В протекторы забились мелкие камешки, при ходьбе они не ощущаются. Мелкие черные волоски не больше двух сантиметров длиной, крошечные птичьи перья — недаром Алекс вспомнил о птицах и грызунах. Как давно он чистил ботинки? Пару дней назад, и всего этого богатства обнаружено не было, за исключением камешков (обычно Алекс удаляет их при помощи зубочистки). Учитывая местность, в которой он живет, ничего удивительного в камешках нет. В волосках и птичьих перьях — тоже, но они почему-то не нравятся юноше, даже жевательная резинка смотрелась бы предпочтительнее. Волосков слишком много, слишком, как будто он целый день топтался по шкуркам животных; перьев заметно меньше, что-то около десятка, но избавиться от них непросто. Они как будто приклеились к подошве и не хотят отлипать. Когда Алекс в последний раз видел птиц?
Он видит их постоянно, но птицы всегда в отдалении — где-нибудь в небесах или на центральной площади у мэрии, там их подкармливает синьора Паглиа, аптекарша. У синьора Пьячентини и его жены живет канарейка, у маленьких внуков герра Людтке — два волнистых попугайчика. Клетку с попугайчиками Алекс видел в окне, а с канарейкой так и вовсе знаком лично, поскольку вхож в дом своего патрона. Канарейка — желтая, с маленьким хохолком на голове, волнистые попугайчики — ярко-синие, у аптекарских голубей с площади присутствуют все оттенки фиолетового. А перья, прилипшие к ботинкам Алекса, — тусклые, бурые, они на несколько тонов темнее билета на Каттолику; вот Алекс и вспомнил, когда в последний раз видел птиц.
Часа полтора назад или около того.
Но это были не живые птицы — нарисованные на стене. Алекс застукал их в обществе такого же нарисованного Игнасио. И несмотря на то, что весьма условные орлы оказались плодом воображения художника, а перья — вполне материальными, цвет совпал на сто процентов.
С большими трудами Алексу удалось оторвать одно из перышек, но что с ним делать дальше, он не знал. Зачем-то поднес к носу, и в ноздри сразу же проник едва слышный тонкий запах. Он показался молодому человеку знакомым: сладковатый и пряный одновременно. Его можно было принять за аромат духов, которые никогда не принадлежали ни Кьяре, ни Ольге. Кому тогда? Маме? Или его бывшей девушке, укатившей на сноуборде в Прагу?
Нет.
Этот запах копошился в ноздрях Алекса задолго до того, как его покинула гостиничная подружка. И задолго до того, как он стал встречаться с Ольгой; он имеет отношение к Кьяре, но — опосредованное. Кьяра была в его жизни всегда, как и мама, но с мамой он не совершал вылазки к скалам, не хоронил животных и не предавался детским рассуждениям о ложности нарциссов.
Ложные нарциссы.
Они пахли именно так, как пахнет сейчас несчастное перышко. Это их запах, они протягивают Алексу стебли сквозь толщу лет, кивают нежными головами, сжимают и разжимают трубчатые коронки, словно силятся что-то сказать.
Что-то важное.
Пожалуй, они даже кричат, но Алекс не слышит голос цветов. И по артикуляции коронок установить, о чем хотят поведать ему цветы, невозможно. Но это как-то связано с той давней похоронной историей у ручья, когда они с Кьярой рассуждали о правде и лжи. И о неправильном устройстве мира. Алекс был совсем ребенком, но какое-то важное знание открылось ему. Чтобы тотчас же улетучиться из памяти. И это знание не воскресишь, сколько ни пытайся.
Алекс чувствует настоятельную потребность снова вернуться в подвал, хотя покидал его с видимым облегчением. Подвал — никакая не загадка, в отличие от комнаты, в которой ничего нельзя изменить. Он не был заперт; все барахло, там находящееся, учтено и рассортировано по полкам. Стены — самые обычные: они не обиты мягкими матами, всего лишь отштукатурены. Остаются, правда, ящики с каким-то оборудованием (они стоят в углу) и граффити с Игнасио и псевдоорлами. Даже если в ящиках хранятся детали запасного генератора, Алекс все равно не сможет собрать его. Он не механик, а его познаний в электрике хватает лишь на то, чтобы вкрутить лампочку в патрон. Впрочем, будь он механиком или электриком, это ничего бы не изменило. Ведь Алекс заперт в доме, ему не добраться до генераторной… Приходится признать, что Лео поступил не слишком осмотрительно, вынеся генератор за пределы дома. Ведь подвал довольно вместительный, там нашлось бы место и ему. Наверное, Лео не устраивал шум, производимый агрегатом при работе, — вот и все объяснение.
В объяснении нуждаются и испачканные подошвы ботинок. Не исключено, что на полу в подвале разлита некая субстанция, в которую вляпался Алекс. Субстанция, наполовину состоящая из мелких жестких волос и птичьих перьев. С цветочным запахом.
Он отправляется в подвал немедленно.
* * *
…Никакой лужи в подвале найти не удалось, хотя Алекс добросовестно обшарил фонариком едва ли не каждый сантиметр пола. Здесь было заметно холоднее, чем наверху; чем еще полтора часа назад, когда Алекс впервые спустился сюда по узкой железной лестнице. Блуждая по подвалу, он наткнулся на термометр, привинченный к вертикальной балке у верстака: красный столбик застыл на минус трех. Но и без термометра понятно, что температура упала ниже нуля: изо рта Алекса валил пар, кончики пальцев стыли, так что приходилось время от времени согревать их собственным дыханием. На аккуратно составленных коробках появились первые кристаллики инея, но особенно они были заметны на темной поверхности стеллажей.
Хуже всех пришлось нарисованному Игнасио, облаченному в рубашку с короткими рукавами и легкие летние брюки. Подойдя к стене, Алекс некоторое время разглядывал панно, а затем произнес:
— Несладко тебе, брат? Замерзаешь? Может, расскажешь мне, что здесь произошло… пока не замерз окончательно?
Игнасио лишь улыбается в ответ. И призывает Алекса помолчать, не тревожить иней на стеллажах бесполезными вопросами: улыбка перечеркнута указательным пальцем, приложенным к губам. Что означал этот жест в те времена, когда в «Левиафане» царило тепло? И что он означает теперь? Не стоит производить излишний шум, имеет смысл прислушаться к дому? Но все последние часы Алекс только то и делает, что прислушивается. И ни одного дельного совета так и не услышал.
Вот и Игнасио — он ни за что не поделится секретами «Левиафана» и его исчезнувшего владельца. Он ничуть не лучше калеки Сэба…
Пожалуй, лучше.
Алекс недооценил ловкого инженеришку: всего-то и нужно было, что повнимательнее присмотреться к панно. Орлы синхронно повернули головы вправо, склоны гор укутаны снегом лишь с правой стороны. По ряби в нарисованном ручье можно судить о том, как и куда он течет — от левого края панно к правому. Справа от панно, метрах в пяти, находится стена с ящиками «Do not turn over!», уж не на них ли указывают герои граффити?
Вскрыть самый ближний ящик оказалось секундным делом. Под крышкой обнаружились какие-то металлические втулки, завернутые в промасленную бумагу и уложенные в несколько рядов. Вынув с пару десятков деталей, Алекс добрался до маленькой турбины со сверкающими лопастями: она была упакована в куски пенопласта. Это может быть частью генератора, а может — какого-нибудь другого механизма, чье предназначение неясно. Водяная мельница, бур? Как бы то ни было, запустить, а уж тем более собрать ее Алекс не в состоянии. В ящике не нашлось даже технического паспорта, объясняющего предназначение турбины и втулок, Алекс разочарован. И орлы, и горная гряда, и сам летний Игнасио указывали на что-то слишком явно.
А если бы Лео поставил ящики в другой конец подвала? К свободной стене? Игнасио продолжает улыбаться и подпирать пальцем губы, что-то здесь не так.
— Дело ведь не в ящиках? — слова, выпавшие изо рта Алекса, корчатся от холода и жмутся друг к другу: деловедьневящиках? И держать фонарик становится все более проблематично, перчатки остались в куртке, а куртка — в каминном зале. Прежде чем спускаться в подвал, Алекс должен был утеплиться.
И он должен был подумать о последствиях.
Иначе, чем плачевными, их не назовешь.
То есть это сейчас Алекс думает, что они плачевные. Сейчас, когда ужас ситуации еще не до конца овладел им. Через полчаса, а может, и раньше, когда столбик термометра упадет еще на несколько делений, найдутся другие эпитеты и сравнения. Более апокалиптические. И мансарда на третьем этаже покажется ему самым настоящим раем, не говоря уже о зале с камином. Там, наверху, есть самое главное: огонь, спички, свечи. В пасть камина можно бросить книги, журналы, детали мебели: все то, что горит, что является источником тепла и может хоть как-то поддержать жизнь. Последние несколько часов он держал в голове каминный зал и даже хотел обустроиться там и перетащить Сэба.
Жаль, что он этого не сделал, а поперся в подвал, влекомый едва слышным ароматом ложных нарциссов. Он ошибся — здесь, в прямой кишке «Левиафана», он далек от нарциссов как никогда раньше. Ни один запах не продержится здесь дольше минуты, он замерзнет и умрет. Та же участь ждет Алекса, потому что маленькая железная дверь в подвал заперта.
