— Уже домой? Какое совпадение: я тоже.
— Переходим на «ты» и уходим вместе, — предложил я.
У ворот больницы нас чуть не сбила машина. Из кабины выскочил Опрелин.
— Куда вы ведете мою жену? — спросил он, не извинившись.
— На следственный эксперимент, — ответил я.
— Давайте подвезу, — предложил он.
— Тебе Поглощаев сейчас голову оторвет! — сказала Кувыркалкина. — Он во сколько велел быть?
— Ну ладно! — рявкнул Опрелин и укатил.
Пришлось мне снова брать такси, а в ресторане — еду и выпивку с собой. Сплошные траты с этой перестройкой и инфляцией. Еще три года назад ни одна женщина мне дороже рубля не обходилась. Да и рубль чаще всего был ее собственный. А теперь от нулей в голове Олимпиада мерещится…
Кувыркалкина покинула постель в десятом часу. (Если уж очень хочется, можно посчитать, что за найденные документы Поглощаев расплатился секретаршей.) Под воздействием винных паров и похоти я кое-что выведал. Например, что до меня ей не раз приходилось раздвигать ноги перед Кашлиным. Впрочем, законченной шлюхой она не была, скорее, мстила мужу, чем могла и умела. Еще сказала, что Кашлин и Шекельграббер думали распустить фирму, а на ее месте создать ту же самую, но без Поглощаева в соучредителях. Я бы не удивился, если б узнал, что Поглощаев с каким-нибудь Навыдовым думают о том же самом, и попросил у нее список клиентов фирмы, так, для проформы: я не знал, что с ним делать. Она обещала. Ну как отказать новому любимому!..
Хорошая девушка. Надо с ней дружить. По крайней мере, всегда взаймы даст и обедом накормит. Странно только, что на ее месте я весь вечер представлял Размахаеву и даже два раза назвал Мариной.
Перед сном я не вытерпел и еще раз набрал номер зиц-вдовы Шекельграббера. Она сняла трубку, а я повесил. Но скоро мой телефон зазвонил.
— Вы знаете, Валера, — сказала Размахаева. — Сегодня весь день кто-то звонит и вешает трубку.
— Как вы узнали мой номер?
— Я и говорю: целый день звонят, а у меня стоит определитель. Вот и пять минут назад позвонили, помолчали и дали отбой. Я набрала вслед и попала на вас, — объяснила она. — Зачем вы ходили за мной полдня? Наверное, хотели пригласить в ресторан и не решались подойти?
— А зачем вы наврали мне про какого-то закавказца?
— Помилуйте! Приврала совсем чуть-чуть. Его действительно упекли в тюрьму, только не я, а отец по моей просьбе.
— А кто он, ваш отец?
— Большой человек был. Но теперь у него своя жизнь на пенсии, а меня он сторонится.
— Можно я зайду к вам завтра часов в шесть?
— Нет, нельзя, — сказала она. — И вообще отстаньте. Я ничего интересного вам не скажу и не сделаю.
— Но помочь вы мне обязаны. Вы же не хотите, чтобы Шекельграббер остался неотомщенным! Все-таки он звал вас Мунькой.
— Скотина! — рявкнула она и бросила трубку.
Может, и скотина, а только правду сказал, — подумал я и услышал звонок в дверь. На вопрос: "Кто там?" — ответили:
— Телеграмма. «Молния».
Хотя я знал, что в Москве открывать незнакомым нельзя, что у почтальона голос женский, но открыл из любопытства, увидел кулак в полете и потерял сознание…
Очнулся я через десять минут, если верить часам. Кое-как дополз до ванной, кое-как разделся и осмотрел себя в зеркало. Досталось крепко, и не только физиономии. Она-то, пожалуй, отделалась легче всего — одним синяком, а вот печени и почкам пришлось несладко от чьих-то каблуков. Нагибаться, что ли, им было лень. Вообще, синяков оказалось несчитано. Я налил ванну холодной водой и забрался по макушку, благо организм от побоев на температуру не реагировал…
Вот она, жизнь московская! Непонятная, запредельная. Человека чуть не убивают на пороге дома, а соседям даже лень рожу высунуть и посмотреть, что за шум такой в общем коридоре? Как в Америке, ей-богу! Все-таки спросить их надо. Может, в «глазок» видели или в щелку, трусы поганые.
Я запланировал с утра пораньше сфотографировать Заклепкина и Квочкина, чтобы иметь на руках снимки всех, повязанных на «деле» Шекельграббера, но теперь стоило всерьез заняться здоровьем. Поэтому я решил убить двух кроликов: попарить кости в сауне и принять массаж от рук Горчицына, а заодно и самому пощупать его вопросами.
Когда я уже собрался выходить, прихрамывая и держась ладонью за поясницу, раздался звонок.
— Тебя предупредили, — сказала трубка, опустив привычное «алло».
Я рассвирепел:
— Ты, урод, передай Опрелину, что его жена будет носить ожерелье из его и твоих зубов!
В трубке рассмеялись:
— Опрелину?.. Ах ты кот! Ладно, передам при встрече. Может, и он тебе рожу начистит…
Без всякой надежды я обзвонил квартиры в коридоре. Один сосед якобы рано лег, другой просто не открыл мне, хотя топтался за дверью и вздыхал от нерешительности. Только старуха, доживавшая в однокомнатной квартире напротив, пустила меня и созналась, что видела нападавших.
— Что ж вы не вышли?
— Бог с тобой, милок. Меня соплей перешибешь, а там три лба — в дверь не пролезут.
— Милицию бы вызвали.
— Так телефона нет и набирать не умею, — ответила сидидомица.
— Узнать их сможете?
— Боюсь я, да и вижу плохо.
— Сможете, сможете. А бояться некого…
В подземном переходе, заходящем и в метро, как всегда полно нищих. Больше всех из них, по моим наблюдениям, «зарабатывала» дама с гитарой наперевес. Играть она явно не умела, но делала вид, что вот-вот начнет, и при этом закатывала глаза, изображая слепую. Для убедительности, милостыню к ней подходил пересчитывать бомж-подельщик, ежедневно менявший плакатик на груди: "Куплю ваучер", "Продам ваучер", "Куплю сломанные часы", "Куплю СКВ", "Нужна срочная платная операция", "Помогите жертве советской психиатрии", "Лейкемия. Жить осталось два месяца", — потом по второму кругу. Меня давно подмывало познакомиться со всеми этими жизнью пришибленными, нарядившись в такого же. Заодно бы и деньжат рядом с ними поднабрал и статью в журнале тиснул. И вот, казалось бы, счастье улыбнулось: я увидел, как Квочкин с тремя милиционерами собирает эту беспутную публику, точно грибы, в машину. Лучшей рекомендации и опеки нельзя было и желать.
Я подошел, поинтересовался.
— Вчера бомжа убили, — объяснил Квочкин свои действия. — Кто-то из своих. Надо проверить. А это что у тебя за бандитская пуля в виде фингала?
— Ищу убийцу Шекельграббера.
— Не надоело тебе?
— Пошли кого-нибудь в таксомоторный парк, пусть возьмет фотографии всех работников мужского пола от двадцати до сорока. У меня есть версия и свидетель.
— Нет, — подумав, сказал Квочкин, — это не таксисты тебя отделали. Таксисты обычно монтировкой бьют.
— Мне лучше знать.
— Что ты можешь знать! — разозлился Квочкин. — Фотографии ему возьми! Кто так делает? Скажи фамилию, а дружков без фотографий доставят. Деревня, карту купи! — он постучал по моей голове костяшками кулака и добавил: — Сиди, я сам открою.
Я знал эту шутку и не обиделся.
— Ты проверял, где сотрудники "Долины царей" были в ночь убийства Шекельграббера?
— Это в детективных романах проверяют, а я и сам знаю: спали каждый в своей постели.
— А у меня есть сведения, что Опрелин не ночевал дома.
— Кто такой Опрелин?
— Водитель "Долины царей".
— Значит, у бабы был или у трех вокзалов халтурил, — сказал Квочкин. — Я же просил тебя не лезть в это дело. Иди к этим дуракам из похоронного бюро и скажи, что второго апреля с твоей помощью милиция арестует убийцу. Пусть готовят деньги.
— Ты уже знаешь, кто убил Шекельграббера?!
— Я с самого начала знал.
— Ну намекни.
— Нет. Выкинешь какой-нибудь фокус преждевременно. Человек ты неопытный, прямо скажем, не наш человек…
— А почему второго апреля?
— Потому что в этом квартале процент раскрываемости у меня в норме, а первого тебе никто не поверит. Все, пока, пиши письма, — и он уехал…
Толковый мужик, оказывается, Квочкин, а я думал, он только глоткой работать умеет…
В бассейн, как обнаружилось, не легко попасть человеку, который пришел без плавок, резиновой шапочки и справки от врача. Но деньги решили проблему и под честное слово, что в бассейн я нагишом не сигану, а пойду париться, контролер махнул рукой. В сауне тоже был водоем с большое корыто и с ледяной водой, им я и удовольствовался, потом посидел в парилке, отдохнул и спросил массажиста. Пришел какой-то мужик и вяло сообщил, что массаж — хорошо оплачиваемое удовольствие.
— А где Горчицын? — спросил я.
— В женском отделении, — ответил мужик.
— Нельзя его пригласить?
— Нельзя.
— Почему?
— Его сюда не пускают для его же безопасности, — сказал мужик. — Да и вы, если из его подружек, лучше шли бы своей дорогой и нормальных людей не смущали.
Вот и ответ, почему Поглощаев пошел с Горчицыным в Сандуны, — подумал я, а мужику сказал:
