухе. Калитка осталась незапертой. Неужели эти люди возвращаются? Я изо всех сил пытался подняться. Безрезультатно. Руки совершенно онемели. Звук шагов все приближался. Ну, вставай же, пьяная тварь, спасай свою шкуру! Будь героем. Шаги. Один человек. Я кое-как встал на колени.
– Пожалуйста, – выкрикнул я.
Ответа не последовало. Что-то влетело через открытую калитку и ударило меня в грудь. Я грохнулся на землю.
Газета. Первая страница. ПОРТЕР РЕН. «ДНЕВНИК СУМАСШЕДШЕГО».
* * *
Доброе утро! У вас разъяренная жена, кровь в моче и еще та история в газете. Но после того, как Лайза бросила на меня ледяной взгляд, направляясь к выходной двери вместе с Салли, я не мог думать об этих вещах. Нет, Хоббсу определенно не стоило посылать двух своих бизнесменов. Нетрудно догадаться, что, поняв, что к ним попала не та видеопленка, они не преминут устроить еще что-нибудь похлеще. Известно ли им, что именно теперь, когда Лайза ушла и Джозефины с Томми тоже нет, я один в доме? И как они узнали, что у меня с собой видеопленка? После того, как я вышел из Малайзийского банка и за исключением того короткого промежутка, в течение которого пленка была спрятана дома, она оставалась в кармане моего пальто. Я никогда не доставал ее оттуда на людях и никому не показывал. Мне пришло в голову, что Кэролайн лгала насчет Хоббса и насчет почти всего остального и позвонила Хоббсу или Кэмпбеллу или двум сотрудникам и сообщила, что я с видеопленкой еду вниз в лифте. В конце концов ей единственной было известно, что она лежит у меня в кармане. Но после нашей долгой беседы предыдущей ночью я не был готов поверить в подобное; это не имело смысла. Возможно, Хоббс прослушивал ее квартиру с помощью установленных в ней потайных микрофонов. Это было слегка притянуто за уши, хотя и возможно. Можно подкупить администрацию дома и попасть внутрь. Очевидно, швейцарам уже заплатили и они следили за входящими и выходящими людьми – просто это не было очевидным для меня. Потом я вспомнил, что вынимал пленку из кармана, пока ехал в лифте наверх, чтобы убедиться, что это не одна из пленок Салли. В таком крутом здании, как дом Кэролайн, в лифте наверняка была скрытая камера внутренней системы видеонаблюдения, которой при необходимости можно воспользоваться для слежки. Они видели, как я поднимался, вероятно, заметили, как я глупо улыбнулся пожилой женщине, вышедшей на третьем этаже, а затем сунул руку в карман пальто за кассетой. А значит, это был вопрос всего лишь телефонного звонка. Поджидали ли они меня у дома, рассчитывая завладеть ею, когда я выйду из такси? Это не имело смысла: я мог запросто оставить кассету у Кэролайн.
От этой последней мысли мне хотелось завыть. Как им пришло в голову следовать за мной? Они должны были сначала нанести визит Кэролайн. Я позвонил ей и ждал ответа, слушая гудки. Пять, десять, пятнадцать мерзких гудков. Было одиннадцать тридцать утра. Кэролайн не включила автоответчик. Я подождал еще пятнадцать гудков. И тут, когда я уже было собрался повесть трубку, на другом конце провода ее подняли.
– Да?
– Кэролайн?
– Что? – Я не узнал ее голос – глухой, полный ненависти, гораздо грубее, чем я когда-нибудь слышал.
