«Так и сейчас, в моей новой жизни, – думала она, глядя в окно машины. – Прежняя, спокойная и симметричная, меня не устраивала, я сломала ее и собрала заново… А в этом новом мире места для иллюзий, похоже, нет!»
* * *
Машина въехала на территорию особняка уже поздним вечером, когда на чугунных столбах зажглись все фонари. Марина вышла, хлопнула дверцей и несколько минут постояла, жадно вдыхая сырой ночной воздух, пахнущий лесом и рекой. Молчаливый особняк смотрел на нее освещенными окнами, открытая дверь на террасе была похожа на распахнутый рот, готовый проглотить свою добычу. «Странно, а ведь я в самом деле не боюсь туда идти, – подумала женщина, глядя на дом, несомненно уже знающий о ее возвращении. – Та девушка в платочке так смешно на меня смотрела – будто я разведчица, идущая в стан врага, и все, что меня ждет, – посмертная награда и бронзовый бюст на родине! А я больше боюсь за Мишу, чем за себя. Ясно – произошло что-то ужасное, и эта игра, которую он вел пять лет, вымотала его до неврастении… А я собираюсь потребовать достать скелет из шкафа!»
Она поднялась на веранду, уже привычным жестом включила розовый фонарь, свисающий с потолка, – ей нравился его рассеянный, мягкий свет. В охотничьей гостиной горел камин, в кресле передним сидел Банницкий. Она осторожно подошла сзади и быстро закрыла ему глаза ладонями.
– Как ты поздно! – Он взял ее руки и поочередно их поцеловал. – Не скажешь, где была? Тайна?
– И не моя, – она присела на подлокотник кресла и кончиками пальцев взъерошила ему волосы: – Миш, а ведь скоро ты станешь совсем седым!
– Что, стар для тебя? – усмехнулся он без тени испуга. Он был в ней полностью уверен – вот что больше всего мучило сейчас Марину. «Такую веру нельзя разрушать, а я… Но мало ли чего нельзя? Я не собираюсь изображать последнюю жену Синей Бороды!» И она решилась:
– Миша, у меня к тебе дело.
– Жду– Он закинул голову, и, увидев его взгляд, женщина с ужасом осознала, что забыла наверху, в спальне, тест-полоски. Что они означали – Банницкий мог легко понять, ознакомившись с упаковкой, валявшейся там же, рядом. «Какая я дура! Он все уже знает!»
– Миша, мне нужны деньги, – твердо сказала она, и лукаво-выжидательный огонек в его серых глазах разом погас. Банницкий явно ожидал других слов, но нужно было отдать ему должное – сумел скрыть разочарование.
– Сколько, Марин?
– Много, – она сделала над собой усилие. – Пятьдесят пять тысяч долларов.
Банницкий улыбнулся, она от растерянности ответила ему тем же. Тогда он рассмеялся, и женщина, удивившись, встала с подлокотника:
– Что тут смешного?
– Ничего, – все еще посмеиваясь, ответил он, протягивая к ней руки и привлекая женщину к себе: – Ты сказала это с таким трагическим лицом, будто объявляла, что началась война. Больше ничего не хочешь сообщить?
– Пока ничего! – подчеркнуто резко ответила она, и Банницкий понял этот замаскированный ультиматум. Впрочем, за три года тесного общения они научились понимать друг друга с полнамека. Он слегка сдвинул брови:
– Я дам тебе деньги, конечно, но скажи – зачем такая сумма? Что-то случилось? Это связано с тем, что ты ездила в Москву?
– Связано. – Она смотрела ему в глаза, ожидая, что в них мелькнет хоть что-то, похожее на панику, – ведь такая определенная сумма не могла ему ничего не напомнить. Однако Банницкий выглядел лишь слегка обеспокоенным. Пожав плечами, он поднялся с кресла:
– Идем ко мне в кабинет, я выпишу чек, завтра получишь по нему в банке. Я деньги дома не держу.
– Миша, это деньги для актрисы, которая играла твою жену! – не выдержала она. – Пойми – иначе она пойдет в милицию! У нее такие куриные мозги, она даже не сообразит, что ее будут рассматривать как соучастницу!
Наступившую тишину нарушало лишь потрескивание дров в камине. «Я совсем не так хотела это сказать, – мучилась Марина, ожидая ответа. – Получается, я с ним заодно? Покрываю его? А вдруг правда покрываю? Вдруг ни на что большее не решусь? Лишь бы замуж за банкира, а что он, может, убийца…»
– Ты опять виделась с девкой, которая являлась сюда утром? – спокойно спросил Банницкий, кладя руки в карманы брюк и покачиваясь с носка на пятку – так он делал всегда, когда о чем-то раздумывал. – Потрясающе. Невероятно! Марина, я думал, что знаю тебя лучше. Не ожидал…
– Я тоже думала, что успела тебя узнать! – Она все больше ощущала себя загнанной в угол его невозмутимостью, на которую он просто не имел права. – Да. Я с ней виделась. Генрих Петрович не расплатился с ней, как было обещано, хотя ты с ним рассчитался!
– Я не понимаю, – признался Банницкий, не сводя с женщины пристального блестящего взгляда. – Что за бред?
– Да ты сам это сказал в ресторане, когда тебе звонила Ася! – выпалила она.
В камине оглушительно треснуло полено, и Марина, нервно обернувшись в ту сторону, вздрогнула. Ей вспомнился первый вечер в этом доме, треск сырых дров в камине, подвыпивший любовник, его истерика и совершенно незнакомые, полные страха и ненависти глаза. Вспомнились свои страхи, которые волшебным образом исчезли за те дни, которые она провела здесь с тех пор… «А ведь ничего не изменилось. Такой вечер может повториться в любой момент. Сейчас, например». Банницкий вздохнул:
– Портишь себе нервы из-за какой-то шлюхи, даешь ей мой номер… Я думал, ты умнее. Что еще она тебе наговорила?
– Все. – Марина старалась отвечать ему в тон, спокойно и четко, но плохо с собой справлялась, ее голос звучал подавленно. – Как ты ее нанял, чем она занималась, как разыгрывала комедию для тех, кто мог ее видеть… Что сделала в ту ночь, когда погибла твоя жена. Миша, а где же была все эти годы сама Ксения?!
– Здесь, разумеется! – Теперь и он терял над собой контроль – ответ прозвучал скорее как ругательство. – Где же ей быть?!
– Миша! – Теперь ее всю била мелкая, противная дрожь, с которой она ничего не могла поделать. Марина сделала шаг к любовнику, и он дался ей с таким трудом, словно сила земного притяжение внезапно увеличилась в несколько раз. – Есть и еще свидетели, что это не так. Я видела сегодня компаньонку этой актрисы. Она ее признала. Где была твоя жена все эти годы?
И поскольку ответа не последовало, очень тихо добавила:
– Я попробую понять, что бы ты ни сказал. Миша, я хочу остаться с тобой, потому и спрашиваю…
Банницкий все еще смотрел в какую-то точку, найденную им на стене, на высоте человеческого роста, и молчание затягивалось настолько, что Марина начинала опасаться, что он вообще не заговорит. Наконец, не сводя глаз с воображаемого объекта, Банницкий сказал, что ничего обсуждать не будет.
– И я не дам тебе денег для этой девицы. – Он говорил отрывисто и неприязненно, и у женщины сжималось сердце – никогда еще он к ней так не обращался. – Больше не упоминай о ней! А если правда хочешь остаться со мной… Во что я как-то перестаю верить…
Банницкий перевел взгляд на женщину, заметно побледневшую в ожидании его ответа.
– То не пытайся ничего понять в моем прошлом! Тебя это не касается, и я не собираюсь выворачиваться наизнанку ни перед кем! Тем более перед тобой! Что ты вообразила?!
У нее дернулась голова, как от жгучей оплеухи, на глазах внезапно выступили слезы. Она ожидала чего угодно, но того, что ее попросту отчитают, как нагадившего в углу щенка… «Видел он тесты или нет?! Как он смеет так со мной говорить?!» Она предприняла последнюю попытку, продиктованную отчаянием:
– Когда-нибудь тебе придется объяснить все это своим детям! Уж перед ними ты вывернешься наизнанку или потеряешь их, слышишь?! Если я все узнала за один день, им может хватить и одного часа!
– Ты собираешься им все рассказать? – Банницкий произнес эти слова так тихо, что женщина скорее прочитала их по его судорожно искривленным губам. – Ты это сделаешь?
– Нет! – Она сглотнула горький колючий комок, застрявший в горле. – Но ты не сможешь их изолировать от мира! Они узнают правду! На что ты надеешься? Если завтра эта актриса не получит денег, она пойдет в милицию! Как ты ее остановишь? Убьешь?! А эту Наталью? А меня?
– Лестно, что ты меня считаешь такой роковой личностью, но это опять же полный бред. – Он отвернулся к камину, поднес к огню руку и взглянул на часы. – Я устал, уже поздно. Лягу у себя в кабинете.
На этот раз промолчала она. Банницкий направился к лестнице, ведущей на второй этаж, поднялся на несколько ступенек и, внезапно остановившись, перегнулся через перила:
– Знаешь, мы с Ксений последние пять лет так и жили – она у себя на третьем этаже, я у себя на втором. Я бы и вовсе не приезжал, но нужно же было сохранять видимость семьи.
– Кому нужно? – глухо возразила она.
– Мне, – просто ответил он. – Мне и детям, хоть они и были далеко. Конечно, рано или поздно они узнали бы правду, ты права… Но тогда они поняли бы еще кое-что – как я все эти годы заботился о них. Я один! Для нее семья уже не существовала. Так что не пугай меня тем, что они все узнают. Со временем они меня поймут. Спокойной ночи.
