Бабкин неожиданно рассмеялся, и все вздрогнули, а в соседней комнате что-то с грохотом упало на пол.
— Значит, выронили, — повторил он, смеясь. — Да вам можно приз дать за самое бессмысленное убийство! Убили человека из-за выдумки, красивой деревяшки, а потом потеряли ее!
Орлинкова изменилась в лице, но продолжала молчать.
— Хотите я скажу вам, куда она делась? — любезно предложил Макар. — Вы не поверите: ее подобрал супруг госпожи Викуловой. Он слышал ваши шаги на лестнице, вышел за вами следом и наткнулся на русалку. А потом ее нашла сама Катерина.
Эмма Григорьевна вскочила, глаза ее вспыхнули.
— Она у тебя? — хрипловатым голосом спросила она, уставившись на девушку. — У тебя?! Говори!
Катя отшатнулась. Только сейчас, глядя на высокую красивую женщину с грубоватыми чертами лица, которая, казалось, вот-вот бросится на нее, Викулова окончательно поверила Илюшину.
— Она у следователя, — так же любезно ответил за Катю Макар, и Орлинкова медленно опустилась в кресло. — Вам так хотелось ее получить, что вы убили человека из-за этой игрушки? Или у вас были свои причины мстить старому Вотчину?
Эмма Григорьевна, прищурившись, смотрела на него. Да, они действительно все выяснили. И ничего не узнали.
Она вспомнила, как выла, когда ей сказали о смерти мужа, и как перерывала весь дом, пытаясь зачем-то найти фигурку, которую он вырезал незадолго до смерти. Не нашла и мучилась из-за этого, словно русалка должна была достаться ей, но по какой-то ошибке не досталась. Обыскала всю баню, сарай, искала за банками в погребе, и мать с отцом смотрели испуганно, спрашивали, что она ищет. Фаина не отвечала. Она обшарила две теплицы, день провела на чердаке, роясь в пыли, но все было бесполезно. Русалка исчезла.
Боль, раздиравшую ее изнутри, Фаина начала глушить водкой и в конце концов чуть не подралась с отцом, который спрятал от нее бутылку. По деревне пошли нехорошие слухи, но ей было на все плевать. Она погрузилась в полусонное болезненное состояние, в котором существовали два вопроса: отчего покончил с собой ее Колька, и куда пропала последняя вещь, которую он сделал перед смертью.
А затем на сороковой день Левушин, напившись, рассказал ей обо всем — и о том, что говорил ему Колька перед смертью, и о том, как сбылось его собственное желание… Фаина вспомнила поведение мужа, вспомнила, как он вырезал русалку, словно одержимый, и женское чутье подсказало ей, отчего покончил с собой Николай. «Несбыточное загадал, — нашептывало чутье, — невозможное. Оттого и умер. В нем всегда странное было, в Кольке-то, только не видел этого никто».
В лунную полночь Фаина пошла к Марьиному омуту, сидела на берегу до утра, вглядывалась в черную воду, вслушивалась в шелест ив на другом берегу. И снова вспоминала, вспоминала, вспоминала… Как Николай ушел из дома к омуту. Как он вернулся на следующий день и вырезал фигурку. Какой оглоушенный он был последние три дня.
— Значит, все правда, — шептала Фаина, глядя на свое отражение в воде. — Значит, сделал желанницу, а потом Левушину ее отдал! А тот, значит, жене Котика… Ой, Николай, что же ты наделал?
В черном омуте отражалась диковатого вида женщина с длинными русыми волосами, небрежно заплетенными в косу, и ненавидящим взглядом голубых глаз. Здесь, у воды, Фаина окончательно поверила в то, что рассказал ей Левушин, и поняла, что счастье обошло ее стороной.
Николай должен был оставить русалку ей. Должен был! А он вместо этого подарил ее приятелю, словно забыв о том, что прожил с женой три года, и все три года она кормила-поила его, опекала, любила!
— Я же тебя любила! — с отчаянием сказала Фаина, и ей показалось, что в воде она видит виноватое лицо умершего мужа. — Я ж на все ради тебя была согласная! Как же ты мне не оставил русалку-то, а? Что ж ты меня не пожалел, Коленька?
По воде прошла рябь, и лицо Николая заколыхалось, черты исказились. «Прости меня», — услышала Фаина и поняла, что ей надо делать. Надо все исправить. Коленьку уже не вернешь, но у нее-то самой вся жизнь впереди! Что ж ей, так и жить без счастья, с клеймом вдовы, которая своего мужа до могилы довела?!
Фаина вернулась домой на рассвете, и мать с отцом только ахнули, увидев ее.
— С ума сошла, — прошептала мать. — Что ж ты с собой делаешь, Фая?
Дочь посмотрела на нее диким взглядом и прошла мимо. От нее пахнуло сыростью и травой. Ночи стояли уже холодные, и Григорий со Светланой боялись даже думать о том, где была их Фая.
Переодевшись и умывшись, Фаина отправилась к Наталье Котик. Она ничего не обдумывала: просто знала, что заберет русалку, потому что та должна принадлежать ей по праву. Коля завещал бы ее ей, но забыл, или просто не подумал о своей жене. Ничего, она сама о себе подумает.
Увидев красавицу Наталью, светящуюся от счастья, Фаина решила, что сложностей не возникнет. И так видно было, что свое желание глупая жена Котика уже загадала. Значит, русалка ей больше не понадобится. И когда услышала, что та отдала русалку соседке несколько дней назад, не поверила своим ушам.
У нее хватило силы воли выслушать соболезнования Наташки с непроницаемым лицом. Но когда вдова Николая вошла в соседний двор, мелкий рыжий пес шарахнулся от нее в сторону и только боязливо тявкнул вслед, когда она поднялась на крыльцо.
Но и тут она опоздала. Русалку забрал приезжий из Москвы. Фаина возненавидела его дикой ненавистью, как только увидела, потому что он нагло украл ее счастье, обманул глупую старуху, не заплатив ей ни копейки. Женщина не верила в то, что фигурка понадобилась Вотчину для исследований, а когда узнала, что он, так же как и она сама, приходил к жене Котика, догадка ее стала уверенностью.
«И он тоже знает, — нашептывал ей внутренний голос. — Увезет с собой, загадает свое желание, и ей не найти его никогда. Продаст, продаст за большие деньги то, что Коля должен был тебе оставить. Счастье твое продаст».
Фаина придушила бы мелкого лысого мужичка на месте, но понимала, что действовать нужно иначе. На ее беду, гость вскоре собирался уезжать, а русалку повсюду таскал с собой, поэтому от намерения выкрасть фигурку пришлось отказаться.
Она выследила Вотчина и, увидев, как он выходит из дома Левушина с таким видом, будто в него ударила молния, убедилась в своей правоте окончательно. От ярости Фаина стала просчитывать все на шаг вперед и действовать так быстро, как раньше не умела.
Она метнулась домой, нацепила на себя первые попавшиеся отцовские шмотки — старые спортивные штаны и кофту, схватила марлевый мешок, который мать приготовила для трав, и быстро прорезала две дырки для глаз. Она собиралась убить вора, но понимала, что ее могут увидеть другие люди, и на этот случай нужно было обезопасить себя.
Догнав его почти у дома Марьи Авдотьевны, Фаина увидела, что Вотчин пошел короткой, но темной и нехоженой тропой, и решила, что судьба на ее стороне, раз ведет нового владельца русалки к ней в руки. Но вор сбежал. В последнюю секунду, когда она готова была ударить его отцовским ножом, ни секунды не сомневаясь, что это правильно и справедливо, он почуял что-то и бросился прочь, как трусливый заяц. А на следующее утро исчез из села навсегда, захватив с собой то, что должно было принадлежать ей, Фаине.
Две недели после этого она пролежала на кровати, вставая только затем, чтобы дойти до уборной. Что творилось в ее голове, не знал никто, и даже мать не догадывалась, о чем думала дочь, когда стонала по ночам и впивалась зубами в подушку, раздирая наволочку до дыр. «По мужу страдает. Ой, горе-то какое, горе…»
Спустя две недели Фаина встала со своего дивана, исхудавшая и страшная, и сказала отцу и матери, что уезжает из села. Перекрестившись, Светлана отправила ее к дальним родственникам в город, и с тех пор Фаина Хохлова возвращалась в село один раз — на похороны отца. Когда мать постарела, она забрала ее к себе в Москву, куда переехала к тому времени за мужем, сменив и фамилию, и имя, которое напоминало ей о том, какой глупой деревенской бабой она была раньше.
Став Эммой, она начала ощущать себя иначе. Имя дисциплинировало ее: оно было умным, красивым, сдержанным, и ему нужно было соответствовать. Фаина-Эмма не стала менять профессию, к которой, как выяснилось, у нее были способности, и с тридцати лет со сменой имени окончательно начала новую жизнь, приспосабливаясь к огромному городу и только изредка видя в своих снах… нет, не покойного мужа, а удивительной красоты русалку, которую он показывал ей за несколько дней до смерти.
— Чего же вы испугались тогда в коридоре? — негромко спросила Катя, вырывая Орлинкову из ее воспоминаний. — Вечером, на следующий день после того, как убили Вотчина?
Эмма Григорьевна не хотела ничего объяснять этой красивой девочке, глядевшей на нее растерянно, словно Орлинкова обидела ее. Тем более что случившееся тогда до сих пор вызывало у нее сердцебиение. Идя по коридору, в тени возле лифта она вдруг увидела покойного Вотчина, который ждал ее. В одну секунду все деревенские корни проснулись в ней, и Эмма снова ощутила себя Фаиной, которой бабка рассказывала об оживших покойниках, о призраках убитых людей, что являются убийцам, и прочие страшные истории. Стоя в коридоре, она испытала животный ужас и едва не закричала от страха, увидев, что тень шевельнулась. Но Викулова, оказавшаяся рядом, рассеяла ее страх, хотя Орлинковой пришлось выпить успокоительное, когда девушка ушла. «Призрак… подумать только…» — Она пыталась издеваться над собой, но руки у нее дрожали до тех пор, пока она не села за руль машины. Только тогда Эмма Григорьевна смогла успокоиться.
