включая и те, где доктору довелось побывать. Дойл начал открываться мне в самом выгодном свете. Если оставить в стороне его привычку ни к селу ни к городу твердить про свое писательство, он был разумный и весьма очаровательный молодой человек, и я не сомневалась, что Дойл составит хорошую партию любой девушке, которая придется по нраву ему самому.
Разумеется, наша беседа вскоре покинула рамки благопристойности – мы заговорили о тайне, которая нас окутывала и объединяла. Дойл признался, что переменил свое мнение и готов принять все странности за совпадения.
– Но если мы не ошибаемся и кто-то из Десяти находится среди нас, я вижу только трех подозреваемых.
Я знала, кого он имеет в виду.
– Салливан и психиатры, – сказала я вслух. И поспешила добавить: – Салливан, вообще-то, не похож. То есть, я думаю, он не способен…
– Нам с вами лучше других известно, что Десять – великие мастера выдавать себя за то, чем они не являются, – прервал меня Дойл, отправляя в рот кусок рыбы. – Я не знаком с мистером Салливаном, но если это не он, у нас остаются только двое психиатров.
Подумав, я покачала головой:
– Сэра Оуэна я знаю уже давно… Это он – его, как ни прискорбно, никто не подменял. – (Дойл улыбнулся.) – Что же до Квикеринга…
– А Квикеринга знает сэр Оуэн, – признал Дойл.
– При этом нельзя забывать: любой из нас может находиться под воздействием… театра, вы меня понимаете, – добавила я, понизив голос.
Но у Дойла имелись свои соображения.
– Они приехали в тот самый день, когда Арбунтот покончил с собой, мисс Мак-Кари, а в момент самоубийства оба находились вместе с нами в комнате мистера Икс. Если это они – как они это устроили?
Я обдумывала его слова. Это было действительно странно. Дойл по-военному резко переменил тему:
– Закажете еще что-нибудь?
Когда мы возвращались в Кларендон, подгоняемые недружелюбным студеным ветром, ко мне, точно отражение в темном зеркале, пришло воспоминание: фальшивый Дойл сопровождает меня в подпольный театр, и именно там мне внушают желание убить мистера Икс. И я наконец-то поняла загадочную фразу моего пациента: «Молния не попадает дважды в одно место». Как удалось ему предугадать мои воспоминания? Поистине он самый загадочный человек из всех, кого я знаю.
Позади Кларендон-Хауса море ревело – это было как предвестие возмездия. И возле калитки Дойл подтвердил мою правоту:
– Мои пациенты в морском госпитале сейчас сильно встревожены. Они в таких вещах разбираются. На берегу барометр падает.
– Надвигается буря?
– Бурное времечко – это уж как минимум. Портсмутцы говорят, они привыкли откачивать воду из своих затопленных домов.
– Это правда. Я помню, в детстве у нас так бывало.
Я надеялась, что уж Кларендону такое не грозит.
– Но знаете, как бы там ни было, а буря прекрасно подходит, чтобы насторожить читателей… – Я сделала вид, что оценила шутку, и поспешила проститься.
– Доктор, это был незабываемый вечер. Спасибо вам за все!
– Вы от меня так легко не отделаетесь, – пошутил Дойл. – В Кларендоне происходят необыкновенные события, и я был готов прийти на помощь.
Он уходил, четко печатая шаг, энергичный и полный жизни, уходил к себе на Элм-Гроув.
11
Когда я вошла, часы в холле показывали двадцать минут первого, везде было тихо.
И тогда я вспомнила о Мэри Брэддок. Вдруг она снова выйдет?
Такая возможность до сих пор сохранялась: в предыдущих случаях она выходила из Кларендона позже, и сегодняшняя ночь ничем не отличалась от остальных. Поэтому я решила заглянуть в комнату Мэри: если она не ушла, я могла бы проследить за ней, как в прошлый раз; к тому же, по счастью, сегодня я была одета.
Я зажгла на кухне свечку и, озаряя себе путь, поднималась по ступеням. Я до сих пор была навеселе после пинты пива; в руке я держала программку «Сердца артиста» – воспоминание об этом волшебном действе придавало мне храбрости. Спать не хотелось: я намеревалась оставаться на посту и раз за разом перечитывать программку. Подняв свечу повыше, я разглядела перила и двери наших каморок. И кое-что еще.
Дверь в комнату Мэри Брэддок была чуть приоткрыта. Заметить это стоило немалого труда: щель была узкая, а пламя свечи едва дотягивалось до дальнего конца коридора.
И все-таки случилось событие, подтвердившее, что глаза меня не обманули: через миг тонкая щель исчезла. Дверь бесшумно закрылась. Неужели Мэри Брэддок меня караулит? Или (теперь уж никак не проверить) она только что вернулась с ночной прогулки?
Я замерла на месте. А потом двинулась вверх – уже на цыпочках.
Моя фантазия, взбудораженная поздним часом (и в неменьшей степени выпитым пивом), нарисовала ужасную картину: дверь резко распахивается, а на пороге – некто высокий и настолько темный, что мне никогда-никогда-никогда не узнать, смотрит он на меня или от меня, и эта обратная сторона луны меня приглашает:
– Добро пожаловать на Безумное чаепитие, мисс Мак-Кари. Входите. Мистер Арбунтот здесь, он лакомится мертвым кроликом с помощью окровавленного ножа для писем.
Загляните в меню: вас подают на второе.
Я обругала сама себя за столь нелепый приступ паники.
А потом я услышала звуки. И едва не выронила свечку.
Это было шлепанье босых ног.
Оно доносилось из комнаты Брэддок.
И еще одна странность: звуки то приближались, то удалялись, как будто гигантская крыса мечется по клетке взад-вперед. Кажется, у Мэри выдалась очень беспокойная ночка.
Я наконец добралась до верхней площадки и осторожно подошла к двери в спальню.
Звуки внезапно замерли.
– Мэри? – шепнула я.
В обыкновенных обстоятельствах я бы не стала беспокоиться. Медсестры не в ответе за то, чем другие медсестры занимаются в своих спальнях. Но в случае с Мэри для меня имела значение каждая мелочь.
И все-таки я и в тот момент еще допускала, что мне просто почудилось или же это Мэри быстро прохаживалась из угла в угол, чтобы успокоить нервы, а я не желала никому докучать без причины, поэтому я тихонько остановилась возле самой двери. Я слышала мерное похрапывание, но оно доносилось не из-за двери, а из комнаты миссис Мюррей, которая таким образом осуществляла свою «слежку».
– Мисс Брэддок? – позвала я. Ответа не последовало. Я схватилась за ручку, сама себе пообещав, что закрою дверь и уйду к себе, как только увижу Мэри, спящую безмятежным сном.
Свет от моей свечки превратился в линию, в дорожку, в прямоугольник, похожий на позолоченный гроб. Под мышкой я крепко сжимала мою сумочку и театральную программку.
Я подняла свечу выше.
Мэри Брэддок на кровати не было.
Постель сохраняла очертания ее
