Хит пожала плечами:
— Может, он тоже имел какое-то отношение к видео?
— Пожалуй, мне это нравится, — согласился Рук. — Он же был сыном знаменитого актера, так? Допустим, они с Аланом Барклеем тайно сняли некое компрометирующее видео, — скажем, на котором копы из отдела по борьбе с наркотиками берут взятку? — Когда она с сомнением покачала головой, он добавил: — Не потому, что они были такими уж сознательными гражданами. А скорее для шантажа: чтобы получать наркоту подешевле, пользуясь этим видео как рычагом давления.
— Таких парней опасно шантажировать — себе дороже.
— Согласен, — кивнул Рук. — Я думаю, он понял это слишком поздно, а его видеограф ускользнул незамеченным. Видео было его страховкой на случай, если бы эти копы его когда-нибудь обнаружили.
— Мне прямо страшно, — призналась Хит. — Даже не знаю — то ли ты становишься умнее, то ли я глупею, работая с тобой.
Рук приложил ладони ко рту и захрипел, подражая Дарту Вейдеру:
— Никки… Переходи на Темную Сторону…
Она вытащила телефон и, прокручивая список контактов, спросила:
— Уверен, что сможешь продолжать наблюдение и не упустишь нашего друга?
— Ха, там же мои десять кусков. Конечно нет.
— И еще, как думаешь, сможешь устоять перед искушением влипнуть в историю и позвонить мне, когда он отсюда отъедет?
— А что, — удивился он, — ты куда-то уходишь?
— Испробуем политику «разделяй и властвуй». — Она нашла нужный номер и нажала на зеленую кнопку. — Привет, Петар. Это Никки, как у тебя дела?
Слушая, как бывший бойфренд выражает восторг по поводу ее звонка, Никки смотрела в зеркало заднего вида. После Хит случайно взглянула в сторону Рука и встретила взгляд, выражавший страх и неприязнь. Во время ее последнего дела Рук познакомился с парнем, с которым она вместе жила во время учебы в колледже, и с тех пор ему с трудом удавалось скрывать ревность. Несмотря на то что Никки раз и навсегда пресекла попытки Петара возобновить их отношения, она видела, что «зеленоглазая ведьма» не оставляет Рука в покое.
— Послушай, Пет, — сказала она. — Хочу попросить тебя об одном одолжении. Ты ведь был внештатным сотрудником в журналах светской хроники где-то в две тысячи четвертом или пятом, да? Если я приглашу тебя сегодня выпить кофе и расспрошу о Джине Хаддлстоне-младшем, у тебя не найдется для меня грязных сплетен?
Когда она закончила разговор, Рук проворчал:
— Этот мерзкий хорват ни черта не знает о Джине Хаддлстоне-младшем, он просто хочет затащить тебя в постель. — И когда она вышла из машины, добавил: — Эй, ты забыла вот это. — Рук протянул ей недавно купленный сотовый телефон и спросил: — Ты мне потом позвонишь?
Хит нагнулась и взяла телефон.
— Может, тебе будет спокойнее, если я возьму с собой дуэнью? Думаю, Там Швайда согласится за мной присмотреть.
И Никки, улыбаясь, направилась к станции метро.
Полтора часа спустя, когда Рук все еще дежурил в Испанском Гарлеме, его телефон зазвонил.
— Есть движение? — спросила Никки.
— Ничего. Водитель даже выключил двигатель. Послушай, что-то вы быстро напились кофе.
— Я получила все, что мне требовалось, а Петару нужно было срочно ехать на совещание, готовить выпуск. — Ее бывший бойфренд был помощником продюсера в программе «Еще позже» — одного из бесчисленных ток-шоу, развлекавших страдающих бессонницей телезрителей после Дейва,[127] Джея[128] и Джимми.[129]
— Это хорошо, — сказал Рук.
— Рук, я вижу тебя насквозь, ты такой ребенок. Даже не спросив, что я от него узнала, ты думаешь только о том, что мы с ним совсем недолго просидели в кафе.
— Ну, хорошо. Скажи мне, что ты у него узнала.
— Нечто такое, что, по-моему, объясняет убийство Хаддлстона и его связь с нашим делом.
— Ну, расскажи.
— Мне нужна еще кое-какая информация, а чтобы ее получить, придется съездить в другой город.
— Сейчас? — удивился он.
— Я еду туда потому, что это очень важно. Именно поэтому Бог создал отделы расследования убийств: чтобы мы могли разделять обязанности. Сейчас ты работаешь в моем отделе, Рук; ты справишься со своим заданием? Я вернусь ближе к вечеру; если повезет с поездами — в четыре, полпятого.
Он помолчал.
— Конечно. А куда ты едешь? Только не говори, что в Диснейуорлд.
— В Оссининг, — ответила Хит.
— А что там интересного в Оссининге, тюрьма?
— Не «что», Рук, а «кто».
Найдя в «бардачке» небольшой полиэтиленовый пакет для мусора, Рук размышлял о том, сколько мочи может туда поместиться. Представив себя в нелепой позе: на водительском сиденье, с мешком, из которого вот-вот все выльется, — он захихикал, отчего его мочевой пузырь едва не лопнул. Рук подумал: наверное, именно так чувствуют себя дядьки средних лет в той рекламе, когда им приходится пропускать решающий гол, вскакивать и бежать в сортир. Он уже начинал серьезно подумывать о визите в мексиканское кафе, как вдруг заметил движение в зеркало заднего вида.
Мартинес вышел из дверей «Justicia a Guarda». За ним следовал человек в камуфляжной куртке, с бородой, как у Че Гевары; в руке у незнакомца была сумка фирмы «Луи Виттон» с деньгами. Рук узнал Паскуаля Гусмана, фотография которого висела на Южной Доске Убийств.
Как и прежде, Рук старался не приближаться к преследуемым, рискуя потерять их, хотя водителя, по-видимому, совершенно не волновал «хвост». После нескольких поворотов он направился на юг по 2-й авеню, пересек Восточную 106-ю, включил сигнал остановки, и Рук немного отстал, остановился на углу и подождал — автомобиль Мартинеса припарковался через несколько домов от него. Гусман вышел без черной сумки и нырнул в небольшую farmacia.[130] Сидя в машине, Рук набрал номер Хит, сразу же наткнулся на автоответчик и поведал о последних событиях. Когда Рук повесил трубку, Паскуаль Гусман вышел на улицу с небольшим белым пакетиком, в такие обычно кладут лекарства, проданные по рецепту. Не оглядываясь по сторонам, он сел на заднее сиденье «линкольна», и путешествие продолжилось.
Какое-то время они ехали по 2-й, затем преследуемая машина показала правый поворот на 85-ю, и в итоге они очутились на дороге, пересекающей Центральный парк, вроде той, на которой несколько дней назад Никки попала в засаду. Когда они проехали парк, Рук едва не потерял колумбийца и его «казначея» на Коламбус-авеню, — такси, за которым он прятался, внезапно остановилось, чтобы подобрать пассажира. Рук резко крутанул руль и обогнул такси, затем встал на светофоре на перекрестке с Амстердам-авеню. Загорелся зеленый свет, но впередистоящая машина не тронулась с места. Мартинес и Гусман вышли и скрылись в каком-то баре. Гусман нес черную кожаную сумку. Машина отъехала, а Рук свернул на стоянку для разгрузки, расположенную за углом от паба.
Рук очень хорошо знал бар «Медный гарпун». Во-первых, это был один из легендарных баров старого Манхэттена, где любили собираться знаменитые писатели. Вот уже несколько десятков лет накачанные спиртным гении, от Хемингуэя до Чивера[131] и от О'Хары[132] до Эксли,[133] оставляли следы от своих бокалов на стойке бара и столиках «Гарпуна». Бар волшебным образом выжил во время «сухого закона» благодаря давно заброшенным потайным дверям и подземным туннелям, по которым в заведение проносили алкоголь, а пьяных посетителей выводили прочь, на соседнюю улицу. Рук хорошо запомнил это место и по другой причине: название бара было выведено аккуратными прописными буквами на Южной Доске Убийств — название любимого заведения отца Джерри Графа. Рук поразмыслил над тем, где мог пропадать священник полтора часа между встречей с Мюллером, отдавшим ему видео, и появлением в пьяном виде в штаб-квартире «Justicia a Guarda», — и теперь понять это оказалось нетрудно.
Рук напряженно думал над тем, что же теперь делать. Ему ответил мочевой пузырь. По дороге к двери бара Рук сказал себе, что ни Мартинес, ни Гусман никогда его не видели, и поэтому он практически не рискует быть узнанным. Если он поторопится и войдет в заведение в сухих штанах, то не привлечет особого внимания. Хотя, с другой стороны, это был «Медный гарпун», и мокрые штаны здесь, скорее всего, были нормой. Так что Рук решил, что не рискует в любом случае.
Было начало пятого, и в баре оказалось всего шесть посетителей. Когда Рук вошел, все шестеро обернулись в его сторону. Двоих, за которыми он следил, не было видно.
— Что вам угодно? — спросил бармен.
— «Джеймсон», — ответил Рук, разглядывая бутылку «Катти Сарк», красовавшуюся на верхней полке, под небольшим «святилищем», отведенным памяти отца Графа.
Фото в рамке, на котором был снят смеющийся священник, было обернуто траурной пурпурной лентой, а под ним на зеленой бархатной подушечке стоял бокал с выгравированным именем. Рук положил на стойку деньги и сказал, что сейчас вернется.
