Автомобиль осторожно петляет по переулкам и выезжает на Садовое кольцо. Скоро этот город с его ужасными уличными манекенами остается позади. Шоссе совершенно пустынно, ехать так - одно удовольствие. Армен думает об Австрии, где он не был ни разу, а потом зачем-то вспоминает Париж, в котором побывал однажды осенью. Темную бронзу платанов, сиреневые туманы над Сеной, дворики Латинского квартала...
Его "Форд" постепенно все набирает и набирает скорость. Армен посматривает на часы и прибавляет еще, стрелка спидометра уже давно перевалила за сто, и тут Калаян чувствует, что машина перестает подчиняться ему. Она летит, совершенно неуправляемая, сама по себе, а он ничего не может поделать с ней. Холодный пот выступает у него на висках, тормоза отказали, он это понимает совершенно отчетливо. "Но почему, почему?" - чуть не кричит он, и тут же все становится ясно. В голове все смешалось, он потерял самообладание, он обречен.
Впереди мост. "Форд" взлетает на его неровное покрытие, выезжает на встречную полосу и, разбивая парапет, медленно падает вниз, или это только так кажется Армену, ведь сейчас он как будто видит эту картину со стороны. Себя в медленно падающей машине. Словно в кино. Это его последнее видение перед тьмой.
Когда же это он догадался, что в сексуальном плане не принадлежит к большинству? Наверное, лет в 16. Именно тогда Мирон понял, что он "голубой", мазохист и онанист в одном лице. В общем, тот человек, который выделяется из общей массы и на которого принято вешать ярлык - "извращенец". Хотя, между прочим, ему больше нравилось слово "изощрение", нежели "извращение". И тогда он даже начал гордиться, что "голубой". Мирон был уверен, что у любого могут быть свои сексуальные причуды и любой (хотя бы в мыслях) мечтает о каком-нибудь, пусть даже самом маленьком, извращении.
Его с раннего возраста тянуло к мальчикам, но именно в 16 лет состоялся его первый сексуальный контакт с мужчиной старше его лет на десять.
Это было восхитительное воспоминание, и сейчас, отправляясь в гости к Моте Шклявому, Мирон Львович Витебский дал себе волю и вновь погрузился в прошлое.
Все случилось на вечеринке, так называемом мальчишнике, накануне женитьбы одного из ребят из их компании. Сидели за столом в трусах, так как было очень жаркое лето. Дом был частный, большой, с огромным садом. Произносили тосты, выпивали, разговаривали, дурачились. Затронули все темы и наконец добрались до интима. Да и как же иначе перед свадьбой? И тут Мирон заметил, что один из ребят слишком уж пристально смотрит на него. Тогда он вышел в сад якобы покурить, и тот парень пошел следом за ним. Сначала они молчали. А потом Олег (так звали того парня) неожиданно спросил, был ли он когда-нибудь близок с мужчиной.
Мирон до сих пор не способен передать на словах то ощущение счастья, которое охватило его в тот момент, и он ответил, что только мечтает об этом, не более.
Все дальнейшее развивалось, как во сне. Олег целовал его шею, мочки ушей, плечи, грудь. Затем они, словно пьяные, побрели в баньку, расположенную в дальнем конце сада.
Там Мирон впервые поцеловал мужчину, собственно говоря, это вообще был его первый поцелуй.
Олег был ласков и нежен, быстро возбудился... И Мирон испытал упоительные минуты блаженства, несмотря на некоторые страх и боль, когда Олег раздвинул ему ноги и его член осторожно вошел в него. Хотелось только одного как можно дольше продлить это состояние.
После той первой любовной истории много еще чего было в жизни Мирона Львовича, но Мотя Шклявый стал в Москве его подлинным учителем. Таких изысканных ласк, такого кайфа Витебский не испытывал и, наверное, не испытает уже ни с кем. Но бесполезно было бы пытаться привязать к себе Мотю надолго. Во-первых, у Мирона не хватило бы на него денег, а во-вторых, он рисковал нарваться на смертельную ревность его многочисленных и весьма влиятельных поклонников.
А может быть, и не только на ревность, но и на кое-что похуже. За Мотю могли убить. С его изменами мирились, потому что знали: он не принадлежит никому.
"Дорогая шлюха", - снисходительно усмехается Мирон и звонит в знакомую дверь.
Мотя встречает его в соблазнительном ажурном трико, поверх которого надето коротенькое кимоно, расшитое желтыми ирисами. Подведенные глаза блестят неестественным зазывным блеском. Уж, конечно, он принял что-то возбуждающее.
Мирон Львович чувствует себя перед этим воздушным созданием неуклюжим и нелепым в своем деловом костюме, а главное, с теми мыслями в голове, которые привели его сюда.
- Ты обворожителен, - лепечет Мирон, ощущая себя преступником, и протягивает Моте корзиночку с пармскими фиалками, за которой он, не поленившись сделать крюк, специально заехал в галерею "Гармония".
Мотя в восторге всплескивает руками и прижимает к груди цветы, похожие на тени больших бабочек.
Неужели их короткий роман будет иметь продолжение? Мирон Львович проходит за хозяином в гостиную и видит искусно сервированный стол. Мотя улыбается ему, и Мирона буквально распирает от счастья.
Мирон стыдливо смотрит на обнажившуюся руку Моти, когда тот поднимает ее, чтобы поставить цветы на сверкающую хрусталем горку из орехового дерева.
Мотя ловит этот взгляд и думает о том, что эта стыдливость только украшает его временами почти звериную жестокость. Стыдливость - легкая вуаль над этой необузданной страстной натурой. Но Моте не хочется объятий Мирона, его ненасытного жадного члена, он не хочет снова увидеть его пугающую татуировку, сбегающую вниз от паха на мускулистую правую ляжку, которая мастерски изображает совокупляющихся кентавров.
- Ты давно не захаживал ко мне, и я решил принять редкого гостя по-королевски. - Мотя как бы оправдывает роскошь и блеск стола и свое одеяние.
Мирон вздыхает, пытаясь освободиться от чар бывшего любовника. Надо бы крепче держать в голове Шиманко и его поручение, но не получается. Мотя умеет опутать любого своими гибельными чарами, но Мирон здесь - вестник, он проводник чужой воли, он не должен всецело отдаться под власть магии, которую излучает каждый Мотин жест. Ну, конечно, ванны, духи, массаж, диета. Мотя бережет свое тело, как балетный артист.
Мирон пьет что-то бархатистое и обжигающее, и в глазах его всплескивают искры.
- Мотя... - шепчет он, касаясь его руки, украшенной перстнем с аметистом.
- Друг мой, - жеманный голос хозяина останавливает его, - я уверен, ты ведь пришел по делу. Расскажи мне о нем, чтобы больше к этому не возвращаться.
Мирон Львович медленно приходит в себя. Накатившая волна вожделения угасает легкими толчками сердца в груди.
- Мотя, - хрипит он, - я пришел посоветоваться по двум делам. Ну, первое, ох как не хочется об этом говорить...
Хозяин смотрит на него ободряюще.
- Ну, первое, - продолжает Мирон Львович, несколько успокаиваясь, - меня достал Шиманко...
В голове у него туман, и он совершенно забыл все те слова, которыми собирался изложить придуманную версию.
- Достал до предела... Я бы ушел от него, тем более что "Руно" он совсем забросил. Ты не знаешь, где бы я мог достать хоть что-то против него, ну, чтобы не приставал... Припугнуть чем-то... Понимаешь?
Мотя улыбается по-прежнему нежно. Глаза его скользят в сторону, пробегают по картинам на стене.
- А второе? - простодушно спрашивает он.
- Второе? - тупо повторяет Мирон Львович. - Да, второе. Мне предложили, скажем так, эротическую коллекцию. Надо бы оценить, стоит ли она того, что за нее просят.
- Что же там? - интересуется Мотя.
- Там несколько десятков альбомов, отпечатанных по частному заказу в Париже и Лондоне в начале века... Маркиз де Сад, Аполлинер, римские способы любви с древних фресок...
- Римские способы любви... - повторяет Мотя, делая губы трубочкой, - как интересно! Знаешь, Мирон, - помолчав, вновь говорит Мотя, - насчет первого - я как-то совершенно далек. Но я всегда считал, что твоя связь с Генрихом долго не продлится. Бедный ты, наверное, этот мужлан утомителен. А вот с коллекцией я помогу, у меня есть человек, который прекрасно разбирается в таких штучках. Я дам ему твой телефон.
"Полный облом", - уныло думает Мирон. Очарование вечера застилается деловым неуспехом.
Теперь он совершенно не способен продолжать начатую игру, да и вид Моти кажется ему уж слишком претенциозным. Он вяло ест, не разбирая вкуса блюд и не замечая иронической насмешки в глазах хозяина.
Где-то около девяти вечера раздается звонок в дверь.
- Ты ждешь кого-то? - встряхивается Мирон.
- Да, обещал зайти один знакомый. Но ты нам не помешаешь, - лукаво замечает Мотя. - Посидим втроем.
Но Мирон собирается уходить. В прихожей он сталкивается с молодым мужчиной с аристократической внешностью. Мотя представляет их друг другу. Но Мирон и без представления узнает известного телевизионного ведущего.
Ночью Мирону звонит Зяма и сбивчиво рассказывает о том, что ему удалось узнать. Сонный Мирон Львович, проклиная исполнительного Павлычко, вполуха слушает его рассказ.
