За ним погнались «Рафаил» и «Ягудиил», подоспевшие к месту боя.
Тем временем фрегат «Карлскрон-Вапен» и бригантина «Бернгардус» оказались отрезанными от «Вахмейстера», под защитой пушек которого они укрывались. Шведский фрегат подходил к «Портсмуту» с намерением прорваться мимо русского судна. Сенявин поставил свой корабль боком к шведу. Вдоль борта, обращенного к врагу, в полутьме и пороховом дыму пронеслась короткая команда:
— Жеребьями[208] заряжай!
И потом:
— Пали!
Действие залпа, произведенного на близком расстоянии и притом целым лагом,[209] было самое опустошительное. Перебитые реи шведского фрегата беспомощно повисли, сверху вниз полетели обломки, палуба покрылась убитыми и ранеными.
На «Карлскроне» спустили шведский флаг: фрегат сдавался на милость победителя. Его примеру тотчас последовала бригантина «Бернгардус», командир которой понял, что дальше продолжать борьбу безнадежно.
Русские солдаты на шлюпках, спущенных с «Девоншира», завладели «Карлскрон-Вапеном». Десант с «Портсмута» взял «Бернгардус».
Закончился первый этап боя. Было девять часов утра.
«Рафаил» и «Ягудиил» гнались за «Вахмейстером», уходившим на всех парусах; понемногу расстояние между противниками уменьшалось. Около одиннадцати часов «Рафаил» первым подошел на расстояние пушечного выстрела, и море вновь огласилось раскатами орудийной пальбы.
«Рафаил» атаковал шведа со штирборта.[210] Пока Врангель ожесточенно отстреливался, капитан «Ягудиила» зашел с бак борта.[211] Теперь «Вахмейстер» получал русские залпы с обеих сторон, и положение его стало трудным.
«Ягудиил» быстро приближался к противнику. Русские матросы толпились у правого борта корабля с абордажными крючьями в руках, с короткими морскими пиками и тесаками; задние держали наготове мушкеты, чтобы стрелять через головы товарищей.
Шведы за время Северной войны не раз уже испытывали силу русского рукопашного боя. Зрелище готовящегося абордажа заставило командора Врангеля принять немедленные меры к его отражению.
— Свистать всех наверх отбивать абордаж! — скомандовал Врангель.
Пушкари выбежали на палубу, готовясь отразить нападение; артиллерийский огонь «Вахмейстера» замолк. Но на «Ягудииле» не все люди были отведены от орудий. Заметив, что шведы приготовились к отчаянному отпору, русский капитан изменил свой план действий, отворотил от «Вахмейстера» и выпалил по нему всем лагом, нанеся врагу значительный урон на близком расстоянии. С другой стороны беспрестанно обстреливали шведа артиллеристы с корабля «Рафаил».
«Вахмейстер» после пятичасового пушечного боя получил значительные повреждения. Такелаж его во многих местах был теперь перебит, и некоторыми парусами нельзя было управлять; руль судна также был поврежден, и корабль плохо маневрировал. Значительная часть команды выбыла из строя. Но Врангель еще не терял надежды отбиться от нападающих кораблей. Увидев, что русские отказались от попытки его абордировать, командор вновь послал свою команду вниз — к пушкам. В этот момент сигнальщик с мачты закричал:
— Пять русских кораблей в виду!
Врангель схватился за подзорную трубу: к месту боя подходили уже успевшие исправить свои повреждения «Девоншир» и «Портсмут»; за ними поспешали худшие ходоки эскадры: «Уриил» и «Варахаил»; строй замыкала маленькая «Наталья».
— Все кончено! — вздохнул Врангель. — Мы сдаемся…
Шведский флаг давно уже не развевался на «Вахмейстере»: флагшток-фалы[212] были перебиты русской картечью, и флаг свешивался с половины мачты; ни поднять, ни спустить его было невозможно. Врангель приказал поднять белый флаг на бизань-рее[213] и прекратить стрельбу.
Но пока разыскивали белый флаг и бежали с ним на корму, с «Ягудиила» успели выпустить еще один залп по «Вахмейстеру», и этим последним залпом был ранен Врангель. Картечь поразила его в плечо и в руку, и он со стоном опустился на палубу. Близстоящие подхватили командора и понесли вниз, в лазарет.
Когда на мачте шведского корабля поднялся белый флаг, его встретило громовое «ура» с русских судов. Победа была полная — ни одно вражеское судно не ушло от плена.
Во время перестрелки такелаж «Ягудиила» сильно пострадал, и его команда не могла спустить на воду шлюпки, чтобы завладеть богатым призом. Это сделал «Рафаил»; его люди первыми вступили на палубу «Вахмейстера».
Гордый успехом, Наум Сенявин подсчитывал трофеи: девяносто восемь пушек стали добычей русского флота; взято триста восемьдесят семь пленных; командор Врангель, десять офицеров, сорок один унтер-офицер и триста тридцать пять солдат и матросов. Около пятидесяти шведов было убито в бою.
Русские потери были совершенно ничтожны: девять раненых; малые потери показывали боевое мастерство русских моряков.
В числе раненых оказался Илья Марков: ему перебило ногу осколком доски, вырванным из борта вражеским ядром.
Илью уволили в отпуск. Лечился он долго, плохо сложенная лекарем кость срослась, но стал Илья хромать, и ему суждено было «ходить с подскоком» до конца дней.
Четкий марш роты был бы испорчен такой походкой правофлангового. Но начальству жаль было увольнять «в чистую» бывалого солдата. Маркова перевели в инвалидную роту.
Командор Врангель был отправлен в Петербург, чтобы царь Петр мог допросить его о положении дел в Швеции.
Сенявин же со своей эскадрой и взятыми судами отправился в Ревельский порт.
Захваченные корабли были в течение нескольких недель полностью отремонтированы и зачислены в состав русского флота под прежними своими названиями. Петр никогда не переименовывал трофейные корабли.
— Пускай в плаваниях по морям, — говорил царь, — напоминают врагам об их позоре, а русским морякам — о нашей боевой славе.
«Вахмейстер» и «Карлскрон-Вапен» участвовали в последующих кампаниях русского флота и часто упоминались в реляциях.[214]
Победа при Эзеле была первой победой русского флота в открытом море; до тех пор сражения происходили в теснинах, среди шхер, и больше походили на сухопутные битвы, с той разницей, что под ногами сражавшихся была не твердая земля, а палуба судов. Но при Эзеле молодые русские флотоводцы в своем умении маневрировать превзошли шведов, линейный флот которых существовал уже давно.
Егор Марков вернулся с завода в Петербург с намерением прожить дома недели три-четыре. Но уже через три дня его потянуло обратно. Всевозможные проекты о том, как добиться уплотнения пороховых крупинок, теснились у него в голове, сменяя один другой. Егор почувствовал, что долго в городе ему не выдержать, и начал собираться.
Аграфена взмолилась:
— Пожил бы дома хоть месяц, бессовестный! Вон и брата сколь времени не видал, а ему, гляди, опять на царскую службу идти!
— Да мы, матушка, с Ильей обо всем уже вдосталь наговорились. Он мне и про морскую службу, и про походы свои, и про славный бой при Эзель-острове — все рассказал.
* * *
Егор ехал по грязной кочковатой дороге, а в мыслях неотвязно вертелось все одно и то же:
«Как уплотнить пороховые частички? Как сжать мельчайшие блесточки серы, селитры, угля так, чтобы они слились нераздельно, прочно? Для этого надобно постоянное давление при непрерывном вращении… Вращение и давление…»
И тут Егора осенила мысль, которую он искал так долго.
— Жернова! — радостно воскликнул он.
— Ась? — обернулся ямщик.
— Ничего, ничего, погоняй скорее!.. Жернова, жернова! — повторял Егор. — Как это я раньше не догадался? Так вот тот секрет, который скрывают иноземцы! — Марков радостно рассмеялся. — Понятно, почему они и близко не подпускают к своим мельницам: ведь достаточно понимающему человеку услышать шум жерновов, и все станет ясно! Теперь ты от меня не уйдешь! — Он, смеясь, погрозил рукой в пространство. — Мельница должна молоть, а не толочь, вот оно дело-то в чем!
Ямщик, обеспокоенный громким разговором седока с самим собою, обернулся:
— Константиныч, с тобой ладно ли?
— Ладно, все ладно, Ермила, ты только погоняй вовсю!
* * *
Вбежав к Бушуеву, Егор обхватил его и начал кружить по комнате, распевая во все горло:
— Жернова, жер-нова, же-ер-но-о-ва-а!
— Али ты спятил, Егор Константиныч?
— Ничуточки, Елпидифор Кондратьич! Понимаешь ли, до чего я додумался?!
Он рассказал управляющему свою идею. Против ожидания Маркова, старый мастер встретил его открытие хладнокровно:
— Гм! Жернова?.. Это для меня не новость.
— Как — не новость? — вскипел Егор. — Что же ты молчал?
— Да о чем говорить-то? Про жернова я еще от отца слыхал, когда мальчонкой был. Пользовались ими в старину, лет полета тому назад, а может, и побольше…
