Патрис опустила крышку чемодана, нетерпеливо защелкнула замок, не обращая внимания, достаточно ли там вещей, много или мало. Из–под крышки торчит белый уголок, но она махнула на это рукой.
Надела брошенные на кровать шляпу и пальто. Не глядя в зеркало, хотя оно тут, рядом. Взяла сумочку, пошарила внутри рукой. Вынула ключ, ключ от этого дома, и положила на туалетный столик. Потом достала кошелек и вытряхнула из него все, что там было. Бесшумно выпал комок ассигнаций, блеснув, со звоном посыпались монеты. Собрав их в кучку, оставила на столике. Вместо них положила в кошелек свои семнадцать центов, сунула кошелек в сумку, которую взяла под мышку.
Подошла к кроватке и опустила боковую сетку. Присела, глядя на спящее личико. Легко поцеловала в глазки.
— Вернусь через минутку, — прошептала она. — Снесу вниз чемодан, оставлю у двери. С тобой и чемоданом мне, пожалуй, не спуститься. — Выпрямилась, помедлила, глядя на него. — Поедем с тобой не знаю куда. Не важно. Куда повезет поезд. Встретим кого–нибудь, кто нас приютит…
Часы показывали второй час.
Подошла к двери, тихо открыла и вынесла чемодан. Закрыла за собой дверь и медленно двинулась к лестнице. Чемодан оттягивал руку, но, видно, его тяжесть усугублялась тяжестью, лежавшей на сердце.
Вдруг она остановилась и поставила чемодан на ступеньку. Внизу, у входной двери, молча стояли двое. Дональд Хаззард и доктор Паркер. Она их поначалу не заметила, потому что они не произнесли ни слова. Видно, выйдя попрощаться, остановились в тягостном молчании.
Не видя ее, нарушили молчание.
— Ну ладно, Дональд, спокойной ночи, — сказал наконец доктор, и она увидела, как он, как бы утешая, положил руку на плечо отцу. Потом тяжело опустил. — Попробуй поспать. У нее все будет хорошо. Но отныне никаких волнений, никаких стрессовых ситуаций, понимаешь, Дональд? — добавил он, уже открыв дверь. — Это твоя обязанность — ограждать ее от всего этого. Могу я на тебя положиться?
— Можешь, — уныло ответил отец.
Дверь закрылась, и отец стал подниматься по лестнице. Патрис словно примерзла к полу. С усилием шагнула ему навстречу, оставив позади чемодан и сбросив на него шляпу и пальто. Он без удивления посмотрел вверх, окинув ее опечаленным взглядом.
— A–а, это ты, Патрис, — невесело произнес он. — Слышала, что он сказал?
— Кто… мама?
— У нее опять был приступ, вскоре как мы поднялись к себе. Доктор был с ней больше полутора часов. Сначала, несколько минут, все висело на волоске…
— Но отец! Почему ты не?.. — в волнении воскликнула Патрис.
Он тяжело опустился на ступеньку. Она села рядом, обняв его за плечи.
— Зачем тебя беспокоить, дорогая? Чем бы ты могла… У тебя целый день на руках малыш, тоже надо отдохнуть. Кроме того, здесь нет ничего нового. У нее всегда было слабое сердце. Еще до рождения мальчиков…
— А я совсем не знала. Вы никогда мне не говорили… Что, теперь хуже?
— С годами такие вещи лучше не становятся, — мягко возразил он.
Патрис виновато положила голову ему на плечо.
Он, как бы утешая, потрепал ее по руке:
— У нее все будет хорошо. Мы об этом позаботимся. Мы с тобой, верно?
При этих словах она невольно вздрогнула.
— Мы просто должны ограждать ее от всяких потрясений и неприятностей, — продолжал папаша Хаззард. — Ты и малыш для нее, пожалуй, самое лучшее лекарство. Если вы рядом…
Значит, если утром она захочет увидеть Патрис и внука, а он скажет… Патрис молчала, глядя на ступеньки и не замечая их. И выйди она из комнаты на пять минут позже, когда доктор уже ушел, она, возможно, в благодарность за подаренную ей любовь принесла бы в этот дом смерть. Убила бы единственную мать, которую знала.
Не поняв причины ее задумчивости, старик взял ее за подбородок.
— Не надо так расстраиваться; ей бы это не понравилось. И вот что, Пэт, не подавай вида, что тебе это известно. Пускай думает, что это наш с нею секрет. Думаю, что так ей будет лучше.
Патрис глубоко вздохнула. Это был вздох решимости, подчинения неизбежному. Она повернулась, поцеловала отца в висок, взъерошила волосы. Потом поднялась.
— Я пошла наверх, — тихо сказала она. — Спустись на минутку, погаси свет.
Он вернулся вниз. Подхватив чемодан, пальто и шляпу, она поднялась к своей комнате.
— Спокойной ночи, Патрис.
— Спокойной ночи, отец. До утра.
Внесла вещи, закрыла за собой дверь и замерла в безмолвной страстной мольбе.
— Дай мне сил, мне не уйти отсюда. Бой надо принимать здесь, на этом месте. И я не смею даже выплакаться.
Письма как нежданно появились, так же внезапно перестали приходить. Белых конвертов больше не было. Дни сливались в недели, недели в месяц, потом в другой. Больше ни одного пугающего письма.
Похоже, битва была выиграна, и в ответных ударах не было необходимости. Нет, Патрис знала, что это не так; скорее игру прервали, отложили по прихоти невидимого коварного врага.
Она искала концы, силилась разгадать замысел, но все ее попытки кончались ничем.
Мама Хаззард сказала:
— Сегодня вернулась Эдна Хардинг; несколько недель она гостила у родственников в Филадельфии.
За этим сообщением ничего не последовало.
Билл, между прочим, проинформировал:
— Сегодня случайно встретил Тома Брайанта; он рассказал, что его старшая сестра Мэрилин много дней пролежала с плевритом, только сегодня первый день как встала с постели.
— Я тоже подумала, что–то давно ее не видно, — проговорила мамаша Хаззард.
За этим тоже ничего не последовало.
В Колфилде 203 тысячи жителей, размышляла Патрис. По крайней мере такие цифры содержатся в атласе, который она видела в библиотеке. У каждой живой души пара рук. Чтобы одной приподнять язычок над щелью почтового ящика где–нибудь в глухом месте, а другой воровато сунуть туда конверт.
Писем больше не приходило. Но загадка оставалась. Что это? Кто это? Или, скорее, что это было? Кто это был?
В глубине души Патрис понимала, что такого рода вещи не случаются, чтобы потом прекратиться. Они либо не начинаются совсем, либо доходят до своего губительного завершения.
Но несмотря на это, ощущение благополучия понемногу возвращалось к ней. Однажды вспугнутое, робкое по сравнению с прошлым, но все же мало–помалу возвращалось.
По утрам мир за окном, казалось, ждал затаив дыхание, что будет дальше…
Мамаша Хаззард постучала в тот момент, когда Патрис только что уложила Хью в кроватку. В этом не было ничего необычного, так бывало каждый вечер. Приходила поцеловать внука на ночь. Однако сегодня она, похоже, хотела поговорить с Патрис, но не знала, как начать.
Поцеловав внука и подняв сетку кроватки, старая женщина медлила уходить. Ее присутствие мешало Патрис выключить свет.
Наступило некоторое замешательство.
— Патрис, — тихо промолвила мамаша Хаззард.
— Да, мама?
— Билл хочет пригласить тебя на танцы, — преодолев неловкость, выпалила она. — Сегодня, в «Кантри–клубе». Ждет тебя внизу.
Патрис опешила. С минуту стояла молча, глядя на мать.
— Он просил меня подняться к тебе и уговорить пойти с ним. — Тут миссис Хаззард заторопилась сказать все, будто надеясь убедить с помощью многословия. — Ты знаешь, танцы устраивают раз в месяц. Билл обычно на них ходит и… почему бы тебе не одеться и не пойти с ним? — закончила она.
— Но я… — начала было Патрис.
— Патрис, рано или поздно надо начинать жить, — торопливо продолжала мама. — Последнее время ты неважно выглядишь. Это нас беспокоит. Если у тебя что не так… Ну сделай, как говорит мама, дорогая.
Это было похоже на приказание. Или настолько близко к нему, насколько могла позволить себе мамаша Хаззард. Тем временем она открыла платяной шкаф и стала разглядывать гардероб невестки.
— Что думаешь вот об этом? — Сняв с вешалки, подняла в руках одно из платьев.
— Я не очень–то… — пробормотала невестка.
— Вполне сойдет. — Мама положила платье на кровать. — Там не очень обращают внимание на наряды. Скажу Биллу, чтобы купил по пути орхидею или гардению, этого будет достаточно. Сегодня съездишь просто посмотреть, почувствовать атмосферу. Все помаленьку вернется. — Старая женщина ободряюще улыбнулась. — Будешь там в надежных руках. — Похлопав невестку по плечу, собралась уходить. — Ну вот, хорошая девочка. Скажу Биллу, что одеваешься.
Патрис услышала, как она, не понижая голоса, говорит Биллу с верха лестницы:
— Ответ один — да. Уговорила. Будь к ней внимателен, молодой человек, иначе попадет.
Когда Патрис спустилась, он ждал ее в дверях.
— Как я? — неуверенно спросила она.
Билл вдруг застеснялся:
— Ну–у… не знал, что можешь так шикарно выглядеть.
