Когда Юдин увидел на окружной первую машину ГАИ, притаившуюся в кустах на обочине и почти незаметную для проезжавших автомобилей, он вдруг почувствовал невыносимую слабость во всём теле.
— Слушай, — он тронул водителя за плечо, — притормози.
— Давай, я чуть подальше, а то здесь гаишники.
— Только не далеко езжай…
Юдина мутило.
Едва машина остановилась, он распахнул дверь и чуть ли не вывалился наружу.
— Что? — испугался водитель. — Плохо?
Юдин выждал пару минут, пока не утихло беспокойство, и посмотрел через плечо:
— Уже лучше, уже почти нормально.
— Может, куда-нибудь в больницу? Что у тебя болит-то?
— Всё в порядке, не бери в голову… Ты езжай, я останусь… Пройдусь пешком… Воздух мне нужен… Возьми деньги…
Он бросил водителю синюю пятирублёвую бумажку. Тот выпучил в ответ глаза:
— Ты что такими деньгами швыряешься? Ты не уходи… Хочешь, я подожду?
— Езжай, — отмахнулся Юдин и отошёл от машины, скрываясь в темноте.
— Да я за такие деньги тебя хоть два часа буду ждать!
— Пошёл ты! Уматывай! Мне надо одному… Устал я…
Машина медленно поехала. Юдин проводил глазами красные её огоньки и сделал глубокий вдох.
— Так… Раз решил, то надо идти…
Он сделал шаг в ту сторону, где видел машину ГАИ. В голове сильно шумело. Почему-то ему показалось, что от непроницаемо-чёрного небосвода исходили какие-то синие лучи, помогавшие ему видеть шоссе, но в действительности дорога была погружена в глубокий мрак.
— И это центр великой державы! — громко сказал Юдин. — Да как можно жить в стране, где даже фонарей вдоль шоссе нет?!
Он остановился, испугавшись собственного голоса.
«Молчи, козёл, молчи! Молчи, чтобы тебя не засекли! Сейчас не время разглагольствовать! В любую минуту может решиться твоя судьба! Молчи! Просто молчи!»
Он заставил себя остановиться и отдышаться. Воздух был холодный и сырой. Ветер дул в спину. Вспотевшая ладонь влажно ощущала прикосновение рукоятки «макарова».
Выждав несколько минут, Юдин пошёл вперёд, вслушиваясь в хруст гравия под ногами. Он сошёл с дороги на обочину и едва не упал в канаву, залитую водой.
— Мать твою!
Серая «волга» с маячком на крыше вылепилась из темноты совершенно внезапно. Если бы не появившийся вдали автомобиль, полоснувший дальним светом и прорисовавший контуры «волги», то Юдин мог в прямом смысле слова наткнуться на гаишников.
Увидев «волгу», он остановился. В свете проезжавшего автомобиля он успел разглядеть две головы в фуражках. Оба инспектора ГАИ сидели на передних креслах «волги».
— Ну… — шепнул он и отщёлкнул большим пальцем рычажок предохранителя на пистолете.
Он распахнул дверцу «волги» настолько неожиданно, что сидевшие в ней мужчины не успели даже среагировать. Включившаяся жёлтая лампочка на потолке не осветила их лиц, но ярко залила светом плечи инспекторов. Они одновременно повернули головы к Юдину, и он сразу нажал на спусковой крючок, резко выбросив руку перед собой. От грохота выстрелов у него заложило уши.
«Наверное, нервное», — промелькнуло у него в голове, и перед его глазами возникло на доли секунды лицо мёртвого Асланбека Тевлоева.
Оба человека перед ним завалились набок.
Юдин рывком бросился внутрь машины и захлопнул за собой дверь. Так он сидел некоторое время, громко дыша и вслушиваясь в хрипы застреленных им людей. Вокруг лежала кромешная тьма.
«Чего ты расселся? — спросил он себя. — У тебя, что ли, дел никаких нет? Ты меня поражаешь, старик! А ну! Быстро!»
Он снова распахнул дверцу и принялся вытаскивать из машины неподвижных инспекторов. Они оказались тяжёлые, цеплялись ногами за кресла и рычаг коробки передач. Тот, что сидел на месте водителя, оказывается, крепко вцепился в руль, и Юдину пришлось потратить немало сил, чтобы разжать пальцы, обхватившие «баранку».
— Ах ты сука! Что ж ты делаешь, тварь такая? У меня же времени ни хрена нет!
Он дважды ударил рукояткой пистолета по пальцам инспектора. Тот отозвался едва уловимым стоном.
— Так ты ещё не сдох? Однако, гнида, ты упрям!
Когда Юдин наконец выволок второго инспектора из «волги», вдали вспыхнули четыре пары огней.
— Только этого не хватало для полноты счастья!
Он захлопнул дверцу машины и из всех сил потащил второе тело подальше в кусты. Первое тело уже лежало там.
Появившиеся автомобили на короткое время превратили заросли мокрого кустарника в ярко освещённую театральную сцену. Юдин сжался, стиснув пистолет. Машины сбавили скорость…
— Падлы! Все вокруг падлы! — прошептал он и не узнал собственный голос: настолько он был пронизан страхом, настолько в нём не было человеческих интонаций, настолько он был пронизан интонациями загнанного в угол обезумевшего пса.
Машины проехали мимо, и пространство вновь провалилось в темноту.
Юдин тяжело опустился на землю, ткнувшись коленями в мокрую пожухлую траву. Брюки сразу промокли насквозь. От коленей по всему телу побежал пронзительный холод.
«Давай же! Не сиди так!»
Он принялся расстёгивать шинели инспекторов. Кто-то из них опять захрипел, и Юдин задрожал от этого звука.
— Замолчи! Замолчи! Застрелю!
Но помутневшее сознание не позволяло ему понять, кто именно стонал.
С трудом переворачивая тела жертв, он стаскивал с них шинели и кители, расстёгивал ремни, пряжки, стаскивал сапоги…
— Послушай, Володя, сейчас уже вернётся муж, — сказала Лера.
— Я хочу дождаться его. Хочу поговорить с ним, — мрачно ответил Нагибин. — Хватит нам таиться. Пора расставить все точки…
— Только не надо начинать с моей семьи! Ты расставь точки у себя дома! — выпалила женщина, сверкнув глазами. — Почему надо разрушать чужое? Почему мою семью? Нет! Начни с себя!
— При чём тут разрушать, Лера? Мы хотим построить наш с тобой дом. Наш и только наш! Разве я не прав?
— Ты прав, но начни с себя, — женщина взяла со стола бутылку и посмотрела на просвет, не осталось ли на дне вина. — Когда ты поговоришь со своей женой, я поговорю с моим мужем. Поверь, я не стану тянуть. Это ты тянешь резину…
— Я? Да мне просто жаль сына! Я не хочу травмировать мальчика!
— Ты просто трус, Вова! — Лера резко встала из-за стола, и два бокала, качнувшись, тревожно ударились о пустую бутылку. Лера скрестила руки на груди и приняла оскорблённый вид.
— Я не трус! Ты не понимаешь!
— Ты трус, — продолжала она. — И ты трус во всём!
— Я тебя не понимаю?… Лера, милая, почему ты так говоришь? Я же люблю тебя!
— Любишь? Ты только вилять умеешь! При чём тут любовь?
— Ты всё не правильно интепретируешь!
— Это я интепретирую? Да пошёл ты! Ты только и умеешь что к словам цепляться… Может, я не права? Ах… Да ты кто такой, Вова?..
— Что ты имеешь в виду?
— Ты же гэбэшник!
— И что? Можно подумать, что ты не знала этого! Ты знала, где я работаю, Не строй из себя невинную девочку. Ты прекрасно знала, что я…
— Да мало ли что я знала… Но только я думала, что ты — порядочный человек!
— Не понимаю тебя. А я кто? Я разве…
— Не делай удивлённых глаз.
— Ты о чём? — Нагибин нахмурился.
— Не строй из себя ангела. Я знаю, что это ты виновен в аресте моего брата.
— Твоего брата? Ты про Анатолия Серёгина говоришь? Ну что ж, раз ты знаешь, то тем легче нам разговаривать, — лицо Нагибина приняло чиновничье выражение. — Да, я познакомился с ним целенаправленно, мне было дано задание внедриться в его круг, так как мы получили информацию о том, что к Анатолию Серёгину проявляет большой интерес английская разведка. Ты знаешь, что твой брат имел слабость к антисоветской литературе…
— Подумаешь! Я тоже почитывала эти книжки. И что с того?
— Не о тебе речь, Лера, ты — другое дело.
— Почему?
— Во-первых, я тебя люблю, а во-вторых, ты не работаешь на секретном предприятии. А твой брат работал в «почтовом ящике»! У него был доступ к закрытой информации! Лера, ты понимаешь это?
— Он никогда не был предателем, Володя! Мой брат никого не предавал! Быть диссидентом ещё не означает быть изменником Родины! — с жаром воскликнула женщина.
«Боже, как она хороша! — подумал Владимир, глядя на неё. — В гневе она становится особенно прекрасной. Даже не знаю, когда она выглядит чудеснее: когда кипит страстью в постели, или когда гневается… Нет, я не могу без неё. Она — моя болезнь. Я ради неё пойду на всё… Чёрт возьми, вот так люди и сползают на скользкую дорожку…»
— Лера, — внушительно проговорил Нагибин и накрыл ладонью руку женщины, — выслушай меня спокойно. Твой брат мог стать лёгкой жертвой шпионажа. Люди его склада слишком безответственно идут на контакты с иностранцами… Ты помнишь Малковича?
