Он вышел из банка и решительно направился домой, чтобы раз и навсегда расставить все точки над "i".
Когда Чернокнижник вернулся домой, Катерина сидела и за туалетным столиком и обрабатывала лаком свои ногти. Открывшаяся входная дверь отвлекла её от этого занятия на какую-то долю секунды. Катя через зеркало мельком бросила взгляд на вошедшего и снова занялась своим делом.
"Даже разворота головы не удостоила!" — подумал Чернокнижник.
— Я сегодня был в банке, — сказал Чернокнижник, раздеваясь в прихожей.
Через открытую дверь в спальную Пётр смотрел на Катин затылок и хотел уловить хоть какую-то реакцию на свои слова. К сожалению, его слова ровным счётом ничего не изменили. Катя любовалась на свой лакированный ноготь и, кажется, даже ничего не слышала. Однако, насмотревшись на свой пальчик, она всё же удасужила собеседника своего взгляда. Она повернулась, посмотрела на Петра и удивлённо переспросила:
— Ты был в банке? Зачем?
— То есть как это зачем? Это мои деньги и я имею право заходить в банк и узнавать о состояние моего счёта.
— Моего счёта, мои деньги… Я не ослышалась? А то я сижу и жду, когда ты скажешь наши деньги, наш счёт…
— Не скажу! — крикнул Чернокнижник.
— Ах, вот оно что! А я-то думала…
— Ты напрасно так думала. Ты конечно в какой-то степени помогла мне, но твой труд давно оплачен. Прошу не забывать, я автор, а ты просто сидишь дома и занимаешься маникюром, педикюром и прочей ерундой.
— Вот она чёрная неблагодарность! Значит, я сижу дома!? Ты, наверное, забыл…
— Куда делись мои деньги? — грубо прервал Катю Чернокнижник.
— Твои деньги потрачены на тебя, — Катя обвела взглядом квартиру.
— На счёте нет ни рубля!
— Я просто сняла деньги на автомобиль.
— Ты сняла деньги на автомобиль без моего разрешения?
— А разве ты, снимая деньги на свой автомобиль, спрашивал у меня разрешения?
— Во-первых, я говорил тебе об этом, а во-вторых ты сняла столько денег, что на тебе хватило бы на десять таких автомобилей.
— Да, мой автомобиль очень дорогой, но и мой вклад в нашем деле не идёт ни в какое сравнение с твоим.
— Что!?
— Разве не так? Ты же сам ничего не придумал. Все сюжеты дала тебе я.
— Ты? Да ты сама знаешь, кто мне их приносил.
— А кто посоветовал тебе нанять этих негров?
— Ты только посоветовала, а всё остальное сделал я.
— Слова переставь местами и всё будет правильно.
— Какие слова? — не понял Чернокнижник.
— Всё придумала и сделала я, а ты только записал это на бумаге.
Такой наглости Пётр не ожидал. Он набрал в лёгкие воздуха, чтобы возразить, но на ум ничего не приходило.
— Что, даже возразить нечем? — ехидно спросила Катя.
— Я отозвал доверенность, которую выдал тебе, — заявил Чернокнижник.
— Ах, вот до чего дошло?
— Да. Я считаю, что с тобой я рассчитался в полной мере. Дальше я обойдусь без твоей помощи.
— Прекрасно! Я также считаю, что рассчиталась с тобой в полной мере. Дальше я обойдусь без твоей помощи.
— Что ты имеешь в виду? — опять не понял Пётр.
— Всё очень просто. Твою книгу вряд ли переиздадут. Что касается разного рода радио и телевизионных передач, то больше никаких приглашений ты не получишь.
— Это почему же?
— А потому, что завтра вся жёлтая пресса опубликует, как ты писал свои романы. Все узнают, что ты никакой не провидец, а обыкновенный жулик. Узнают, как ты моделировал преступления и сталкивал своих литературных рабов в яму из которой они уже не могли выбраться. У тебя очень плохое воображение, но даже с ним не трудно представить, что с тобой будет на следующей день после публикации.
У Чернокнижника всё опустилось внутри. Он представил физиономии жён Семёнова и Ворошилова. Он не знал жен Шурика и Юрика, но представил и их.
Катерина, как будто читала мысли Петра.
А жёнам твоих литературных негров я эти газетки лично в почтовый ящик опущу.
— Ты не сделаешь этого, — тихо сказал Чернокнижник.
Однако, Катерину, что называется, понесло. Она уже не могла остановиться.
— Это я-то не могу!? — засмеялась Катя. Ведь ты без меня ничего не можешь. Ты же ноль. Ты не способен даже представить себе элементарного сюжета. Вспомни, как я тебя учила.
Катя решительно встала и прошла на кухню. Вскоре она вернулась, держа в руке разделочную доску, нож и курицу. Она положила доску прямо на кровать, замахнулась ножом и вонзила его прямо в куру.
— Вспомни, как я тебя учила. Ты даже этого описать не можешь! Вспомни — хрусть, косточки хрустят. Хрусть — перерезано горло. У тебя же вся квартира в этих изуродованных курах. Ты бездарность! Представляешь, какой мне гонорар отвалят за такую сенсацию?
Пётр представил, и ему сделалось худо. В голове всё закружилось, и подступила тошнота. А что если она действительно это сделает? Ведь она ничего не делала. За советы, как известно у нас не привлекают. А он? Его как раз и сделают козлом отпущения.
Катерина нанесла последний мазок на мизинчик и направилась в прихожую.
— Катя, ты куда? — робко спросил Пётр.
— К своему знакомому корреспонденту из жёлтой прессы, — улыбнулась она.
— Катенька, неужели ты подумала, что я это серьёзно? — попытался ретироваться Чернокнижник.
— Я уверена, что это несерьёзно. Никуда ты от меня не денешься.
Она изящно согнула указательный пальчик правый руки и показала Чернокнижнику.
— Вот на каком ты у меня крючке сидишь!
Катя подмигнула Петру и засмеялась. Неожиданно лицо её изменилось и стало серьёзным.
— Чтобы завтра же доверенность была восстановлена! — скомандовала она.
— Не беспокойся, Катенька. Завтра всё будет сделано.
Катя пренебрежительно посмотрела на Петра, вышла из квартиры и хлопнула дверью.
Если Катино настроение после разговора с Чернокнижником нисколько не изменилось, то такого нельзя было сказать о Петре.
Он ходил по квартире и всё время о чем-то думал.
Пётр подошёл к холодильнику и открыл дверцу. Все полки были действительно забиты изуродованными курами. Он стал искать целую и нашёл. Несколько штук лежало совсем нетронутыми на отдельной полке. "Зачем же она купила их? Неужели для меня?" — подумал Пётр.
Как-то машинально он взял разделочную доску, нож и положил на место казни целую куру.
Хрусть — и под ножом затрещали куриные косточки. Хрусть и нож перерезал мягкое горло.
Пётр достал следующую тушку и повторил тоже самое. Так продолжалось до тех пор пока куры не кончились. Однако Чернокнижник не мог остановиться. Поражая ножом мёртвое тельце, он будто переносился в свой собственный роман, где все герои в конечном итоге погибали. Пётр вытащил из холодильника всех кур и стал бить их ножом до тех пор, пока она не разлеталась на множество мелких ошмёток. С каждым ударом он чувствовал себя властелином над этими беспомощными тушками. Он один мог творить с ними всё, что хотел. И не было никакой Катерины, которая, как злой гений вязала его по рукам и ногам. Наконец все куры превратились в нечто похожее на фарш. Силы Чернокнижника тоже подошли к концу. Он бросил нож и пошёл в гостиную. Уже несколько месяцев, как Катерина отказалась делить с ним ложе. Её Жу-жу обслуживала кого угодно, но только не его. Чернокнижник лёг на диван и закрыл глаза. Сон не шёл. Ему всё время мерещилась Катерина. Она показывала ему крючок из пальчика и противно смеялась.
— Вот где ты у меня сидишь! — говорила она.
Неизвестно сколько пролежал так Пётр. Из этого кошмара его вывел звук входной двери. Это Катерина вернулась от своего корреспондента. Вот её легкие шаги прошуршали в спальню, вот послышалась небольшая возня. "Разбирает кровать, — подумал Чернокнижник. — А теперь раздевается". Но вскоре возня закончилась. Пётр напряг слух и услышал тихое ровное сопение. "Уснула, — понял он".
Чернокнижник поднялся с дивана и вышел с гостиной. Он зашёл на кухню и увидел, что весь стол пол и стены были испачканы куриными ошмётками. На разделочной доске лежал большой нож, которым он разделывался с курами. Пётр взял нож и посмотрел на него. "Хрусть! — промелькнуло в голове". Он прошёл в спальню. Катя лежала на двуспальной кровати и сладко и безмятежно спала.
"Спит, будто ничего не произошло, — подумал Чернокнижник, — Устроила весь этот кошмар и спокойно спит. А я? А я дрожу от страха".
Катя повернулась во сне, и одеяло сползло с великолепного тела, обнажив Жу-жу.
"Раз она не осталась ночевать у этого корреспондента, то ничего не сказала ему".
Чернокнижник не мог отвести взгляда от Жу-жу. Когда то он был единственным её повелителем. Только для него раскрывало свои объятия это прекрасное тело, только на него смотрели эти глаза. Только его слышали эти уши. А сейчас? Какой-то корреспондент жёлтой прессы. Все кто угодно, только не он.
