— Подожди, Алена, — остановил ее Лешка. — Ты же меня придумала. Я тебя забыл. Я не могу врать, что помнил тебя всегда.
— Ты меня вспомнишь! Ты же любил меня в тот день и любил бы всю жизнь, если б все так по-глупому не оборвалось! Ведь в ту ночь я так ждала тебя в своей спальне!
— Да, но ты не знаешь…
— Знаю или не знаю, какое это имеет значение?! Ты свободен сегодня.
— Опомнись, Алена! — с трудом сказал он. — Мы чужие друг другу. Мы совсем не знаем друг друга! Что бы я ни чувствовал к тебе тогда, что бы я ни чувствовал сейчас, но наш поезд уже ушел. Поздно начинать все сначала.
— Мы еще молоды! И ничего не надо начинать! Ничто не кончалось, а только приостанавливалось на мгновение! Мы еще только начинаем жить. Тебя моя дочь смущает? Она полюбит тебя! И ты тоже полюбишь нас обеих, иначе просто не может быть! Одно твое слово, и решится все.
Лешка отступил назад, освобождаясь из ее рук.
— Алена… Ты обрушилась на меня, как землетрясение! Я приехал сюда…
— Наплевать, зачем ты сюда приехал! Ты приехал потому, что я этого захотела!
С берега послышался громкий, хотя и очень вежливый зов Любомудрова.
— Алексей Дмитриевич! Я сожалею, но должен сообщить вам, что все заинтересованные лица собрались.
— Меня зовут, — сказал Лешка, хватаясь за крик Любомудрова, как за спасательный круг.
— Подождут! Нет, я не права… Тебе сейчас надо идти. Я тебе позвоню, я знаю твой телефон. Но сейчас от тебя нужно только одно слово, одно слово!
— Да, да, да! — крикнул Лешка, теряя рассудок. — Но только дай по-мужски разобраться с твоим мужем, с твоим отцом, со всем этим бардаком, в который я влип!
— Хорошо, — спокойно и твердо сказала она. — Это я уже пережду. Иди.
Чувствуя полное смятение в душе, плохо соображая, Лешка пошагал к калитке на участок. Он понимал, что сейчас надо разом и резко переключиться на разговор со своими соперниками, потому что они, конечно же, постараются обойти его, а он — растерян, беспомощен и полностью небоеспособен.
Он спрыгнул с мостков, подошел к воде, наклонился и ополоснул лицо.
Алена все так же стояла на мостках спиной к нему и смотрела куда-то вдаль.
Лешка почувствовал на себе липкий неотвязный взгляд и обернулся.
Невдалеке от него по колено в воде, с удочкой в руках стоял косматый старик и колюче пялился на Лешку из-под кустистых бровей. Был он худ, согбен и неприятен своим неряшливым видом, самодельной удочкой из длинного орехового прута и ведерком, подвешенным на поясе. Он смотрел так неотрывно, что Лешка скорчил ему рожу, отвернулся и пошел к калитке.
Теперь в беседке, кроме Любомудрова и Топоркова, едва умещался за столом бочкообразный мужчина с непомерно короткими ручками и обвислым, дряблым лицом. Обычно считают, что толстяки добродушны, но у этого были злые, как у змеи, хотя и прозрачные, пронзительно-голубые глаза навыкате. Всем своим видом он показывал, что обижен, а потому постоянно находился в обороне. Защищался, нападая.
— Ага! Это и есть Ковригин? На русского парня вроде похож, — хорошо поставленным голосом сказал он. — И язык у него хорошо подвешен, помню по Дню Победы, помню. Тяжко нам будет с ним бороться, Дмитрий Дмитриевич. Одна надежда, что молод и дурак. Иначе нам кранты.
— Хорошо, друзья мои, — прервал издевательские излияния Хохрякова Любомудров. — Оценки друг другу будем давать после завершения нашего матча. Но в любом случае я хочу, чтобы мы остались при дружеских, человеческих отношениях, что и есть основа демократического общения и борьбы кандидатов.
Проговорив эту ахинею, Любомудров вполне толково принялся излагать принципы их отношений на период предвыборных выступлений, проще сказать — пытался выработать какие-то интеллигентные правила игры, но по брюзгливому и презрительному лицу Хохрякова видно было сразу, что он никаких правил придерживаться не собирается и действовать намерен нахрапом, не останавливаясь ни перед чем.
Охлопьева в беседке не было, он появился минут через сорок с громадным баташевским самоваром. Самовар булькал, из его горловины шел пар. Хохряков разом определил, что самовар именно русский, а не зарубежная фальшивка-подделка, что выпить чаю для православного человека всегда полезно, так же, как и доброй водки, что разговоры пора заканчивать, потому что и так все ясно.
Для Лешки тоже было уже вполне очевидным, что тонкий доморощенный дипломат Любомудров собрал компанию совсем не для того, чтобы пришли к консенсусу, не для общего соглашения по этике дискуссий, а лишь затем, чтобы уговорить Лешку отказаться от борьбы или, того лучше, встать под знамена Топоркова. По тому, как скис Любомудров и угрюмо примолк Топорков, стало ясно, что переговоры потеряли смысл и пора расходиться по домам. Хохряков здесь оказался не то чтобы случайно, а был приглашен вместо ширмы — чтоб эта тайная вечеря не смахивала на заговор.
Быть может, все это так бы и закончилось впустую и, по схеме С. П. Феоктистова, прошло по программе первого этапа: партнеры вежливо беседуют о будущем и даже не дерутся под столом ногами. Быть может. Если б Хохряков не ахнул граненый стакан водки, запив его полулитровым глотком крепкого чая из самовара.
— А сказал бы ты, парнишка, что это у тебя за программа такая, «Земля и семья»? — жарко дыхнул он в лицо Лешке.
— На митинге расшифрую, — уклончиво ответил Лешка.
— Тогда, парнишка, может, будет и поздно! А скажи мне, как ты на всяких воров, бандитов, рэкетиров этих вонючих смотришь, а?
— Косо смотрю, — улыбнулся Лешка.
— А что же ты с ними за одним столом сидишь и из одного стакана водку пьешь, а? Это тебе сердца не свербит?
— Иван! — попытался остановить его Любомудров.
— Ладно, холуй! — небрежным толчком руки едва не сбросил его со стула Хохряков. — Чего там! Все свои! Покамест свои! Но ежели я в Государственной Думе в силу войду, то всем жуликам и ворам передайте — я ваше гнездо в Каменске разворошу! Я на вас народ с топорами подыму! Не позволю Расею грабить всяким прихватизаторам!
— Ну, что ты такое говоришь? — поморщился Любомудров, а Охлопьев предложил с улыбкой:
— Иван Тимофеевич, может, вас домой сопроводить?
— Самого ноги носят! И провожатые у меня есть! — обрубил Хохряков. — Вы меня за горлохвата держите, а понапрасну! Я все ваше нутро знаю, и знаю, какие денежки у вас за дрожжи были, на которых вы, как квашня, из горшка вздыбились! Знаю я ваши черные планы!
— Какие еще планы? — недобрыми глазами глянул Топорков на разопревшего и разомлевшего Хохрякова.
— Лихие планы! Вы вот, двое, тайно в одной упряжке идете, одвуконь! Если до второго тура голосования дойдет, то один из вас отвалит, голоса другому передаст и тот — победитель будет!
— Что еще за чепуха?! — оскорбленным и тонким голоском выкрикнул Любомудров. — У меня с Дмитрием Дмитриевичем совершенно различные программы и платформы!
— Программа у вас единая — Расею грабить! — Он вдруг сильно обхватил Лешку за плечи, стукнул его своим лбом в скулу и прокричал: — Давай, друган, и мы с тобой объединимся! Я тебе свои голоса отдам, ежели до последней дележки дойдет! Сам своих парней одной ратью поведу за тебя голосовать! Семья и земля — это хорошо, это по-нашему! Говори мне как на духу — будешь воров, бандитов, грабителей земли русской давить до последнего издыхания?
Лешка неожиданно увидел, что глаза этою человека, явно лишь игравшего под пьяного, — умные и холодные.
— Буду, — серьезно и твердо ответил Лешка.
— На иконе поклянешься?
— На чем угодно.
— Тогда вот тебе моя рука! — Он протянул свою ладонь-лопату. — Поедем и мы с тобой одвуконь! Я Рокотову Михайлу Михайловичу верю и тебе верю! Кто из нас хоть на один голос больше наберет, второй — под него ляжет! Играем?
— Играем! — Лешка пожал потную ладонь Хохрякова.
— Да вы что?! — закричал Любомудров. — Это противозаконное блокирование во время предвыборной кампании!
Хохряков гулко расхохотался.
— Ты закон под себя не подминай! Ишь затрясся от страха! Понял сразу, что все ваше осиное гнездо я раскаленной кочергой разворошу! За тухлую рыбу место в Госдуме не купишь!
— Чепуху несешь, Иван, — раздраженно сказал Топорков. Встал из-за стола и, ни на кого не глядя, шагнул к выходу из беседки. — Пьяную чепуху. Корячишься под русака, а сам и пить не умеешь.
— Посмотрим на эту чепуху, когда я на стол доказательства выложу! Что? Затряслись поджилки?! Мы с тобой, Лешка, так сделаем: ты в Думе будешь, а я из-под твоего крыла здесь этих татей сокрушать стану! Всех, кто в Каменске окопался! Что, братва шальная, не удалось вам парня в свою гоп-компанию увязать? То-то! Понял, брат Ковригин, почто тебя сюда позвали? Вот и выпьем за сокрушение нехристей!
Нет, решил Лешка, он все-таки изрядно набрался и плохо соображает. Цирковой кураж в национальном духе.
