Глава 2
— Конечно, легче всего сказать — Крюкову плевать на все, Крюков алкаш, Крюков опустился…
— Да что ты, Гошенька, что ты? Кто ж такое говорит-то? Давай-ка я тебе чайку…
— Чайку… Чай — не водка, Карина, как у нас на предприятии говорят.
— На предприятии… Скажешь тоже!
— А что? Предприятие, оно и есть предприятие. Производим аккуратных, согласно ГОСТу упакованных… — Крюков отхлебнул из чашки жидкого чаю. Карина Назаровна совершенно не умела заваривать любимый Гошей напиток. — Согласно ГОСТу упакованных, — повторил он, ставя чашку на стол, — жмуров.
— О господи, — вздохнула Карина Назаровна. — Что ты несешь?.. Культурный человек…
— Культурный… Был культурный, да весь вышел. Культурным теперь быть негоже, Карина Назаровна. Хватит. Пора пожинать плоды нашей великой, мать ее перемать, русской культуры.
— Да перестань ты паясничать, Гоша, что на тебя нашло такое?
— Нашло? На меня?
Крюков быстро оглянулся. В коридоре послышались шаги, и на кухню вышла Галина Сергеевна Журковская.
— Ой, Галя!.. Проснулась? — спросила Карина Назаровна чуть поспешнее, чем требовала ситуация.
— Да… Что-то мне никак не спится, ни ночью, ни днем… Здравствуй, Гоша.
— Ну, я пойду. — Крюков неловко привстал, опираясь толстыми грязными пальцами на стол, и сделал множество мелких, ненужных движений — несколько раз тихонько чмокнул губами, кивнул для чего-то подбородком в сторону окна, почесал грудь, быстро повозив ногтями по толстой шерсти своего неизменного серого свитера.
— Посиди, Гоша, не уходи, — тихо сказала Галина Сергеевна. — Оставайся. Можешь заночевать, — добавила она, видя, что Крюков замер в нелепой позе, зависнув над столом и расположив подрагивающие руки в опасной близости от хрустальной сахарницы. — Страшно мне одной, — продолжала Журковская. — Спать не могу. Читать не могу. Все кажется, что в квартиру кто-то ломится. Лежу ночью, слушаю — то в замке что-то заскребет, то на лестнице голоса… Шаги… Я и из дома-то почти не выхожу…
— Ну уж, вы это бросьте, Галина Сергеевна, — выдохнул Крюков, усаживаясь на место. — Так нельзя. Толя скоро выйдет…
— Не скоро, — ровным голосом, без всякого выражения, возразила Журковская.
— Ну я в том смысле, что он вообще… ну поправится…
— Поправится. Конечно, поправится… — Галина Сергеевна тяжело вздохнула. — Я вчера утром его навестила… Вроде веселый был… — На ее глазах выступили слезы. — Веселый… Шутил… А лица не видно. Там, где бинтов нет, — все синее…
— Я знаю, — кивнул Крюков. — Я сегодня там был.
— А… Ну тогда, конечно… — Галина Сергеевна посмотрела Крюкову в глаза. — Может, Гоша, выпить хотите? У нас есть…
Крюков посмотрел в потолок.
— Ну, разве… Поправиться…
— Да не стесняйтесь вы. Чего уж там. Все равно теперь.
Журковская открыла холодильник и достала из морозилки запотевшую бутылку водки.
— Вот. Пейте.
Карина Назаровна, словно резиновый мячик, пружинисто подскочила, захлопотала, захлопала дверцами холодильника и многочисленных шкафчиков Журковские совсем недавно приобрели новый кухонный гарнитур, и Карине Назаровне доставляло очевидное удовольствие открывать и закрывать аккуратные секции. Она мигом выставила на стол рюмки, блюдечки с тонко нарезанной колбасой, бужениной, солеными огурчиками.
— Вам налить, Галина Сергеевна? — спросил Крюков.
— Да, Гоша, давай… Только немного.
— Конечно, конечно… Ну, — сказал он, наполнив рюмки, — давайте, что ли… За здоровье Анатолия Карловича.
— Здоровье… полтора месяца прошло, а у него все лицо… — Галина Сергеевна быстро проглотила содержимое своей рюмки и помахала рукой возле рта. — Все лицо — синее…
Она продолжала говорить без всяких интонаций, но на веках ее снова набухли тяжелые капли.
— Это после операции, — попытался успокоить ее Крюков. — Все будет в порядке. Не надо волноваться…
— Ничего не в порядке, — ответила Журковская. — Я знаю. Ничего еще не закончилось.
— Как же — ничего? — Карина Назаровна даже руками всплеснула. — Все, Галя! Кончилось! Проиграли эти выборы несчастные, все теперь! Кому теперь дело и до Греча этого и тем более до Толи?.. Им-то ведь и надо было только, чтобы выборы… Да, Гоша? Правильно ведь?
— Наверное, — неохотно ответил Крюков. Он не разделял уверенности Карины, и Журковская это, конечно, заметила.
— Если что и кончилось, так это жизнь, — сказала она. — Нормальная жизнь. Они не успокоятся, пока всех нас не уничтожат…
— Да кто «они»-то? — Лицо Карины Назаровны покраснело. — Ты брось это, Галя! Прекращай, пожалуйста, тут панику разводить! Все кончилось. И слава Богу. Все живы…
— Ладно, хватит об этом. Налей-ка еще, Гоша. Как у тебя-то дела?
— Да как? «Так как-то все», — печально усмехнулся Крюков. — Видите? Все цитирую.
— Не пишешь ничего? По-прежнему?
— А что писать? И для чего? Все равно не напечатают. Вы же знаете нынешнюю литературу.
— Знаю, — кивнула Галина Сергеевна. — Так что же, неужели?..
— Да, именно так — «неужели». И, кажется, это «неужели» надолго. Никому не нужна литература. Как, впрочем, и многое другое. Давайте-ка лучше…
Он поднял рюмку.
— А ты, Гоша, стал много пить, — заметила Галина Сергеевна.
— Не больше, чем другие, — ответил Крюков, наливая еще одну. — И потом, на мой взгляд, это лучше, чем воровать. По крайней мере я никому не приношу вреда…
— Кроме себя, — вставила Карина Назаровна.
— Да ладно вам… Это мое дело, если уж на то пошло.
— Конечно, твое дело. Вы все сами решаете. Для вас главное — только собственное «я». Для всех.
Галина Сергеевна встала, подошла к плите, переставила чайник с одной конфорки на другую, но газ зажигать не стала.
— Для кого это — «для всех»? — спросил Крюков.
— Для всех вас. Посмотрите, что с вами стало. Со всей вашей компанией. Один в тюрьме, другой в больнице… Третий… — Журковская взглянула на Крюкова и зло прищурилась. — Третий — на кладбище… Я мужа чуть не потеряла… Сына, Вовку, тоже избили… Правда, он говорит, что нападение на него — совершенно отдельная история, но я чувствую, что все это одних рук дело…
— Как — избили? — спросил Крюков. — Давно?
— Да нет, недавно совсем. Уже после того, как Толю… Прямо на улице… Закурить попросили, и сразу бить…
— Ну это бывает, — философски заметил Крюков.
— Бывает… Конечно, бывает…
— И как он? Сын?
— Да вроде ничего. Даже к врачу не ходил. Синяк под глазом.
— Ну тогда это не они, — уверенно покачал головой писатель. — Они бы одним синяком не удовлетворились.
— Дай-то бог.
Галина Сергеевна подошла к столу, взяла рюмку и быстро опрокинула ее в рот. Закусывать она снова не стала.
— Все этот… Чувствовала я, чуяло мое сердце… Не нужно было Толе с ним связываться… Не нужно. Жили как люди… Бедно, но спокойно… За что же это все? А? Гоша? Объясни.
— Что я могу? Вы же сами все понимаете. Жизнь такая… Сучья, простите за выражение.
— Сучья… Правильно. Не извиняйся, ты верно говоришь. Этот-то — выборы проиграл, а все неймется ему… Ходит гоголем, лекции снова читает. Как с гуся вода.
— Греч?
— Ну, а кто? Конечно.
— Лекции читает?
— Да. Вернулся в Институт, работает… Книги пишет… Вот, я в газете прочитала — у него новая книжка выходит.
— О чем книжка?
— А о чем он может? О себе — любимом. О том, как его на выборах обманывали. Бедного, несчастного. А он, бедный-несчастный, после выборов сразу в Лондон улетел. Ты знаешь об этом, Гоша?
— Что-то слышал. Я, признаться, не слежу за ними, за небожителями этими. Неинтересны они мне. Вот Толю жалко, верно. Это реальность. Печальная реальность. А все прочие, — Крюков махнул рукой, — все эти Гречи, генералы, мэры, губернаторы… — не моя публика.
— Полетел в Лондон… — Журковская словно не слушала, о чем говорит Крюков. — Толя в больнице, Суханов в тюрьме… А Греч — в Лондоне. В аэропорту его там задержали, Гоша, представляешь?
— За что? — без интереса в голосе спросил Крюков.
— Миллион долларов вез в чемодане, — сказала Галина Сергеевна.
— Ох ты, Господи прости, — вырвалось у Карины Назаровны.
— Миллион? — переспросил Крюков. — Откуда у него миллион долларов?
— Вот и я хочу спросить — откуда у Греча миллион? Как это он его заработал? Что, у мэра зарплата такая? — Галина Сергеевна вытащила сигарету из пачки, лежащей на столе. — Откуда у него все? Все эти его квартиры — для себя, да для жены, да для родственников жены? Деньги — откуда? Суханова посадили тоже ведь не просто так. Да и Греч под судом ходит — вон, каждый день в газетах пишут… «Павел Греч как зеркало русской коррупции». Читал?
